– Боксёры, в центр! – следует команда рефери, после чего он нас инструктирует. – Ниже пояса, по затылку, открытой стороной перчатки не бить. В случае, когда боксёр падает, другой должен отойти в угол, который я укажу. Всё поняли?

Ни я, ни Квачадзе в драку с первых секунд не полезли. Думаю, Давид и его штаб мою манеру боя успели изучить, хотя на этом турнире мне пришлось действовать в разных стилях, иногда подстраиваясь под соперника. Я тоже представлял, что может показать в ринге мой оппонент, и потому старался держаться на дистанции, выискивая бреши в его обороне.

А их, собственно говоря, не было, недаром к нему прилипло прозвище «Непробиваемый». При этом Квачадзе медленно шёл вперёд, пытаясь оттеснить меня в угол, но я не собирался давать ему шанс. Когда нужно будет – я сам зайду на ближнюю дистанцию и подерусь от души. Я тоже прагматичный, так что в этом плане мы с ним друг друга стоили.

Первый раунд закончился без особых, если можно так выразиться, эксцессов. Я толком защиту соперника так ни разу и не пробил, но и он не смог меня акцентированно достать. В общем, паритет.

– Всё нормально, – успокаивал меня Грачёв в перерыве. – Думаю, в этом раунде он начнёт предпринимать более активные действия, всё-таки ему нужно доказывать, что он лучший в своём весе, и достоин представлять страну на Олимпиаде. А значит, в его защите могут появиться прорехи, постарайся этим воспользоваться.

Тренер как в воду глядел. Квачадзе с первых секунд активно пошёл вперёд, раз за разом выбрасывая левую перчатку в направлении моей головы, и порой мне стоило немалых трудов заблокировать удар и уйти от него с уклоном. С уклоном мне больше нравилось, потому что в этот момент я успевал подшагнуть к сопернику и нанести удар. Преимущественно в корпус, но пару раз была возможность пробить в голову. Однажды мне это хорошо удалось, когда с левой попал в печень и хуком левой же добавил в челюсть. Однако соперника мой контрвыпад не только не остановил, но, напротив, он попёр на меня с ещё большей настойчивостью. Так что во втором раунде нам обоим пришлось как следует и подвигаться, и помахать перчатками.

– Дыши! Ещё раз! Ещё!

Грачёв надавливал мне нагрудную клетку, давая возможность восстановить дыхание. Затем взял мою левую руку, потряс, давая мышцам плеча, предплечья и кисти расслабиться, следом ту же манипуляцию проделал с правой.

– На, сполосни рот.

Когда я выплюнул воду в пластиковое ведёрко, Николаич заодно ополоснул и капу, всяко во рту свежее.

– Не расслабляйся ни на мгновение, – напутствовал он меня. – И ищи, ищи бреши в его обороне.

В углу же соперника общались на повышенных тонах. Вернее, это был своего рода монолог от старшего брата Квачадзе. Я слышал, как тот требовал от Давида более решительных действий, в какой-то миг до моего слуха донеслось «молокосос». Видимо, это уже в отношении меня. Ну-ну, посмотрим, удастся ли двукратному чемпиону страны поставить на место вчерашнего юниора.

Я старался точно выполнять установку тренера, и мне это, кажется, неплохо удавалось. Тогда как Квачадзе определённо нервничал, пытаясь воплотить в жизнь напутствия старшего брата, однако на взводе, в ситуации, когда нужно набирать очки, а соперник постоянно держит дистанцию, ещё и при этом удачно контратакуя, толком у него мало что получалось. На последней минуте раунда, подзуживаемый криками из своего угла, Давид пошёл на решительный штурм. Всё-таки сумел зажать меня в углу, осыпая мои корпус и голову градом ударов. Но до цели доходили единицы, то есть удара два, от силы три. А дождавшись, когда он выдохнется и отступит назад, я сам ломанулся на него, как носорог. Силёнок-то у меня на фоне его только что завершившейся атаки оставалось побольше, и он не мог так же сконцентрироваться на защите, как прежде, так что находить бреши в его обороне оказалось не такой уж и недостижимой мечтой. Завершающая тройка голова-корпус-голова вообще вышла на загляденье, заставив оппонента под общий выдох трибун опуститься на одно колено.

