Том улыбнулся, но это не выглядело дружелюбным.

Дверь в комнату медленно отворилась, и показался огромный волк лупеску, отливавший медью в свете фонаря. Он держал в зубах маленький факел, что висел так низко, что едва не царапал пол. Мех был грубым и светлым, может быть, желтым или золотистым, но в замкнутом пространстве кабинета Крины Гарри мог думать только о том, что его зубы и горящие глаза делали Пушка похожим на щенка по сравнению.

— Привет, Эгида, большое спасибо за помощь, — улыбнулась Крина лупеску, почтительно кивнув чудовищу. — У меня гости, но я не хочу занимать твое время.

Волк гортанно зарычал, звуча как одна из громких рок-групп Дадли. Так, что вибрации проникали под кожу и разливали дребезжание внутри костного мозга. Волк повернулся, умудряясь пролезть в дверной проем еще раз, чтобы уйти, и привлекая внимание к своему новому гостю.

— Так так, — раздался почти смеющийся хриплый голос старика, стоявшего перед чем-то весьма Примечательно. — Давно не виделись, Альбус.

Альбус Дамблдор побелел как мел, подняв руку, чтобы в смятении прикрыть рот.

— Геллерт, твои…

Геллерт Гриндельвальд рассмеялся, издав высокий хрип, от которого Гарри задрожал. Ужас, пронзивший его спину, как нож, и выставивший себя напоказ, словно чучело попугая. Такой ужас, что он отгрыз бы себе ногу, чтобы сбежать.

— Смена обстановки, — прошипел Геллерт, шевеля ампутированными остатками обеих рук, которые заканчивались выше локтя. — Видишь ли, это мера предосторожности. Стихийная магия такая… привередливая.

Альбус, охваченный невыразимым ужасом, не мог вымолвить ни слова.

Том тихо выдохнул, словно ветерок, постучавший в окно. Гарри почувствовал это, эту пустую птичью клетку, которую составляли его легкие и ребра. Вздох дребезжал, застревая в горле и заставляя грудь сжиматься. Том Риддл сказал:

— Темный Лорд Гриндевальд. Король замка, где он сам пленник.

Гриндельвальд посмотрел на Тома, потом перевел взгляд дальше. Он резко улыбнулся, обнажив желтые зубы с чем-то похожим на ранний кариес.

— Питомец смотрительницы. Здесь, во плоти, и тем не менее все равно ублюдок.

Том напрягся и, повернув голову, многозначительно посмотрел на обрубки его рук.

— Жаль, что я не смог сделать этого сам.

— Как будто это в твоих в силах.

Том слегка наклонил голову.

— Голодный человек способен убить кого-нибудь кирпичом. Война делает всех нас зверями. Надеюсь, ты кричал до тех пор, пока твой голос не охрип, когда они отгрызали твои окровавленные руки.

Мужчина рассмеялся, резко и жестко.

— Знаешь эти раны, кретин?

— Я видел, как люди отрезают себе ноги и за меньшее, — губы Тома жестоко скривились. — И остаются более достойными, чем твоя жалкая задница.

Геллерт выплюнул что-то по-немецки. Альбус, к большому удивлению Гарри, быстро встал и одной рукой схватил Гриндевальда за шиворот. Немец рассмеялся, забавляясь внезапной агрессией и напряжением в маленькой комнате.

— Так вот почему ты игнорировал меня, Альбус? — усмехнулся Геллерт, когда его усадили в кресло с высокой спинкой. — Из-за этого мальчика-зверя, который не должен был выжить.

— Тебе нечего говорить об этом, — резко сказал Альбус. — Ты не смеешь прикасаться к этому …

— Нет, пусть говорит, — спокойно перебил Том. — Я хочу услышать, как этот чертов мерзавец умоляет.

Воздух остыл на пару градусов, Альбус резко отпустил Гриндевальда.

— У тебя есть язык, — усмехнулся Гриндевальд. — Чтобы лакать зелья твоей суки матери и сапоги Крины Димитриу?

Том так внезапно напрягся, что Гарри забеспокоился, не проклят ли он. Это длилось всего мгновение, но Гарри не мог дышать из-за ужаса, который пронзил его легкие. Он не мог дышать, не мог дышать…

— Что он имеет в виду? — решительно сказал Том. — Объясните.

