– Слепцу неловкость простительна. – Насмешка упала на спину мягче, чем кленовый лист.

– Фу ты, Черт… – Крола с облегчением уткнулся лбом в промежуток между подернутыми мхом досками – к следам на лице у него прибавилось. – Напугал почем зря! Как ты умудряешься прыгать, когда в доме нет ямщика? Никогда этого не понимал, – выдохнул он и вновь завозился на досках. Рае протянул ему руку и помог подняться с земли.

– Благодарю покорно, – съязвил провидец, отирая грязь с живота. – Отвесить бы тебе поклон, да ночь на сундуке меня доконала. – Он поднял глаза на колдуна, и кривая улыбка сползла у него с лица. – Что случилось? – Тут только он рассмотрел Рае. – Ты похож на моль, что вот-вот подохнет.

Темные полосы морщин на лбу колдуна и пятна теней вокруг его глаз были такими темными, словно их краской нарисовали, на разодранном кончике уха раздавленной ягодой запеклась кровь, а левая рука, казалось, вообще не действовала. Но Рае только покачал головой.

– Всё так, как ты видел.

Шего открыл глаза в каменную темноту, спросонья не понимая, где это он, потом потянулся взглядом за светом и вспомнил, что спит в чужом доме. Он чуть приподнялся на локте, разглядывая кусочек комнаты и своих ног в кирпичный полукруг печи, обнесенный траурным бархатом сажи, и позвал Рае – никто ему не ответил.

Змей выбрался из своего укрытия, пачкая кожу об остывшие угли, спустил ноги на пол, что был словно отлит изо льда, и зябко поежился, грея одну ступню о другую. К колену и выше по его ногам тянулись черные полосы и разводы. Змей осмотрел себя, словно наряженного в тигровую шкуру угольных росчерков, провел ладонью по испачканному предплечью, растирая грязь, а затем покрыл огнем всё свое тело, и пламя, переливаясь на коже, как золотой пушок волосков на ярком свету, очистило ее, но не дало тепла. Шего подхватил сброшенные на стул вещи – от внезапного облегчения тот угрожающе накренился – змей поддержал его пальцами правой ноги и, легко покачиваясь на весу вместе со стулом, перебрал охапку перекрученных тряпок, откинул обратно плащ и рубашку и, аккуратно опустив и свою ногу, и ножку стула на пол, стал натягивать на себя штаны.

Столько всегда мучений ему доставляли проклятые пуговицы. Хорошо хоть Рае согласился на рубашку без этих плоских костяшек, и Рэда сшила ему сначала черную, а потом и серую робу. Но вот штаны…

– Ты не будешь ходить в детских ползунках всю жизнь! – отчитывал его колдун, выдернув из рук змея ветхие старые «ползунки», которые тут же бросил в огонь.

– Ну давай посмотрим, как эти дурацкие пуговицы сделают меня взрослым! – прошипел Шего, схватив новые штаны.

Он сердито размахивал ими по дороге к себе, а наверху хлопнул дверью – та отдачей открылась – и зашвырнул обновку, что скомкал в руках, в угол.

Рэда звала его к ужину, крича на весь дом, потом звала у самой двери, тихо прося одуматься:

– Да что вы опять не поделили?

И еще звала, но Шего не откликался.

Он сидел на кровати, пытаясь застегнуть пуговицы на проклятущих штанах (когти мешали ему попадать в петли), он справился с двумя и, когда излишком стараний оторвал третью, откинулся на прошлогодний матрас, который ему самому пришлось сшить и набить соломой, после того, как он сжег всё вокруг от злости на Рае. Тогда он лежал на полу в серебре золы, черноте копоти, в тихом гробу и дымном омуте опустевшей комнаты, а утром Рае так странно смотрел на него, так странно… а потом приказал вычистить всё по-человечески и самому делать койку. И вот теперь Шего снова лежал злой и одинокий в темноте своей конуры, разглядывая замазанный глиной потолок, облизывая огнем мелкие бугорки и трещинки свода, и даже как будто успокаивался, покоряясь свой судьбе, но Рае открыл дверь в его комнату и встал на пороге, не говоря ни слова. Первым, как всегда, не выдержал Шего, он поднялся с постели, подобрал с пола вырванную с хвостом ниток пуговицу и вручил ее колдуну.

