— Все очень бережно относятся к твоему крестнику, — громко сказал Том. — Он видел, как они умирали?

Сириус уставился на него с выражением, которое Том знал слишком хорошо и которое он ненавидел. Том смотрел на чернильную кляксу и ждал, пока врачи скажут ему, что что-то нашептывает ему искушения.

— Нет, — сказал Сириус через некоторое время, откашливаясь. — Плохие обстоятельства постоянные его спутники.

— Понимаю, — пальцы Тома дрогнули, а горло обожгло словно сигартеным дымом, — Его крестный-беглый заключённый… О, не смотри на меня так. Я такой же пленник, как и ты.- Глаза Сириуса были темными, как у Вальбурги. Такие темные, что радужная оболочка не просматривалась и была скрыта в тени его лба. — По крайней мере, я невиновен. Я знаю это.

Том не позволил своему лицу измениться. Он не позволял ничему выдать его намерения.

— Мне нужны книги для чтения.

Сириус недоверчиво фыркнул.

— Что, ты ничего не можешь найти в этом проклятом богом доме?

Том дважды похлопал себя по руке, даже не взглянув в сторону Блэка.

— Мне не доверяют такую доступную информацию. У меня кончились книги.

Сириус слегка дернулся.

— Лето все еще довольно длинное, не так ли. Черт возьми, ты, скорее всего, сожжешь этот дом, прежде чем отправишься за покупками для школы.

Том гадал, если он бросит чернила об стену, не выстроятся ли они в форме созвездий. Он задумался, не мог бы он украсть откуда-нибудь бутылку и изрисовать нижнюю сторону своей кровати рунами, чтобы свести на нет магию, и попрактиковать заклинания, которые он жаждал попробовать.

— Я спрошу, не хочет ли Тонкс пройтись по магазинам, — уступил Сириус, слегка нахмурившись, — Ты же знаешь, что на тебе будет полдюжины следилок.

Том пожал плечом, стараясь сделать вид, что его это не беспокоит. Так оно и было, но всегда приходилось чем-то жертвовать.

***

— Хорошо, — резко отрезала Тонкс, ее глаза были проницательными для ее возраста. — На тебе две следилки. Вместе с защитой. Если ты вообще покинешь пределы Косого переулка, сдедилки предупредят меня и вырубят тебя. Если ты попытаешься сбежать, они вырубят тебя болезненно. Я узнаю об этом в тот момент, как ты попытаешься войти в Лютный. Я буду знать где ты находишься постоянно. Если таймер на твоем запястье запищит, ты должен немедленно встретиться со мной здесь, ты меня понял?

Челюсть Тома медленно расслабилась, он улыбнулся. Он изобразил на лице такую улыбку, от которой ноздри Тонкс раздулись от едва сдерживаемой ярости. Любопытно, как ее гнев только забавлял его, в то время как Поттер заражал его своим.

— Убирайся отсюда, — хмуро огрызнулась Тонкс, дойдя до того, что больно хлопнула его по уху. Том не позволил этому сбить себя с толку. Он смотрел, как она уходит в ближайший магазин — тот, где продавался ассортимент алкогольных напитков. Некоторые вещи никогда не меняются.

Том пошел и склонил голову, смешиваясь с толпой людей в тусклом свете полудня. Лето длилось долго, но всегда оставалось в туманных оттенках оранжевого и красного, которым окрашивались сумерки. Здания были красивыми и целыми, без отметок бомб, которые всегда игнорировали скрытый мир. По какой-то причине это рассердило Тома.

Визитная карточка в кармане, начавшая размягчаться от того, что он много раз проводил пальцами по ее складкам, оказалась теплой. Он выдернул ее, с сожалением и нерешительностью прочитав слова. Значит, этот человек все-таки был здесь, с карманом, полным монет, по сравнению с ничтожными деньгами Тома.

В лучшем случае он побродит по магазинам, проверяя товары букинистических магазинов в надежде, что в некоторых книгах с выцветшими обложками ещё осталось давно запрещённое содержание.

***

Том приветливо улыбнулся — лицо, вырезанное из глины руками со шрамами и сломанными ногтями.

Дож, в своей экзотической одежде и начищенных ботинках, искренне улыбнулся.

***

— О, привет! — восторженно воскликнул Дож, приподнимая шляпу, как какой-нибудь обаятельный джентльмен. — О Том, как я рад видеть тебя так скоро! Боже мой, ты выглядишь гораздо … э-э … в прекрасном здравии.

