Момент полного, крайнего отчаяния. Уровень паники и нечестивого страха, из-за которого ты не можешь действовать даже на самом инстинктивном уровне. Что-то настолько раненное и прогорклое, что запятнало твою суть до глубины души.

Лондонский Блиц* был чем-то ужасным. Что-то кровавое и жестокое, как дикая собака, попавшая лапой в капкан. Такое отчаяние, когда ты готов грызть собственные мышцы и сухожилия и ломать кости, потому что хочешь жить.

«Прошу, Господи, дай мне жить».

«Прошу, Господи, дай мне жить».

«Прошу, Господи…»

Война была чем-то не связанным временем.

На самом деле, война редко когда-либо менялась.

«… Я не хочу умирать».

*«Лондонский блиц» и «Большой блиц» — бомбардировка Великобритании авиацией гитлеровской Германии в период с 7 сентября 1940 года по 10 мая 1941, часть Битвы за Британию

***

Первое, что подумал Гарри, было то, что запах клюквы был странным запахом для ритуала. Он готовился к острому запаху серы или, может быть, к тошнотворным парам, как в башне Прорицаний. Может быть, искр или зловещие песнопения в порывах ветра. Он мало что знал о ритуалах, поэтому искренне ожидал чего-нибудь, что вызывало бы тревожное чувство.

Вместо этого был едкий, узнаваемый запах клюквы, как будто Рон случайно перевернул миску с вареньем на стол.

Была тонкая полоска розового дыма, непрозрачная, как лента. Она покачивалась в воздухе, как щупальце гигантского кальмара, дружески махнувшего ей. Грюм стоял посреди всего этого, его жидкие волосы драматично вздыбились. Гарри чуть не рассмеялся от всей этой нелепости.

Раздался крошечный хлопок, и сначала Гарри было подумал, что это его челюсть. Иногда, когда он зевал, она издавала похожий звук. Его лоб зачесался, а затем начал гореть.

— Черт! — выругался Гарри, хватаясь руками за лоб и ища пальцами острый росчерк шрама. По какой-то причине тот был влажный, хотя он мог сказать, что это была не та боль, которую он знал. Это было … что-то более глубокое и болезненное, но не настолько невыносимое, что он не мог бы дышать.

Руки Грюма поднялись, и Гарри чуть не рассмеялся над тем, как все глупо выглядело.

Еще один крошечный хлопок, как будто кто-то в нескольких футах лопнул особенно впечатляющий пузырь жевательной резинки, и тут появился человек.

«Оу, — оцепенело подумал Гарри, — это не Грюм».

«Оу, — произнес Гарри про себя снова, когда его мозг осознал, что именно произошло. — Вот дерьмо».

Это был худощавый, высокий подросток. В одежде, которую Гарри не мог представить даже на Дадли, для него она была бы велика на несколько размеров. Приглушенные цвета и потрепанные края, казавшиеся колючими даже с небольшого расстояния. Одежда выглядела так, как будто её приобрели в секонд-хенде или, может быть, в британском архиве.

Тонкие манжеты были слишком большими, штаны были закатаны и срезаны тупыми ножницами или ножом. Гарри, бывало, был одет и хуже, так что все было не так уж плохо.

Мальчик распластался на земле, медленно приходя в себя, с таким тихим стоном, что Гарри едва его услышал. Руки шевельнулись, ноги дернулись. Крови не было, что уже было лучше, чем ожидалось.

Грюм резко закончил ритуал, опустив руки и сменяя образ шамана на растерянного аврора. Очевидно, медленно приходящий в себя мальчик не был Грюмом.

Еще один низкий стон, длинные, покрытые синяками пальцы сжались в кулак, и кто бы это ни был, он резко встал на колени. Растрепанные сальные волосы в беспорядочных клочьях скрывали лицо, явно мужское.

— Ух, — мудро выдал Гарри.

Новоприбывший поднял черно-синюю руку, чтобы схватиться за висок, невнятно произнеся тихое, но все еще слышимое:

— Че эт за чертовщина? *

— Кокни*, — выпалил Гарри.

Не прошло и секунды, как незнакомец бросился левой рукой к боку, где было что-то привязано, и вытащил меч.