Пауза, затем Крина медленно выдохнула через нос.

— Ты знаешь, почему мы не даем зелья детям, Том? — спросила Крина.

В комнате было холодно, маленький обогреватель с оранжевым свечением почти не прогревал воздух. Толстый камень покрывал иней, воздух Тома с каждым выдохом превращался в туман. Теперь он понял, почему Крина носила такое возмутительное пальто. То, что выглядело безвкусным в одной обстановке, оказалось выгодным в другой. Густое, теплое, оно скрывало ее движения и покрывало плотной тканью ее тело. Ни один нож, ни один зуб, ни один коготь не коснется ее кожи.

— Передозировка, — решительно сказал Том. Не обращая внимания на легкое трепетание пальцев при этом слове. Слово было просто словом. Оно означает определение, столь же непримечательное, как и следующее. — Отравление. Необратимое повреждение органов и всего остального.

Лицо Крины оставалось каменным. Лицо было освещено светом, но тени от ее гусинных лап на висках казались темнее. Масляная лампа выглядела архаичной, подходящей для человека, который пьет марочное вино и живет в замке на досуге.

— А ты знаешь, Гарри?

Гарри выглядел немного удивленным, что к нему обратились так внезапно. Возможно, мальчик предполагал, что Крина спросит Дамблдора, который занял позицию за толстым дубовым креслом, в котором расслабленно развалился Гриндевальд. Он не представлял для них угрозы, заверила Крина, но Тому и раньше причиняли боль безобидные вещи.

— Ну, когда у меня исчезли кости в руке, мне пришлось принимать Костерост, — ответил Гарри. — Мадам Помфри была осторожна, она сказала, что если я приму слишком много, то у меня вырастет слишком много костей?

Крина сдвинула какие-то предметы на столе, отодвинула бумаги и перья в сторону. Небольшая полка с журналами в кожаных переплетах, ничем не отличающиеся друг от друга, привлекла ее внимание. Она выбрала одну, по-видимому, наугад.

— Альбус, ты вообще заботишься о том, что бы обучать своих учеников? — решительно спросила Крина.

Альбус не оторвался от своего безмолвного бдения, но начал говорить низким голосом, подходящим для Нурменгарда.

— В маггловском мире многие лекарства не разрешают применять беременным, — сказал Дамболдор. — Известно, что лекарства и питье передаются от матери к ребенку еще до рождения. Лекарство, которое может… помочь при нарушении сна, может помешать нормальному росту плода. Дети могут родиться без конечностей, со слишком маленькими сердцами, и только вырвавшись из утробы становятся беспомощными для жизни.

Гарри тяжело сглотнул, слегка встревоженный этой мыслью. Том, однако, не выглядел слишком обеспокоенным.

— Я знаю таких, — ровным голосом ответил Том. — Медлительные, с плохими костями. Педики, отсталые, лунатики и те, кто уже родился безумным.

Крина моргнул, и это было ее единственным выражением лица на эти современные выражения и бесчувственные комментарии. В его время они были уместны и приняты. В этом не было вины Тома.

Вместо этого Том отвел взгляд в сторону, к креслу, где Гриндевальд сидел с закрытыми глазами и расслабленным телом. Голос Тома не дрогнул, не изменился ни в интонации, ни в тоне.

— Вы собрали их и вскрыли их головы, а потом перерезали им глотки, как скоту.

В комнате стало еще холоднее. Том медленно, как робот, повернул голову с острыми блестящими глазами и тонкой улыбкой, похожей на бритву парикмахера.

— Они собирались отправить меня на юг. В Италию и спихнуть со своих рук демоническое дитя.

Гриндевальд улыбнулся без особой нежности.

Крина тихонько постучала ногтем по своей кожаной книге, глядя на Альбуса ястребиным взглядом.

— Альбус, ты еще не закончил.

Линии и морщины на лице Альбуса были толстыми и словно вырезанными, как седельный мастер вырезал кожу. Он говорил сквозь веснушки и родинки на подбородке.

— Волшебные зелья не дают детям, потому что они действуют подобно…маггловским рекреационным наркотикам. Они вызывают созависимость, зависимость от чего-то, что в конечном итоге приводит к нестабильному контролю над магией.

Эта область недостаточно изучена из-за высокого уровня легальности обеспечения будущих матерей магическими зельями.