— Профессор Дамблдор говорит, что это отголоски из-за того, что я был поражен смертельным проклятием.
Том резко поднял глаза и тупо уставился на Гарри. То ли он удивил Тома, то ли каким-то образом оскорбил его.
— Ладно, не обращая внимания на то, что Дамблдор и все остальные в этом абсолютно отсталом обществе говорили тебе, были ли у тебя провалы во времени? Часы пролетали незаметно, и ты не помнил, что ты делал?
— Нет, — ответил Гарри, — иногда я… чувствую…эмоции.
Впервые в жизни медицинская ведьма не смотрела на него с жалостью.
— Какие именно эмоции?
— Почему это так важно? — спросил Том, прерывая это странное родство, которое происходило у него на глазах. — Эмоции непостоянны…
— Эмоции создаются различными химическими реакциями в нашем мозгу. В зависимости от того, какие эмоции ощущаются, я могу определить, какие химические вещества подвергаются воздействию. Так действуют зелья, Том, — сказала Крина почти покровительственным воркованием.
Том надулся, явно не привыкший быть не в курсе.
— Счастье, — тихо сказал Гарри. — И когда он злится. Разочарован или доволен. Это очень больно. Иногда мой шрам кровоточит, и он всегда красный, как когда тебя ужалит …
— Все в порядке, — Крина выглядела немного растерянной, но совсем не такой потерянной, как другие, что Гарри видел уже много раз. — Существуют различные химические вещества, о которых вы не знаете-норадреналин, например, играет ключевую роль в нескольких функциях. Повышенная активность приводит к мании и играет определенную роль в восприятии боли. Я полагаю, что ваш мозг-довольно интересное место, мистер Поттер, но я не сомневаюсь, что ваши страдания никоим образом не являются… остаточным эффектом шрама от проклятия.
— Что?
— Шрамы от проклятий реагируют и воздействуют на наше магическое ядро, твоё же кажется изолированным, за исключением различных случаев, когда ты получаешь к нему доступ — как тогда, когда повлиял на Тома, если моя догадка верна, — Крина посмотрела на Тома с совершенно серьезным лицом. — Испытывал ли ты какие-то посторонние эмоции и боль во время инцидента с ножом или того случая, в который вы оба попали прошлой ночью?
— Да, — подумал Гарри.
— Нет, — резко сказал Том. — А теперь уходите.
О, Крине это не понравилось.
Какой бы мир ни был достигнут с помощью Гарри, он рухнул, и рухнул под капризным состоянием Тома. Улыбка Крины стала натянутой, а затем ядовитой, когда в ее словах просочился яд. Ее направление изменилось, закрывая Гарри, и снова битва переросла в личные оскорбленные чувства Крины и мелкое упрямство Тома.
— Ложь это грех, Том, — сказала Крина, резко и жестоко улыбаясь, — или мне пора, наконец, обратиться к твоим склонностям к религиозному мазохизму?
Том напрягся так сильно, что Гарри испугался, как бы он не окаменел. Это было совсем не похоже на то, что было раньше. Крина показала клыки и сильно укусила. Время для светской беседы прошло — Гарри узнал из первых рук, что общение с Томом обычно заканчивается насилием.
Гарри сглотнул, стараясь не обращать внимания на то, насколько тревожным было это маленькое выяснение отношений. Гарри не должен был быть здесь, но в то же время он чувствовал себя вовлеченным. Крина хотела, чтобы он знал эту информацию; она серьезно рассматривала возможность перевода Тома в более публичное место. Она серьезно отнеслась к своей профессиональной помощи со шрамом Гарри. Она серьезно говорила такие жестокие личные вещи прямо перед Гарри.
— О да, — сказала Крина. — Ты, должно быть, считаешь меня тупицей, которая может игнорировать твое поведение. Я была бы очень доброй, если бы назвала тебя просто мазохистом — осмелюсь предположить, ты никогда не слышал такого термина.
Оцепенелые конечности Тома так и не расслаблялись, и он казался абсолютно замороженным. Учитывая, насколько устаревшим было его понимание медицины и психиатрии, возможно, ее слова имели сокрушительный вес. Последствия, которые ему не нравились, уровень интимных знаний, который его пугал. Крина не остановилась — возможно, это была ее единственная возможность доказать, что она действительно умна. Единственный шанс, который у нее был, чтобы доказать, что предоставление информации было в их интересах.
