Чувствуя лёгкое волнение, я легко взбежал на возвышение, где стояла трибуна, которую для меня освободил Чепуров. Или правильно говорить кафедра? До 60 лет дожил, а так и не выяснил. Наверное, и так, и так будет правильно. Да и вообще без разницы.

Я обвёл взглядом собравшихся в этом небольшом зале, заметив на лицах некоторых снисходительные ухмылки. Н-да, в их глазах я реально кажусь каким-то выскочкой. Ладно, начнём заготовленную речь.

– Для нынешнего подрастающего поколения Великая Отечественная война – это событие, которое где-то далеко, в учебниках, книгах и художественных фильмах. Для них наши отцы и деды, которые прошли войну и подарили нам победу – почти былинные герои. Те, кто сам воевал, конечно же, при первой возможности читают книги о войне, зачастую написанные такими же бывшими фронтовиками. Для них это погружение в молодость, пусть зачастую страшную и кровавую.

Я сделал паузу, оценивая эффект от своего короткого вступления. Ведь кто-то из присутствующих здесь литераторов также прошёл горнило Великой Отечественной. Тот же Гранин, которому есть что вспомнить. Сейчас во взглядах литераторов уже появилась заинтересованность.

– Как привлечь молодёжь к книгам военной тематики? – вопросил я, ни к кому конкретно не обращаясь. – Не знаю, лично моё мнение, что если книга написана интересно, да ещё и человеком, который прошёл через это, или как минимум слышал эти истории из первых уст, то школьники и студенты её обязательно прочитают. Разве плоха книга «В списках не значился»? Или «Живые и мёртвые»? «А зори здесь тихие», «Альпийская баллада», «В окопах Сталинграда», «Горячий снег», «В августе 44-го»… Каждую из этих книг я читал, не отрываясь. Уверен, и современная молодёжь так же с удовольствием читает эти книги, потому что написаны они интересно и со знанием дела. Но мне, к сожалению или к счастью, повоевать не довелось. Так что когда я взялся за роман «Остаться в живых», то пришлось встречаться с ветеранами, записывать их воспоминания, на основе которых и была создана книга. Но! Если кто читал это произведение или успел посмотреть фильм, то знает, что там присутствует доля фантастики. Той самой фантастики, которой так не хватает нашему читателю, и не только юного возраста. Собственно говоря, вся фантастика лишь в том, что наш современник, причём отнюдь не супермен, попадает в осень 1941 года. А дальше… никакого прогрессорства, как у Марка Твена в его «Янки при дворе короля Артура». Герой просто воюет, как и все вокруг, и читатель видит, как вчерашний мажор, ничего не умеющий, кроме как за счёт родительских денег водить девиц в ресторан, превращается в настоящего мужчину, настоящего защитника Родины. Чем не пример для подражания? Естественно, каждый читающий примеряет образ Виктора Фомина (так зовут главного героя, если кто не в курсе) на себя, и вольно либо невольно старается в своих поступках ему подражать. Разве это плохо? Поэтому я буду только рад, если тема попаданчества, как я её для себя окрестил, окажется подхвачена нашими писателями.

Я сделал паузу, налил в стакан воды из графина, выпил за пару глотков и перешёл к финальной части своего спича:

– А вообще, конечно, этот жанр таит в себе куда больше возможностей. Автор может забросить своего героя не только в Великую Отечественную, но в Первую мировую, и в русско-японскую войну, и во времена Ивана Грозного… Есть же у Булгакова пьеса «Иван Васильевич меняет профессию», которую прекрасно экранизировал Гайдай. Но это мы уже уклонились от темы Великой Отечественной, которая была заявлена предыдущим оратором. Спасибо за внимание!

Надо же, даже сподобились на жидкие аплодисменты. А я с пунцовой физиономией, горя желанием куда-нибудь немедленно свалить, вернулся на своё место на галёрке. Так и сидел, краснел до конца заседания, которое продлилось ещё около получаса. А затем все отправились в столовую Дома творчества, куда был приглашён и я. Чепуров посадил меня рядом с собой, за дальним столиком.