– Да! – раздался торжествующий крик из моего угла.

Правда, рефери не успел досчитать и до трёх, как Квачадзе снова был на ногах и всем своим видом демонстрировал, что готов продолжать бой. И бой продолжился, но буквально на несколько секунд, так как раздался звук гонга.

Чувствуя, как по спине стекают струйки пота, я направился в свой угол, где Грачёв сиял, как начищенный пятак.

– Ай молодца, вот это я понимаю, вот это мы с тобой показали класс, – говорил он, расшнуровывая перчатки.

– Я был настолько убедителен?

– Не то слово, Максим, не то слово… Ну, ступай.

Я пожал руки Давиду и его расстроенному старшему брату, после чего рефери вцепился пальцами в наши запястья. Что-то долго судьи совещаются, какие-то хождения, общения, переглядывания… Чего там обсуждать, если бой был выигран мною пусть и не в одну калитку, то всё равно преимущество одного боксёра над другим было заметно невооружённым глазом.

– Итак, судьи, посовещавшись, вынесли свой вердикт, – объявил судья информатор. – В этом равном бою со счётом 3:2 победа присуждается боксёру в красном углу. Таким образом, Давид Квачадзе становится трёхкратным чемпионом Советского Союза!

Последнюю фразу я уже слышал, как в тумане. И словно сквозь вату до меня доносились крики с трибун, как в каком-то странном состоянии между сном и явью я увидел, как Грачёв спрыгнул вниз и, потрясая кулаками, кинулся к судьям.

– Ты здорово дрался, извини, но это судейское решение, – услышал я голос недавнего соперника.

Давид приобнял меня, похлопав легонько по спине, а я на ватных ногах направился в свой угол. Уткнулся лбом в мягкое навершие угловой «подушки», опёршись руками на канаты, и стоял так, закрыв глаза и отрешившись от всего, пока не почувствовал, как кто-то трогает меня за плечо.

– Ты это, парень, не переживай, у тебя всё ещё впереди.

Я повернулся и посмотрел на рефери. Тот смущённо кашлянул:

– Давай, ступай в раздевалку, пора уступать ринг тяжеловесам.

Тут и Грачёв появился, злой, как чёрт, у которого из-под носа ангелы украли душу грешника.

– Ну вот же ведь… У меня нет приличных слов. Будем подавать протест на судейское решение.

Я спустился с ринга, и всё ещё толком не осознавая происходящее вокруг, в сопровождении тренера поплёлся с арены, на которой возвышался ринг. Навстречу мне попались финалисты в тяжёлом весе, Заев и следом за ним Ягубкин.

– Что, говорят, тебя засудили? – спросил Саня с сочувствием голосом.

Я только махнул рукой, у меня не был сил даже что-то ответить. А когда оказался в раздевалке, на меня накатило. Помню, что лупил обмотанными в бинты кулаками по железной дверке ящика, пока на ней не образовалась приличных размеров вмятина, и даже Грачёв не мог меня удержать. А потом сидел на лавке с закрытыми глазами, откинувшись спиной на дверку этого же ящика, и мне очень хотелось плакать. Не то что плакать – рыдать, кричать, истерить. Как так?! Моя Олимпиада, на которую я должен был попасть, пройдёт без меня!!! Не знаю, как мне удалось сдержаться. Наверное, присутствие посторонних – помимо Грачёва кто-то ещё заявился, и они обсуждали мой бой. Потом я стоял под холодными струями душа, пытаясь таким образом привести себя в чувство. А когда вышел, в раздевалке уже находился расстроенный Ягубкин. Тот тоже уступил в своём финале.

М-да, не задался день, все наши «юниорские» финалы были проиграны. Я всё же нашёл в себе силы напомнить нашим об обещанных посиделках с рыбой и пивом. Смотреть в номере в записи свой бой у меня не было никакого желания. По возвращении в пансионат мы уединились в беседке на задах. Холодное пиво разливали по выданным нам напрокат поварихой гранёным стаканам. Глядя на них, почему-то думалось больше о водке. И видно, не мне одному, так как от такого же грустного, как и все остальные, Лёхи Никифорова поступило предложение сбегать ещё и за водкой. Я едва не повёлся, полез уж было за кошельком, но в последний момент решил, что это уже чересчур.