— Я хочу поговорить, Том, — сказала Крина. — Просто поговорить.

Том сердито посмотрел на нее, скрестив руки. Он был таким худым, таким истощенным. Зависимость сковала его тело, но он хорошо это скрывал.

— В моей области существует…множество теорий, в целом применимых ко всем стадиям когнитивных способностей. Я чувствую себя…борющейся, пытаясь обосновать почему.

— Почему что? — сказал Том удивительно ровным голосом. Его кожа покрылась мурашками. Крина попросила бы ещё одеяло, но знала, что Том обидится, если она это сделает. Он был очень нестабильным пациентом. — Почему я попал в зависимость?

Он злобно выделил это слово. Презрение и ненависть о красили его тон. Его губы брезгливо скривились — они потрескались и кровоточили по краям. Крина знала, что он истощен и обезвожен, но она отчаялась добиться еще одного медицинского осмотра.

— Я думаю… — она помолчала. — Я думаю, что ты…неуверен в себе. Твоя концепция самосознания все еще находилась в процессе становления, и твое появление здесь остановило это развитие и повергло тебя в состояние отчаяния. Хаос, эмоциональный дисбаланс, и ты использовал зелья как опору для своей травмы вместо здоровых механизмов преодоления.

Том посмотрел на нее и закинул ногу на ногу. Пятка на колене, черные брюки задрались поверх белых шерстяных носков, когда он бесстрастно наблюдал за ней.

— Расскажите мне еще.

— Я полагаю, что ты отказался искать более здоровые механизмы преодоления, потому что это потребовало бы консультации с внешней силой. Это означало бы подтверждение твоей травмы и требование участия из вне, и другого способа выразить себя. Ты не хотел, чтобы кто-то знал, что ты болен, поэтому ты занимался самолечением, чтобы сохранить работоспособность.

— А кто сказал, что я хотел оставаться работоспособным? — спросил Том, его глаза словно остекленели, но его взгляд все ещё стрелял ядом, как если бы он кричал.

— Выбор зелья. Если ты… Зелья сна без сновидений не вызывают ощущения длительной эйфории, как другие вызывающие привыкание вещества. За исключением твоей религиозной преданности, ты не проявил никаких других признаков физического саморазрушения, однако ты проявляешь многочисленные симптомы расширенного религиозного…

— Можете сказать, — сказал Том. — Они пытались вырезать дьявола из моей спины.

Губы Крины сжались. Том посмотрел на нее, заинтригованный и разъяренный, но спокойный. Замечательный самоконтроль, несмотря на потливость, лихорадку и очень спорадические припадки по мере того, как его тело акклиматизировалось.

— Да, это.

Том улыбнулся, его зубы были белыми, но язык опух и пересох. Серебристая кожа болезненно отслоилась.

— Я бы сказал, что это сработало. Это, или порка. Или горящий…

— Если отбросить это…

— Вас это беспокоит? — спросил Том. Он посмотрел на нее, слегка наклонив голову. Он и глазом не моргнул. — Вы выглядите… напряженной.

Крина была напряжена. Все в Томе казалось необычным, совершенно отличным от того, каким он был раньше. Возможно, его психика была раздроблена после случайной передозировки, но даже тогда небольшие тики говорили бы сами за себя. Он казался слишком спокойным, слишком умиротворенным. Казалось, как будто первоначальная травма, вызвавшая зависимость, каким-то образом разрешилась сама собой. Том улыбнулся — жестокой и хищной, но вполне ясной улыбкой. После того, как первоначальная детоксикация начала ослабевать, а его мольбы и крики утихли — что-то новое выползло из его плоти.

— Я чувствую себя некомфортно, — призналась Крина. — Этот разговор…для меня необычен. Я не совсем понимаю твою точку зрения.

Том тихо хмыкнул, потирая костлявым большим пальцем выступающую косточку на лодыжке. Он пошевелил пальцами ног, поерзав на стуле ровно настолько, чтобы тот заскрипел.

— Кто был вашим первым пациентом, мадам Димитриу?

Крина замерла, затем медленно закрыла папку. Ей больше не нужно было записывать, этот разговор был из тех, в которых не будут делаться новые заметки. Она отложила папку, молча желая, чтобы в этом месте был разрешён алкоголь.