– Вы молодец, Максим, очень хорошо выступили, – сказал Анатолий Николаевич, смачно похрустывая капустно-морковным салатом, знакомым жителям 1/6 части суши под названием «Витаминный». – Я даже не ожидал, что вы, не растекаясь мыслью по древу, так складно изложите свою точку зрения.

– Спасибо, но для меня всё равно странно, к чему здесь было моё присутствие? Чтобы огласить с трибуны в общем-то прописные истины?

Чепуров исподволь огляделся, не смотрит ли кто в нашу сторону, не подслушивает ли и, понизив голос, произнёс:

– Максим, я знаю, что вы знакомы с помощником Генерального секретаря ЦК КПСС, с вашим земляком Сергей Борисовичем Козыревым. К тому же он дядя вашей невесты… Не спрашивайте, откуда у меня эти сведения! Правда, если вы поможете мне устроить встречу с Козыревым, то мне всё равно придётся ему сдать пароли и явки. Но это при личной встрече. Как, Максим, сможете замолвить словечко? А уж я вас сумею отблагодарить. У меня давняя дружба с директором «Лениздата», мы с ним, скажем так, единомышленники, и он, возможно, по моей просьбе поставит вашу новую книгу в печать вне очереди.

– Хм… Как-то неожиданно. Умеете заинтриговать… Предложение напечатать книгу вне очереди, конечно, звучит заманчиво, однако я всё же должен знать, что именно вам нужно от Сергея Борисовича? Иначе, извините, я не смогу удовлетворить вашу просьбу. Вдруг вы хотите побеспокоить его из-за какого-то пустяка, а человек он очень, очень занятый.

– Поверьте, это не пустяк! – повысил голос Чепуров и тут же снова снизил его до заговорщицкого шёпота. – Максим, тут у нас в писательской среде Ленинграда такое творится… В общем, настоящий жидомасонский заговор!

Я невольно хмыкнул, но собеседник накрыл мою ладонь своей ладонью.

– Вы считаете, что я сошёл с ума? Как бы я хотел, чтобы всё было именно так, и заговор оказался плодом моей больной фантазии. Но увы, поэты и писатели определённой национальности во главе с Граниным развили сколь бурную, столь же тонкую и изощрённую деятельность во имя торжества достаточно узкой группы писателей. Достаточно вспомнить времена, когда он был ответственным секретарём писательской организации. Из редсоветов издательств и редколлегий журналов стали, под разными хитроумными предлогами, выводиться неугодные Гранину лица. Одновременно под лозунгом обновления редсоветов и редколлегий он вводил в их состав желательных ему товарищей. Стал усиливаться нажим на издательство «Советский писатель». Безыдейные книги типа «Аптекарского острова» Битова явно предпочитались правдивым патриотичным книгам. И по сей день Гранин продолжает вести свою подрывную¸ не побоюсь этого слова, деятельность. Вы сами слышали, как он нагло вёл себя на собрании, а в качестве подпевалы выступил Сергей Давыдов – он же Лев Ломберг. Да что говорить, засилье евреев ощущается везде, а в творческой среде особенно.

М-да… То, что представителей древнейшего народа в шоу-бизнесе и прочих связанных с творчеством отраслях хватает – это я и сам знал. Но что делать, если они действительно талантливы? Если из них получаются замечательные пианисты и скрипачи, администраторы, писатели и поэты? Валька Гольцман и Семён Романович Гольдберг прекрасно иллюстрируют сей постулат. Нет, знавал я в прежней жизни еврея-сантехника, совсем на еврея не похожего, метра два ростом и косая сажень в плечах, вот у него были реально золотые руки. Но это скорее исключение, подтверждающее правило. Не знаю, как на самом деле обстоит дело в писательской среде Ленинграда, но не исключаю, что в чём-то собеседник прав.

– Анатолий Николаевич, ничего обещать не могу, – сказал я, выпив остатки компота и пережёвывая варёный сухофрукт. – И специально звонить Козыреву по этому поводу не буду. Сами должны понимать, человек он очень занятой, занят вопросами государственной важности…

– Так ведь это тоже вопрос государственной важности!

– Вы меня не дослушали, Анатолий Николаевич. Так вот, специально я звонить ему не буду, но он сам периодически позванивает, учитывая, что моя, как вы выразились, невеста – его племянница… Надеюсь, вы не трезвоните об этом на каждом углу?