* Слова в предложении намерено искажены в попытке передать акцент

*Ко́кни — один из самых известных типов лондонского просторечия, назван по пренебрежительно-насмешливому прозвищу уроженцев Лондона из средних и низших слоёв населения

Что ж, меч был преувеличением, но это было определённо что-то больше ножа. Богато украшенный и старинный, грязный и замызганный, но крепко зажатый в руке окровавленный кинжал, и Гарри понял, что определённо был параноиком, когда сталкивался с подозрительными личностями, владеющими острыми лезвиями. Его рука опять запульсировала, напоминая, почему.

— Эй! — закричал Грюм в тот же момент, как заметил нож, ударяя по лезвию деревянной ногой. Тот не улетел, но был зажат так, что уже не представлял опасность. — Убери это, мальчик!

Незнакомец отшатнулся, по-хищному откидываясь назад на неподходящие по размеру ботинки. В одном была дырка, носков не было вообще.

— Убирайся от меня к черту — выдал он резко, почти сравнявшись с профессором Снейпом по концентрации яда в голосе. Гарри мгновенно отступил на шаг, какой-то внутренний инстинкт подсказывал ему отойти.

Грюм нахмурился и вытащил палочку, держа ее наготове. Незнакомец заметил это и отклонился назад — его кожа была болезненно бледной, а в некоторых местах желтоватой — а затем начал задыхаться.

— Чертова палочка, не так ли?

Приглушенный звук, затем резкий шаг назад. Грюм мгновенно напрягся, держа палочку наготове. Гарри понял, что вытащить палочку, вероятно, будет хорошей идеей, поэтому попытался достать ее из заднего кармана.

Незнакомец провел одной рукой по своим отвратительным волосам, убирая их с лица, и окровавленные суставы пальцев приглушили его истерическое:

— Херня.

Он убрал руку, и Гарри издал громкое «ох!» и сделал шаг назад. Грюм выглядел очень раздраженным.

— Кто ты? — проворчал Грюм.

Изможденное, покрытое синяками лицо Тома Риддла сверкнуло яростью, тонкие губы свирепо растянулись. Он был диким животным, закованным в цепи и брошенным на свалке, скелетом с инстинктивным стремлением к выживанию и чистой злостью.

— Кокни, — выпал Гарри снова, хотя в его голосе было больше удивления, чем ужаса.

Лицо Тома дрогнуло, под темными глазами залегли толстые пурпурные мешки. Окровавленные суставы пригладили сальные волосы и коснулись отслаивающегося пятна на левой скуле. Оно осыпалось темным порошком, сажей или, возможно, засохшей кровью.

— Ах, мои извинения. — заговорил Том Риддл хрипло, гортанно, он рычал во всех смыслах этого слова. Абсолютно без акцента, хотя эту манеру растягивать слова Гарри никогда не смог бы забыть, впрочем, как и это лицо.

Глаза мальчика вспыхнули мрачным огнем, восковой оттенок его кожи выглядел болезненно. Том Риддл оскалил зубы и сказал:

— Подчеркну, пошли вы на хуй.

***

Потребовалось некоторое время, чтобы заставить его подчиниться. Большую часть времени, пока Гарри стоял в немом шоке, говорил в основном Грюм. На то, чтобы объяснить, что произошло (чего никто не мог понять), ушло почти столько же времени, сколько и на то, чтобы вытащить кинжал из руки Тома Риддла. Угроза под дулом волшебной палочки творила чудеса. Акцент кокни исчез, вместо него появилось ровное протяжное произношение, которое поначалу немного сбивалось, но теперь звучало так же естественно, как дыхание.

«Кокни» - прошептал про себя Гарри почти ликуя, чувствуя себя очень удовлетворенным этим знанием.

Тома Риддла практически силой затащили в дом, приставив кончик палочки к затылку. Он был в ярости, на лице читалось сдерживаемое жестокое намерение, которое, как опасался Гарри, может вырваться наружу в любой момент. У Гарри было странное чувство, что даже без палочки и ножа Том Риддл может убить их, если захочет.

Риддл сел в кресло, на которое ему указал Грюм. Он скрестил ноги, икра балансировала на колене. Он наклонил голову, и Гарри внезапно осознал, что видел именно этого мальчика в комнате под замком много лет назад.

— Итак, — кисло проворчал Грюм, выглядя спокойным, хотя Гарри знал, что тот был так же сбит с толку. — Ты, должно быть, в замешательстве.