Ей жмёт народная судьба,

Как на безногом валенки.

Надела русский псевдоним

Поверх немецких трусиков.

С Елизаветой взят Берлин,

А с Катькой сдали Пруссию.

За семилетнюю войну

У нас бы морда треснула,

Когда б она мою страну

Германцам не отрезала.

И саранче дала жратвы:

Чертям – черту оседлости.

И вот в характере Москвы —

Черты пархатой вредности.

Хотел я сабелькою трон

Почистить от акцентика,

Но били в спину Михельсон

И Деколонг прицельненько.

Хотел я плёткой казака

Взбодрить жидву дворянскую,

Да шпоры в жирные бока

Вонзить коню троянскому.

Полсвета – в пашню распахать,

Чтоб от Карпат до Тихого

Росла одна лишь благодать,

И никакого лиха нам.

Хотел Святую Русь вернуть

И жезл Ивана Грозного…

Да шеей воздуха глотнуть

Сподобился морозного.

Кому – под дых, кому – в лицо,

Кому-то – розог досыта,

А Пугачёву – «колесо»,

Чтоб докатить до Господа.

Ну, докатить-то докатил,

Да только не понравился, —

Ведь я при жизни первым бил,

Щекою не подставился.

Закрылись райские врата

Засовами и тучами.

И понял я, что у Христа

В героях – только мученик.

А мне в терпилах невтерпёж.

Я принял казнь играючи.

Меня и мёртвого не трожь.

Я – Емельян Иванович!

А дух бунтарский не в чести

У Нового Завета-то.

На небеса не по пути

С душою не отпетою.

И Стеньки нет на облаках,

Покуда мы не скромные.

Зато в ведических кругах

Мы с Колядой знакомые.

Уж Он-то знает, что почём:

Видать, причина веская —

Родиться Стеньке с Пугачом

В станице Зимовейская.

Слыхал такую на Дону?

Там в гривах ветер мечется.

Наш род не царский, потому —

Мы родом из Отечества.

Вот кабы мне бы не лежать

Да на Болотной площади,

Вот кабы бабам не рожать

Да от кого ни попади…

Породу некому поднять.

Гляжу, без пугачёвщины

Плодит одна Отчизна-мать

Сплошную безотцовщину.

Не прячь улыбку, зимовей,

Под бородою бурною.

Хоть раз в столетье да разлей

По девкам семя буйное.

Мне самому-то недосуг.

Я в тридцать лет – не венчанный:

Со смертью обручился вдруг,

Развёлся по увечию.

Но, как вдовец двух войн, скажу,

Что третья – симпатичнее.

Я ей Европу наряжу

Столбами пограничными.

На карту Лиля поглядим.

Да я клянусь булатником,

Что Русь урезали на Рим,

На Русалим с Прибалтикой…

Как пугачёвская спина

Да грудь располосованы,

Так и Россия казнена

И так же колесована.

Её веками по частям

Дожёвывают челюсти.

И нету счёту челюстям

И всей кремлёвской челяди.

А ну-ка, вынь мне из плеча

Секиру-краснобровушку

Да я ошпарю палача

Своей мятежной кровушкой.

Давненько что-то не встаю —

Раскинулся равниною.

Подай-ка голову мою

С кола Екатеринина.

Да сдёрни ноги с колеса,

Где кости повылазили,

Где партизанские леса

Растут в Европу с Азией.

Давай и руки мне приладь.

Мои! На чёрта новые.

По всей Руси пойдёт гулять

Емелька четвертованный.

Туда, где в призрачной дали

Горят на пашне спинами

Пеласги – родичи мои

С моими палестинами.

Этрускам, вынянчившим Рим,

От разинского имени —

Этрускам, родичам моим —

Кричу: «Я сердцем римлянин…»

Хоть раз бы к лютичам родным

Махнуть в Париж-Лютецию.

К венедам – русичам седым,

Заплыть разок в Венецию…

В навеки русские миры

Зовут славяно-арии,

Где для врагов – тартарары,

А для своих – Тартария!

2010 г.

Словно зыбку планету мотало.

Я в ночные входил небеса.

И седой головою Урала

Млечный Путь надо мной нависал.

Не летал, но не значит, что не был,

Если лёгкие в звёздной пыли.

Млечный путь – это скрепа для неба,

Как Уральский хребет – для Земли.

На отрогах вселенской опоры

Я колени о звёзды сбивал.

Млечный Путь и Уральские горы —

Как один над другим перевал.

Млечный оттиск Урала на синем

Проступает на память о том,

Что когда-то всё небо Россия

Подпирала Уральским хребтом.

2010 г.

Осень, осень, листьев осыпь.

По лесам сохатый гон.

И рогами сшиблись лоси,

Как отвесили поклон.

А в углу болотном тихом

Мох осокою прошит,

Там ничейная лосиха,

Как сокровище, лежит.

Ждёт она победы скорой

И достанется тому,

Кто сильнее, кто матёрый.

А выходит – никому.

Под размашистой осиной

В долгой схватке круговой

Разорвать быки не в силах

Мёртвой сцепки роговой.

Вот уж пали на колени,

Кровью брызжут из ноздрей.

И одной горбатой тенью

Замирают меж ветвей.

Утром вскинутся от страха

И один другого вспять

По кустам да пнёвым плахам

Станут до смерти таскать.

И в углу болотном тихом,

Где прошит осокой мох,

Испугает вдруг лосиху

Их последний дружный вздох.

Но она, не зная горя,

Убежит, как ни при чём,

И о них забудет вскоре

С первым встречным рогачом.

2010 г.

Вздрогну я от небесного оклика.

Снова птицы зовут, как родня.

И опять одинокое облако

Ясных глаз не спускает с меня.

А в груди – словно белочка цокает.

Поле ветром шумит, как полёт.

И тебе свою душу высокую

Бессловесная высь отдаёт.

Так легко, что немного и боязно.

И раскинутся руки опять.

И толчками далёкого поезда

Будет в сердце земля отдавать.

И осока ресницами влажными

Окунётся в озёрную тишь.

А под облаком явственно кажется,

Что лежишь на траве, как летишь.

2012 г.

В Белом море волны рыщут.

Рифы голодны с утра

И охотятся за днищем

Яхты юного Петра.

День и ночь идёт охота.

Гром хохочет, как упырь.

Метит молний позолота

Дальний берег, монастырь.

И епископской молитвой

Причастили уж царя.

Только лоцман, морем битый,

Ухмыляется не зря.

Он к штурвалу как прикован,

Как распятый на снастях.

Борода блестит подковой

На зажатых челюстях.

И выглядывают скалы

Из бушующей воды,

Из засады зубы скалят

В предвкушении еды.

– Эх вы, трусы! Не матросы!..

И – к штурвалу государь.

Тут возьми в горячке лоцман

Государя и ударь.

Мол, и сам тут за царя я,

Мол, штурвал свой, как жену,

Никому не доверяю,

Потому не потону.

Как сказал он, так и сделал.

Поседел не по годам,

Но причалил яхту целой

К Соловецким островам.

Пётр сошёл на берег скоро.

Сплюнул кровь солёных слов:

– Как зовут тебя, помора?

– Кормщик я, Антип Панов.

Грянул царь при всём народе:

– То, что врезал, не жалей.

За удар по царской морде

На, Антип, семьсот рублей.

Подарил кафтан помору,

Даже шапку дал свою…

Хорошо бы, в нашу пору

Врезал кто-нибудь Кремлю.

2010 г.

Эх, снега… за былую красу

Да не будут помянуты лихом.

Как цыганка, гадает скворцу

На ладонях проталин скворчиха.