Том скользнул взглядом по потертым обложкам, сделанным из картона и ткани с обглоданными концами и загнутыми уголками.

— Спасибо, я чувствую себя гораздо лучше.

Том вытащил книгу, прислушиваясь к тихому шуршанию ткани о ткань, к тихому шипению старого книжного магазина с историей, сложенной, как маленькие коробочки. Том открыл обложку и просмотрел содержимое-философия или что-то ещё, нематериальное.

— Значит, ты любишь читать? — спросил Дож, обойдя его и прислонившись к деревянной полке. Красное дерево в пятнах пота, вонь дорогого одеколона.

Том прикусил язык и посмотрел на дорогие туфли Дожа.

— Когда могу позволить себе.

— Я справлюсь, — ему хотелось сплюнуть. — Ты мне не нужен.

Глаза Дожа потемнели.

— О, я не думаю, что теперь это будет проблемой, не так ли? Иди вперед, выбирай, что понравится.

Том не вздрогнул, не оторвал взгляда от полированной итальянской кожи, чувствуя запах полированного красного дерева.

— Давай, Том. Я оплачу.

Легкое прикосновение пальцев к его шее, мягкое, как переворачивание страницы. Том закрыл глаза и взял себя в руки.

— Спасибо, — пробормотал Том, стараясь придать своему голосу кислое благоговение. Это был тон, который он практиковал с младенчества, выражение фальшивого обожания. — Сколько я могу выбрать?

Белые зубы, выправленные и отбеленные химией.

— Хоть все.

***

— Ты слишком худой, — Дож тихонько прищелкнул языком, одной рукой обхватив запястье Тома. Бледная, трепещущая голубизна с паутинными прожилками. — Посмотри на свое запястье, такое маленькое и слабое.

Том тихо выдохнул, не обращая внимания на человека у кассы, который не заметил ничего подозрительного. Мужчина расставлял книги, стопки и рассказы, которые, Том думал, стоят того. Обмен пергамента и ткани на красное дерево и кожу.

— Слишком маленькое, — повторил Дож, немного помолчав. — Тут неподалеку есть неплохая пекарня, там такая чудесная выпечка. Позволь мне побаловать тебя.

Том улыбнулся, плотно сжав губы, чтобы скрыть пожелтевшую эмаль и слегка изогнутые клыки. На плечах у него был шрам, там, где кожа слишком туго затянулась. Это было странно, тепло и тянуло его спину.

— Сюда, мой дорогой, — пробормотал Дож, положив руку на его спину и зацепив кончиками пальцев изгиб лопаток.

Пирожные с медовой начинкой, посыпанные корицей и мускатным орехом. Апельсины, кисло-сладкие на губах.

Пекарня представляла собой отель типа «постель и завтрак», обслуживавший французов, которые приезжали с сильным акцентом и еще более толстыми кошельками.

— В лягушках есть что-то такое, — подумал Том, глядя на яркие веселые стены. Нарисованные вручную судя по тонким штрихам, которые не могла сотворить магия. — Грубо нарисованое, красно-оранжево-рубиновые мазки повсюду.

Шрамы Тома зудели, покалывали и искрились под грубой плотью. Там, где шрапнель обожгла ему икры, и он еще не успел вонзить иглу, чтобы вытащить ее. Спелый запах ванильных свечей — напоминание о предыдущих жильцах. Том пожалел, что у него нет дневника, где он мог бы написать свои мысли под грохот выстрелов.

— Потное красное дерево, ноги подогнуты, словно ножки автомата, — писал бы он.

— Ван-Гог с запахом темного сидра, — подумал он, игнорируя непрошеный шепот «прелестная, прелестная любовь».

Том чувствовал себя словно не в своей коже, слишком туго натянутой. Грохот, словно бомбы, жаждущие быть выпущенными. Недостижимые, никогда не сдерживаемые и ждущие выплеснуться и все разрушить.

Шепот «ты» и Том проигнорировал дребезжание, исходившее из его собственной груди.

Шелушащиеся губы Тома от сухой душной жары; слюнотечение, глотание, удушье.

Том понял, что облажался, когда вспомнил, что он вовсе не поэт.

***

Тонкс нахмурилась, оглядывая своего подопечного. Она дважды проверила защиту, определила местоположение тех мест, где он побывал. Книжный магазин, пекарня, универсальный магазин одежды, что объясняло новый тонкий плащ, наброшенный на его плечи. Он был довольно худым, возможно, ему все ещё было холодного, не смотря на жару.