Том учился через боль, и Крине приходилось испытывать угрызения совести из-за того, что она была слишком мягкой.
— Умерщвление плоти — это то, как называется ваше добровольное подношение вашей боли и дискомфорта Богу. Пост, самобичевание, эта власяница, которую, как ты думаешь, ты так хитро скрываешь. По правде говоря, я не могу винить тебя. В Католической церкви существует долгая история умерщвления плоти. Оно было одобрено Папой Римским, не так ли? Что-то вроде… отвергнись …
— Отвергнись себя, — сказал Том с диким рычанием, — и возьми крест свой, и следуй за Мною. *
*Новый завет от Луки, 9:23
Возможно, именно этого и хотела Крина. Возможно, это было неожиданно. Она не выглядела довольной, но вполне сдержанной. Она выглядела несчастной. Она ожидала, что Том закончит религиозный стих.
— Я изучила твое бедственное положение, — без всякой необходимости сказала Крина.
— Вы не имеете права …
— Психологические проблемы, когда ты обращаешься к своей, ох, такой покалеченной человеческой природе, или к своей… склонности ко греху как к причинам, заставляющим тебя прибегать к крайним телесным унижениям, скажи мне, Том, ты сам усвоил этот урок или он был вбит в тебя?
Гарри моргнул и почувствовал, как кровь покрывает его пальцы. Резкий запах и жжение рвоты в горле. Он вспомнил незрячий взгляд человека, забитого насмерть кирпичом.
Очнись, пожалуйста, очнись!
Какой бы злобный ответ ни приготовил Том, он был грубо прерван хлопаньем дверей Больничного крыла. Они подпрыгнули один раз, весело раскачиваясь на старых петлях, выпуская ворвавшаюся женщину в розовом пушистом халате.
Гарри не смог сдержать слабого стона. Профессор Амбридж ворвалась в больницу в шесть чертовых утра. Лучшего момента и придумать нельзя.
Мгновенно Крина соскользнула со своего места на кровати Тома, чтобы царственно встать в своем длинном норковом плаще. Растрепанные волосы, непроницаемое лицо и без всяких украшений. Почему-то она казалась более царственной и уважаемой, чем профессор Амбридж. Возможно, это была норка, подозрительно более плоская, чем ее обычный мех. Крина была выше, изящнее (даже в мехах) и во всех отношениях была противоположностью профессора Амбридж.
Профессор Амбридж выглядела так, словно у нее едва хватило времени привести себя в порядок, прежде чем ворваться в Больничное крыло. Гарри заметил что-то похожее на маленькие бигуди, распутывающиеся и складывающиеся в карман волшебным образом всего за несколько секунд до того, как она остановилась перед Криной Димитриу. Гарри хотел возразить, что Крина буквально закончила укладывать волосы шпильками на кровати Тома всего полчаса назад, но даже ее каштановые волосы выглядели лучше. Амбридж была…невысокой, почти на целую голову меньше Крины.
Хотя Гарри не был уверен, насколько рост Крины был искусственно созданным, так как он помнил, что она носила абсолютно нелепые сапоги до колен под всем этим мехом.
— Как вы смеете! — взревела профессор Амбридж, и лицо ее покраснело прямо у них на глазах. Это плохо контрастировало с бледно-розовым косметическим румянцем, который она нанесла на щеки. Гарри не очень разбирался в макияже, но ее тени для век были странного голубого оттенка, а халат был цвета розовой сахарной ваты.
— Здравствуйте, — сказала Крина очень спокойно и совершенно не выразительно. — Пожалуйста, подождите.
Крина Димитриу повернулась к профессору Амбридж спиной. Амбридж зашипела, явно не зная, как реагировать. Гарри рассмеялся бы, если бы не сюрреалистичность всей ситуации.
— Вы двое, — сказала Крина, переводя взгляд с Гарри на Тома и на их постель и постельное белье, — разочаровали меня. Не передать словами как.
Интересно, подумал Гарри, вот каково это — быть отчитанным кем-то из родителей? Том тоже не знал этого.
