Гриндевальд усмехнулся низким хриплым звуком, от которого Альбус скрипнул костяшками пальцев.

— Это сейчас? — риторически спросил Гриндевальд, не потрудившись открыть глаза.

Гарри поправил стул, хотя он и не обеспечивал большего расстояния.

— Это…постоянная проблема сейчас …

— Нет, — сказала Крина. — Это было. Неконтролируемая магия и методы ее подавления являются одним из весьма спекулируемых инструментов для искусственного создания Обскуров. Оружие, которое Геллерт очень любил, особенно тот инцидент в Америке.

Зубы Гриндельвальда были желтыми, как у злобного барсука или росомахи. Его улыбка больше походила на рычание.

— Обскуры, Гарри, это жестокость по отношению к природе. Они никогда не должны существовать, — сказал Альбус, и на этот раз Геллерт не засмеялся.

— Он … есть еще что-нибудь? Он что, вооружал людей? — пробормотал Гарри, не понимая, но чувствуя напряжение в комнате.

— Нет, — ответила Крина. — Методология искусственных Обскуров включала в себя дозирование матерям мощных зелий, чтобы заставить их ребенка приспособиться к высокому магическому напряжению. Теория состоит в том, что высокое магическое напряжение во время развития плода заставляет его магическое ядро развивать способность увеличиваться в размерах и создавать резервы для метаболизма токсинов матери еще в утробе. При рождении неконтролируемые резервы приводят к…катастрофическим степеням стихийной магии.

— Это безумие, — выпалил Гарри. Он резко выпрямил спину. — Ты … ты не можешь этого сделать! Это эксперименты на детях и, неужели матери даже не знали что происходит? И…

— Гарри, — сказал Дамблдор, и Гарри замолчал.

— В большинстве случаев это люди, рожденные в волшебных семьях, — сказала Крина чуть тише, словно готовясь к чему-то ужасному. — Они знали о риске, а может, им было все равно. Случаи, когда рождение ребенка не было…запланировано. Несчастный случай или иные цели, которые они имели в виду.

Том внезапно встал. В его движениях не было никакой нерешительности, он сидел и в следующую долю секунды уже стоял и шел к двери в коридор с единственным намерением уйти.

— Том… — начал Гарри, поворачивая голову в недоумении и беспокойстве. — Что…

Гриндельвальд начал хохотать, резкий кашляющий звук, который влажно затих к концу. Несколько раз это прозвучало как смех старика, и возраст Гриндевальда снова стал очевиден.

— Эх ты, парень, — засмеялся Гриндевальд. — Не в силах взглянуть в лицо тому, что так отчаянно хотел узнать?

Гарри выглядел беспомощными и потерянным, но он понял достаточно, чтобы все, что сказал Гриндельвальд, было дерьмом.

— Заткнись, — бросил Гарри, резко вставая и сжимая руки в кулаки. — Ты чудовище! Ты его даже не знаешь, так что заткнись!

Кривозубая улыбка Гриндевальда и изогнутые проволочные брови виднелись в слабом свете. Он откинул голову назад, серебристо-белая борода отражала свет фонаря. Его зубы, желтые и воспаленные десны, блестели под прямым углом.

— Я его не знаю? — ухмыльнулся Гриндевальд, не двигаясь с места. Его руки согнулись, плечи перекатились, давая понять, что он сделал бы драматический жест, если бы мог. — Я знаю все о таких, как он!

— Геллерт, — недобро сказал Дамболдор. — Следи за словами, которые ты произносишь. Ты хорошо сделаешь, если вспомнишь свое место здесь.

— Мое место здесь? — удивленно спросил Геллерт, повысив голос до крика. — Мое место здесь! Куда ты забрел наконец-то после стольких десятилетий молчания? После того, как ты приводишь мне этого … этого Гарри Поттера и этого незаконнорожденного ребенка, которому лучше было бы умереть!

Том не обернулся, но его шея и плечи напряглась. Крина нахмурилась и слегка повернула голову в сторону.

— Геллерт. Я ничего не говорила о его родословной …

— Ты сказала достаточно! — крикнул он. — Ты провела слишком много времени с этим бесполезным отродьем! Все время об этом твоем питомце! Ты взяла плод моего труда и превратила в насмешку над всем, за что я стоял! Часами и днями сидела, склонившись над этой жалкой книгой, пытаясь вылечить мою величайшую работу — как будто это какая-то болезнь!