– Эта – лишняя.

С трудом и сейчас одевшись, он огляделся, пытаясь при свете дня рассмотреть это печальное место – жилище людей, уместившееся в одной маленькой комнатке, где почти ничего не было: гнилая постель с темной дырой в полосатом матрасе, зеленый деревянный сундук со сломанной крышкой, обитой заржавелыми металлическими ремнями, небольшой шкаф, за мутной стеклянной дверцей которого на лестнице полок тускнели разномастные чашки с голубыми и розовыми цветами и многогранные стопки на ножках не намного длиннее ногтя; в выдвижных ящиках валялись ржавые ножницы, пустые жестянки, промасленные свертки старых газет, гребенка с выломанными зубцами, черный сухарь, – зажатые в пасти времени, все вещи в доме казались покрытыми какой-то странной пыльной слюной.

Стены были зачем-то поклеены полосами цветной бумаги (в одних местах синей, в других – зеленой, в третьих – желтой), по углам она треснула и свисала клочьями, среди ее сухих лоскутов болталась поседелая паутина и невесомые дохлые мухи. Змей забрался пальцами в липкие нити, сворачивающиеся в шарики, которые так легко вспыхивали у него в руках. Быстро накрыв ладонью схватившуюся было труху листа, Шего обернулся в поисках провидца (того, к счастью, нигде не было), и неожиданно поймал себя в зеркале, зажатом между двух окон. Оно висело внахлест, так что змей увидел себя в полный рост. Он подошел ближе. Стекло помутнело от времени и всё было покрыто выбоинами и темными щербинками – Шего коснулся одной из них и почувствовал под когтем царапину. Глаза его быстро потеряли интерес к самому себе, отражавшемуся как будто в коже глубокого старика, и сползли к маленьким оконцам, прикрытым короткими, выгоревшими на солнце тряпками, нанизанными на тонкие веревки, так что верхние части этих маленьких окон всегда оставались открытыми: чернея ночью и белея днем. Шего отодвинул одну из занавесок и за тусклым стеклом, внутри которого как будто застыли крупицы слез, увидел Рае. Он увидел его так вдруг – словно напоролся на угол – даже заболело внутри. Колдун выговаривал что-то Кроле под сияющим пятном и нимбом клена – золотой свет лился на них сквозь прозрачную крону, но под пылающим опахалом дерева Рае казался изломанным и больным. Сердце змея уменьшилось, словно фитиль под мокрыми пальцами. Он испуганно постучал в стекло. Рае вскинул голову и рассеянно посмотрел на дом. Увидев Шего, колдун кивнул, как бы беззвучно спрашивая: «Ну как ты?» – и улыбнулся уголком рта так вымученно, словно его на крючок поймали. Первая капля чиркнула по стеклу. Вторая. Змей бросился к двери, но когда он открыл ее, сплошная стена дождя уже отсекла его от хозяина. Рае нигде не было. В дом криво спешил провидец, бессмысленно прикрывая одной рукой голову, а другой – загоняя змея назад. Всё тело Шего сотрясала крупная дрожь – кожа горела огнем, а сердце рвалось из ребер, как скользкая рыба из рук.

– Я начинаю думать, что этот дождь колдовской, – объявил змей провидцу, удобнее устраиваясь в печи и укладывая подбородок на пальцы сведенных рук. – Стоит мне задержаться на улице, как появляется морось, когда я ухожу переждать под крышу сарая – принимается лить как из ведра, но если я забираюсь в дом – всё сразу прекращается. Что происходит? – Шего, говоривший всё это стене напротив, повернул голову к Кроле, брившемуся перед зеркалом.

– Ка…кая… – тянул провидец слова и бритву – ровные полосы чистой розовой кожи проступали сквозь мыльную пену, – ерунда. – Лезвие плюхнулось в тазик с водой, где еще полчаса назад он тщетно пытался рассмотреть будущее. – Типичная осень в здешних местах, и только. Прогноз, знаешь, неутешительный.

– Сразу и ерунда, – вздохнул Шего. – Ты ведь просто врешь мне. Не говоришь, где Рае и что с ним, не отвечаешь, почему мы торчим столько времени в этой трухе, ничего вообще не рассказываешь. Я, по-твоему, идиот или узник?