— Зачем тебе это знать?

— Мне интересно, как вы оказались там, где вы есть, — пробормотал Том. — Вы так много говорите о личности исамопознании, и я понял, что так мало знаю о вашей. Ваш первый пациент…может быть, он и есть тот, о ком говорится в вашей первой статье?

— Как лестно, что ты так меня изучил.

Том улыбнулся, фальшиво и пластмассово.

— Я люблю обладать информацией. Как его звали? Дэниел? Дэвид? Дарий?

Крина хмыкнула, медленно кивая.

— Дэвид. Он содержался в румынском департаменте маггловского Маджика, или Фармсе.* Приговором суда ему было назначено пожизненное заключение, однако по договору он согласился на мое исследование.

*farmece — с рум. Магия, колдовство.

Том ничуть не удивился. Он читал статью, она знала это. Это была не самая лучшая ее работа, но это была ее ступенька к квалификации, которая привела ее туда, где она была сейчас.

— И если вы будете так великодушны… — сказал Том. — Какова была цель вашего исследования?

— В статье подробно описано мое исследование психотических эпизодов у магглов, вызванных магическим присутствием.

Том улыбнулся.

— Не могли бы вы рассказать мне вашу статью?

Крина посмотрела на него, обдумала его просьбу и начала говорить. Прошло много времени с тех пор, как кто-то проявлял интерес к ее стартовому делу. Она думала, что это уже вылетело из памяти.

— Давид был заключен в тюрьму в Румынии. Палата, предназначенная для сквибов и магглов, вмешавшихся в магические дела. Дэвида признали виновным в убийстве его жены Марии — ведьмы. Он убил ее по средством удушения и подверг насилию после вскрытия.

— Какая трагедия, — сказал Том. — Этот маггл, это была…потеря рассудка?

— В какой-то степени, — медленно произнесла Крина. — Эта статья и мои исследования в основном были сосредоточены на поведенческой мотивации, на вопросе «почему», а не «что».

— И почему это произошло? — спросил Том. — Зачем магглу душить свою жену? Как давно это было?

— Почти тридцать лет назад, — сказала Крина после небольшой паузы. — Я провела свое исследование и интервью примерно пятнадцать лет назад. Мои выводы заключались в том, что магглы не представляют никакой инстинктивной психологической угрозы для магического общества. Дэвид был единственным исключительным случаем. Моя работа тогда привлекла внимание…

— Что сделало Дэвида исключительным? — спросил Том, задумавшись. — Из всех способов — удушение. Интимный, любовный способ убийства.

— Ну… — Крина помолчала, — есть множество теорий …

— Нет, мадам Димитиу, я хочу услышать ваши мысли. Что вам сказал этот человек? Какие демоны нашептывали ему на ухо?

— Откуда мне знать. Я не смогла подтвердить никаких веских доводов. Дэвид покончил с собой в результате трагического несчастного случая после публикации моей статьи. Я встретилась с ним для последующего интервью, и он согласился объясниться позже, но вскоре после этого скончался.

Том улыбнулся и медленно распрямил ноги.

— Мне бы хотелось услышать, что толкнуло этого человека на такие действия.

— Как и мне, — сказала Крина.

***

— Вы как-то говорили мне, что ваша мать любила вино, — сказал Том, резко нарушив молчание одной фразой. — Когда вы отвезли меня на виноградник.

— Да, — согласилась Крина. — Моя семья очень любила вино. Моя мать научила меня правильно его пить.

— Я никогда не знал свою мать, — сказал Том. — Очевидно, она была наркоманкой.

— Генетическая предрасположенность и наследственный фактор — обычное дело. Я тоже кое-что унаследовала; алкоголизм, деменцию. Современная магическая медицина творит чудеса при наличии болезней.

— За исключением того, что меня создали зелья, — сухо заметил Том. — Вы высокого мнения о своей семье, мадам Димитриу?

Крина задумалась. Она осторожно сложила руки, а Том наблюдал за ней с умом, присущим только людям ее профессии. Он был гением, проявил способности, превосходящие ее. Она почти не сомневалась, что он будет сопротивляться легиллименции, и другим искусствам разума. Он, казалось, стремился к этому, врожденно понимая других прежде, чем они познают самих себя.