— Спасибо, — прошептал он тьме перед собой. — Спасибо, наверное. Я… постараюсь этого больше не забывать.

Слова его частично заглушил гул барабанившего по земле дождя. Но Рено их услышал.

Комментарий к VII. Божественное наследие

* - вроде не канон, но учитывая, что эотасианские храмы в плане архитектуры, насколько я помню, чем-то основывались на греческих, то почему бы и нет, наверное?

шутки про наследие вайдвена не будет хд

я при написании главы, если честно, жалела немного о том, что выбрала именно такой (в принципе не особо-то и удобный) отрезок времени, но вставлять тему с пусторожденными ради одной шутки про пусторожденных показалось глупостью :”)

========== VIII. Искры ==========

Когда они вернулись обратно и успели немного просохнуть, Лют молча отвел Этьена в сторону, подальше ото всех остальных. При ближайшем рассмотрении зал становился не слишком просторным, спрятаться в нем можно было разве что за широким обломком колонны, валявшемся у лестницы — туда-то Лют Этьена и повел.

Они встали у булыжника так, чтобы оставшаяся у костра компания могла видеть только их спины. Свет сюда практически не доходил, и потому лицо Люта оказалось частично скрыто под тенью лестницы. И оттого оно мгновенно начало казаться Этьену еще более неприятным. Или это Люту начало казаться еще более неприятным лицо Этьена?..

— Прости, что отрываю от общего круга, — дежурно извинился Лют, потирая обрубок, скрытый под болтающимся рукавом. — Я не отниму много времени.

Этьен равнодушно взмахнул рукой, неотрывно глядя на собеседника. Тот избегал его взгляда.

— Я прошу тебя больше не упоминать при них, — Лют спазматично мотнул головой в сторону костра, — то, о чем ты говорил ранее.

— Разумеется, — сплюнул Этьен. — О чем же еще ты мог хотеть со мной побеседовать, кроме просьб о том, чтобы я заткнулся. Как-то слишком предска…

— Я разделяю, — перебил его Лют, заглянув наконец Этьену в глаза, — твои идеи. И прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. Почему ты это говоришь. Но…

— Не говори чего-либо, что кончается всякими «но».

— …но сейчас не время и не место для высказывания подобного. Ты должен понимать, что с инцидента на Эвон Девр не прошло и года, и этого времени недостаточно, чтобы люди смогли с чистой совестью отказаться от Эотаса. Я понимаю, что настанет момент, когда им придется осознать, что их вера больше не имеет значения. Но момент этот наступить должен не сейчас. Потому как сейчас им в первую очередь необходимо время… и средство, которое залечит в их душах эту рану.

Со стороны компании послышались оживленные голоса, затем — короткое стаккато лютни. Кто-то, тихонько тенькая каждой струной по очереди, принялся настраивать инструмент, и остальные следили за этим с большим нетерпением. Этьен, глядя в их сторону, злобно усмехнулся.

— И чем же ты собираешься залечивать их «раны», позволь спросить? — насмешливо начал он, вновь обернувшись к Люту. — Иллюзией того, что вера их еще жива? Будешь подкармливать их лживыми речами, лишь бы только они не увидели жуткую правду раньше времени и не поранились еще сильнее, а потом что? В одночасье заставишь их отказаться от того, чем сам их потчевал, будто каких-то наркоманов, и уйдешь с гордым чувством, что сделал все правильно? Что именно так нужно заставлять людей искать силы в них самих?

— Единство, — процедил Лют, поджав губы. — Я залечу их раны единством, Этьен. Да, поначалу мне придется продолжать говорить им об Эотасе — но чем еще сейчас их можно сплотить? Ты хочешь убедить меня делать то же, что делаешь сам, но отказываешься при этом мыслить о том, к чему это приведет, не так ли? Давай же я расскажу тебе.

— Я не нуждаюсь в…

— Настолько провокационные заявления не вызовут в них ничего, кроме отторжения, — невозмутимо продолжал он, сжав руку в кулак. — Да, ты укажешь им верное направление, но задумывался ли ты о том, что они будут с этой информацией делать? А я скажу тебе: ничего. Они возмутятся твоему сумасбродству, начнут считать тебя богохульником и безумцем, а потом забудут обо всем, что ты так настойчиво пытался вдолбить им в головы. И вспомнят лишь в тот момент, когда искать иные пути будет уже слишком поздно.

