Хоть девушке и нечасто приходилось ловить на себе оценивающий и уверенный взгляд мужчины, изменения в поведении профессора она почувствовала сразу. Что именно испытывала она в тот момент, сложно сказать. Испуг перед неизвестностью, панику, тревогу, растерянность и трепет перед мужчиной, возведенным ее стараниями в ранг идеала. Мурашки пробежались по телу, ей казалось, она сгорает в жарком огненном пламени. Ей так хотелось сбежать на свежий воздух, чтобы перестать ощущать его здесь и сейчас. Она чувствовала, что совсем не готова к откровению. Пусть все мечты и грезы о нем останутся ее великой тайной. Она никогда не сможет стать достойной парой этому умному и сильному мужчине, единственному во всей вселенной. Русская сирота с несостоявшейся карьерой, со слишком большим носом, искажающим ее внешность, никогда не будет достойна внимания самого великого мужчины ее времени.

Увидев внезапно появившуюся неестественную бледность на лице Евы, судорожное сжатие пальцев в кулак и взгляд, уставленный в пол, доктор медицинских наук без труда разгадал физические изменения в теле своей пациентки. Она пребывала в чрезмерно взволнованном состоянии, что привело к учащению пульса, прерывистому дыханию и повышенному сердцебиению. Определенно, у Евы Валтасаровой были чувства к нему. Такого рода проявления эмоций со стороны противоположного пола для Адама были не впервые, так как он пользовался большим успехом у дам. Тщательный уход за внешностью, умение красиво говорить и поведение настоящего джентльмена неизменно прельщали сердца женщин. Да, время от времени он проявлял симпатию некоторым дамам, но обычно эти мимолетные увлечения оставались на уровне коротких интрижек, о которых впоследствии Шиллинг даже не вспоминал.

С женой он расстался давно, еще в начале своей карьеры. В браке родились две ангельских доченьки, которым Адам регулярно посвящал свободные от работы выходные. Хоть он и имел свойство забывать об их существовании в связи с чрезмерно большой занятостью, но как только оказывался рядом с ними, он не чаял в них души и с неизменной готовностью и большим размахом исполнял все желания маленьких принцесс. Отношения с бывшей женой были спокойными, неконфликтными и доверительными, можно сказать, даже дружескими, хотя общались они только на выходных и исключительно о детях.

– А не хотели бы вы увидеть больше картин, изображающих императора, великого полководца Бонапарта? – прямо спросил Адам у Евы.

– Да, наверное, – засмущавшись еще больше, ответила девушка, совершенно не готовая к такому вопросу. Все произошло настолько быстро, что она не успела собраться ни с мыслями, ни с силами. Ева чувствовала себя настолько потерянной в компании очаровательного мужчины, что тело отказывалось ее слушаться, даже мысли, казалось, сбежали из-под ее контроля.

– Я покажу вам, – уверенным и спокойным тоном сказал Адам. – А сейчас давайте вернемся к цели нашей сегодняшней встречи. Фрау Валтасарова, ваш случай уникальный и представляет необычайный интерес для современной медицины. Я уверен, коллеги из Мюнхена объяснили вам достаточно и я не намерен повторяться. Моя задача состоит в том, чтобы найти точную причину выздоровления. Со своей стороны, также хочу выразить признательность за ваше согласие в этом участвовать.

– Да, конечно. Я понимаю насколько это важно и готова всячески вас поддерживать, – робко ответила Ева.

– Последние обследования, проведенные у нас в Шарите, целиком положительны. Раковых клеток не обнаружено, отклонения отсутствуют. Ваш ведущий врач должен был объяснить необходимость ежегодных плановых обследований в течение пяти лет после наступления ремиссии, – профессор внимательно изучал экран монитора, его голос звучал сухо, без эмоций, сугубо профессионально.

– Спасибо. Я очень признательна клинике Шарите… – прерывисто начала Ева благодарить за предоставленную возможность бесплатного обследования, однако доктор, не дав ей высказаться, продолжил:

– Мною поставлена первоочередная задача – обследовать вашу ДНК, – произнес профессор. – Я уже начал изучать ваш генетический код. На определенных этапах исследования, мне понадобятся свежие мазки и анализ крови. Для этого необходима ваша доступность на ближайшие месяц-два, – и, улыбнувшись, мягко добавил: – Берлин прекрасный город и весенняя погода лишь подчеркивает его красоту. Конечно, это не Париж, но тоже заслуживает внимания. Не всегда же молодой красавице разгуливать больничными коридорами. Наконец у вас появится достаточно свободного времени, чтобы ознакомиться с немецкой историей. Ха-ха-ха, – неожиданно из груди профессора вырвался смех, словно он насмехался с собственных слов, что было совсем несвойственно для Адама Шиллинга.