— Геллерт! — крикнула Крина, хлопнув ладонями по толстому столу, и резко встала. Ее пальто шелестело, меховой воротник стал больше, а плечи стали внушительными. — Ты будешь молчать!

— Я молчу уже много лет! Ты зря потратила время, заботясь об этом — это мое зелье создало этого монстра! Этот ублюдок… осмелюсь предположить, что ты даже не знаешь о своей крови! Как твоя мать любила тебя настолько мало …

— Меня тошнит, — медленно произнес Том Риддл, отвернувшись от всех. — От твоих разговоров.

Он медленно повернулся. От его лица отхлынула вся кровь, оставив призрачный оттенок, который выглядел больным. Его белые губы были плотно сжаты, а ноздри широко раздувались. Все в нем было сдержанным и спокойным, его зрачки расширились в темноте так широко, что не оставалось прежней синевы.

— Ты ненавидишь это, то, что ты рожден из ничего, и вся твоя жизнь все твои страхи правдивы. Ты родился жалким орудием, и ты тоже это знаешь, — рассмеялся Гриндевальд, мокрым и диким смехом. — Если бы я нашел тебя раньше, я бы использовал тебя как ошибку, которой ты и являешься…

Гарри вздрогнул, волосы на его руках встали дыбом. Это было похоже на то, как будто дементор налетел на него, охладив воздух и заставив затаить дыхание. Он не слышал криков, кроме приглушенных криков самой тюрьмы. Он не чувствовал счастья.

— Геллерт! — Дамблдор повысил голос, громкий возглас раздался легким эхом от стен. Крина стояла прямо, кончики пальцев побелели от того, как сильно она сжимала край стола.

У них не было ни волшебных палочек — ничего, что могло бы предоставлять угрозу. Только слова, но какими жестокими и болезненными могут быть слова. Лупеску убедился, что они в безопасности, но лупеску не мог говорить на человеческом языке и не имел против слов оружия.

— Ты ошибаешься, — решительно заявил Том. На его лице не было никаких эмоций. Гарри заметил, что его руки слегка дрожат.

— Крина, — взмолился Дамблдор, его голос был усталым и с низким хрипом. Это было похоже на плач Фоукса, грустного, раненого и отчаянно желающего помочь. — Крина, не надо…

Крина медленно выдохнула через нос, ее губы расслабились и снова покраснели. Она подняла руку, заставив замолчать Дамблдора и Гарри, и обратила свое внимание на Тома.

— Скажи мне, почему ты позволяешь ему ранить себя? — спросила Крина.

Том не смотрел на нее, его бездонные черные глаза были сосредоточены на широко улыбающемся пожилом мужчине.

— Я не позволяю.

— Ты позволяешь, — недобро поправила его Крина. — Он калека, и силы у него не больше, чем у сквиба.

Геллерт рассмеялся, он продолжал смеяться, и губы Тома скривились в выражении, которое Гарри не мог узнать.

— Перестань смеяться надо мной, — сказал Том, маленький, но не слабый.

Гриндевальд поднял серые обрубки рук, откусанные и скормленные лупеску его собственного пооизводства, и ухмыльнулся.

— Чего тебе бояться? Ты бы стал убивать людей, как я? Станешь ли ты моим судьей и палачом и скажешь потом, что мы разные?

— Я не слабый! — прошипел Том, слегка повысив голос.

— Ты незаконнорожденный ребенок этой сучки! Женщина, которая осудила своего нежеланного ребёнка на такую судьбу, потому что ты не хуже меня знаешь — ты никому не нужен! Тебя не любят!

— Я не калека, живущий по милости свиней, кормящих его помоями! — прошипел Том, его голос сместился на октаву выше, и Гарри вздрогнул против своей воли. Казалось, что воздух покинул комнату, и остался статический и слабый запах озона, словно будто масляная лампа превратилась в молнию. Дамблдор потянулся морщинистой рукой, чтобы оттащить Гарри назад, вплотную к стене, где он мог быть защищен от кулаков. Челюсть Гарри безмолвно двигалась, не в силах издать ни звука. Его глаза горели, словно обоженные кислотой.

— Том, он говорит, как цепной лающий пёс, — тихо успокаивала Крина, ее взгляд был острым, хотя одна рука все еще была поднята. Возможно, это был сигнал к тому, чтобы вызвать помощь или позволить лупеску закончить есть то, что они когда-то начали.