Лютня на фоне заиграла плавнее, в мелодии послышался наконец единый мотив. Разговоры стихли мгновенно; даже урчавший у рук Анны Берас, казалось, начал прислушиваться. Песня, тихая и печальная, долетала от одной души к другой, отталкивалась гулким эхом от стен зала, медленно поглощая каждый фут* пространства вокруг. Каждый, кроме тех, что были скрыты за тенью разрушенной колонны.

— А ты не так наивен, как я сначала подумал, — выдохнул Этьен, перебивая музыку.

— Рад, что ты начал это понимать, — сдержанно улыбнулся Лют. — Не злись на меня. Я лишь хочу тебе показать, что у твоей цели есть иные пути достижения.

Этьен нервно усмехнулся, скрестив руки на груди. Он чувствовал, как беспокойно колебалась душа у Люта, как тот метался от неуверенности в том, сумеет ли хоть что-то до своего собеседника донести. И Этьен понимал его опасения. Потому что они были оправданными.

— Дело в том, мэтр Лют, что времени у нас как раз-таки и нет. — Этьен отвернулся, взглянул на подрагивающий костер. Свет, частично скрытый мраморной глыбой, падал лишь на половину его лица. — Нельзя быть уверенным в том, что на пути объединения этих несчастных ты не сделаешь неверный шаг, потому как оступиться в нашем деле легче легкого. А если это случится, если ты ошибешься хоть в чем-то, пусть даже и незначительном, то все твои старания пойдут прямиком псу под хвост. Если ты дашь их вере в Эотаса укрепиться, ничего из тобой только что сказанного больше не будет иметь значения. Именно поэтому все, что от нас требуется — изложить правду перед ними прямо сейчас, а не взращивать в них ложь, надеясь, что найдется когда-нибудь правильный момент, когда можно будет наконец рассказать им все так, как есть.

Он отступил на шаг назад, вышел из-за обломка колонны, повернувшись в сторону костра. Лют быстро шагнул следом, ухватился рукой за его запястье.

— Но, Этьен, послушай…

— Нет, Магран тебя побери, — он грубо выдернул свое предплечье из чужой ладони, отшатнулся от Люта, повысив голос. — Мы не придем к компромиссу, потому как слушать тебя у меня уже нет сил. Оставь свои попытки меня переубедить. Не сумеешь.

Лют замер, частично скрытый отбрасываемой Этьеном тенью. И больше не проронил ни слова.

***

— Боги правые, да кто ж так играет? — шутливо проворчал Этьен, усаживаясь у костра возле Рено. — Твою лютню наслушаешься, да и вешаться сразу же можно лезть. Дай-ка ее мне сюда.

Белокурый юноша, бренчавший на лютне, мгновенно прервал игру, взглянул на Этьена с недоверием. Лют, усевшийся неподалеку, со вздохом ему кивнул.

Этьен взял инструмент в руки не без удовольствия, со знанием дела проверил настройку. Затем с театральным вздохом подкрутил несколько настроечных колок еще раз.

— Откуда играть умеешь?

— Откуда надо, — бросил Этьен, перебирая в голове аккорды. — Была в Редсерасе одна мазелька…

— В Редсерасе?

— Тихо.

Он ударил по струнам неуверенно, тут же пожалев о том, что начал именно эту песню. Но останавливаться было поздно. Да и помнил он, если честно, только ее.

«**Знаешь, мой друг, я не пойду на войну.

Нет, я не устал и трусом меня не назвать.

Мне вновь захотелось вернуться в забытую ныне страну,

Откуда сто лет назад я ушел воевать…»

Поначалу Этьен едва не задохнулся своим смущением. Собственный голос, чистота звука, подобранная тональность — все вмиг показалось ему неправильным, глупым, каким-то словно бы чужим… А потом он вдруг услышал где-то внутри отголосок чужого любопытства.

Этьен поразился тому, как гулко отдавались пропетые им слова в душах эотасианцев. Они принимали его музыку недоверчиво, словно пробуя ее на вкус… Но только первые несколько мгновений.

«Я был наемником света, я был заложником тьмы,