В числе прочих заслуг, у него напрочь отсутствовала способность к самокритичности и уже тем более он никогда бы не показал посторонним собственные изъяны и не дал повода для какого бы то ни было сарказма. Сейчас он смеялся не над собой, а над всеобщим мнением сограждан о богатстве немецкой истории. Шиллинг увлекался историей. По его мнению, до времен нацизма Германия олицетворяла сгусток черной зависти к Франции, а гитлеровскую Германию он вообще хотел бы вычеркнуть из прошлого своей родины. – Да и Париж от Берлина не так и далеко, – уже более задумчиво произнес профессор.

– Спасибо. Я начну с Берлина, – улыбнулась Ева.

– А в Париже вы были?

– Нет, – засмущалась она, – Мюнхен – первый заграничный город, который я посетила. Сейчас вот Берлин, – прикусив верхнюю губу и снова краснея, добавила девушка.

Невинное ангельское смятение, появившийся румянец на бледном лице, сверкающие карие глаза магнитом манили к себе профессора. Сильнейшая волна желания прошлась его телом. Но превыше всего он чувствовал себя героем, рыцарем, могущественным сиром рядом с юным, невинным существом. Она казалась ему потерянной в современном мире леди, искренней и наивной. Ее идеальная кожа, густые длинные волосы, изящная шея, порой нелепые движения и слова, сказанные не к месту и невпопад, полностью покорили его внимание. Оказавшись в плену ее чар, очень нежно, почти шепотом, не отдавая себе отчета, Адам проговорил:

– Я покажу вам Париж.

Мир Евы перевернулся. Сквозь занавески солнечные лучи пробились в помещение и бесцеремонно упали прямо на лицо Адама Шиллинга. В солнечном свете он показался Еве еще красивее. Его решительный взгляд отпечатался в ней как нечто сверхчеловеческое, нечто такое могущественное, недосягаемое и в то же время, полностью поглощающее ее изнутри. Без остатка.

Профессор Адам Шиллинг погрузился в изучение организма Евы Валтасаровой. Ни в коем случае она не была для него чудо-пациенткой, впервые победившей глиобластому. Шиллинг предполагал, что ключом к новой научной эре является особенность строения ее клеток. Его удивляло легкомысленное отношение ученых к Еве, которые предпочли более углубленно заняться исследованием методологии лечения глиобластомы.

«Невиданная глупость, которую необходимо еще поискать! Лечение у нее стандартное, по протоколу, что тут исследовать? Тратят ценные ресурсы на что попало и не видят целиком всей картины, – думал по этому поводу Шиллинг. – Очевидно, ее организм особенный, если победил неизлечимую болезнь, а не их терапия. Последние пять лет лечат одним и тем же методом с неизменно одинаковым результатом по всему миру. Ее код ДНК нужно исследовать, а не их терапию. Ограниченности нет предела».

С волос, кожи, слюны и крови пациентки Евы Валтасаровой, под тщательным присмотром профессора, были взяты пробы для генетической дактилоскопии. Пока лаборатория готовила результат, Шиллинг самостоятельно приступил к изучению молекулы ДНК, взирая на электронную линзу микроскопа с высоким разрешением, который использовал пучки электронов вместо света. С трудом сохраняя самообладание, он словно пребывал в горячке. Кровь бешено пульсировала в венах и отдавала ударами в мозг с такой интенсивностью, что способность трезво соображать окутывалась туманом. Аналогичный стресс человеческий организм способен испытывать во время необходимости самосохранения. И именно так организм профессора воспринимал изучение уникальной способности самоисцеления, что самоконтроль уходил в область инстинктов, не управляемый разумом. Импульс прочитать код ДНК был превыше всего! С того времени, как Шиллинг смог спокойно посвятить себя экспертизе Евиных проб, он перестал чувствовать голод, потребность сна сама по себе сократилась до четырех часов в сутки и даже та самая эксцентричная часть его личности, выражающаяся в потребности всеобщего признания, испарилась. Уже как неделю Адам находился в лихоманке, излечить которую мог только лишь готовый результат ДНК.