Это было похоже на то, как если бы свет погас в глазах Тома. Ты такой же, как он, не так ли? Ты здесь для этого — все, все хотят…

Это казалось неправильным — как сон, который Гарри мог, но не должен был помнить.

И он вспомнил, ползая в свете камина на коленях. Том посмотрел на него, и в его глазах отразилось что-то темное и дикое. Темное зеркало с искривленными глазами, и сказал:

— Я сам виноват. Я стараюсь быть хорошим, но тут же срабатывает спусковой курок. Мой череп поворачивается — холодный, тревожный, жесткий. Я наношу удар, безжалостный и жестокий. Я знаю, что все это мне предстоит исправить, но все же прошу твоего внимания и сострадания, Гарри. Я все обдумал, и нет никакого лекарства от гангрены сердца. Я отдал свою любовь, которой ты так сильно дорожишь, я перестал искать выход из этого темного места, я перестал молиться о свете… У меня никогда не было твердой уверенности в вере, в идеалы, высеченные во мне. Это моя последняя исповедь.

Лицо Гарри на ковре заглушало его слова, когда он повторял из кошмара:

— Последняя?

Том улыбнулся ему, плача кровью, и сказал:

Нет Бога, кроме меня.

Комментарий к Ключ от всех дверей

Осталось 2 главы.

========== Тайная вечеря* ==========

Комментарий к Тайная вечеря*

* (церк.-слав. ве́черѧ — ужин) — событие новозаветной истории, последняя трапеза Иисуса Христа со своими двенадцатью ближайшими учениками, во время которой он установил таинство Евхаристии, преподал заповеди о смирении и христианской любви, предсказал предательство одного из учеников и будущие судьбы христианской церкви и всего мира.

От автора:

Полный круг, и он вернулся туда, откуда начал. Отчаянный, глупый и молодой.

— Ты расскажешь мне об этом? — спросила его Крина Димитриу с нежностью и ностальгическим обожанием, как крапивник, заботящийся о своем птенце. Она держала его нож между длинными старческими пальцами, аккуратно положив его на низкий столик, раскинувшийся между ними. Прошло много времени с тех пор, как Том в последний раз видел свой нож, очень давно.

Том медленно вздохнул и пожал плечом.

— Я забрал его у трупа.

— Я думаю, — сказала Крина, — что лучшие из сувениров принадлежат мертвым. У кого ты его забрал?

— Не знаю, — ответил Том. — Я почувствовал себя виноватым за одежду, которую украл с трупа, но только на секунду. И так как не было никакой причины возвращать их, я украл и его нож.

Крина кивнула, наблюдая, как Том снова потянулся за ножом. Прошло довольно много времени с тех пор, как он чувствовал в руке его успокаивающий вес. Металлическое навершие, заостренное острие и клинок.

— Красивый нож, — сказала Крина. — Я изучила его, оценила. Это первый образец ножа, сделанный британцами Фэрберном и Сайксом. Только несколько тысяч были сделаны в 1940 году, потом они изменили модель и массово выпустили их уже в 1942 году.

Том не знал этого названия, знал только, что он полезен и может разрезать все, что угодно. Перекладина защищала его от сломанных суставов пальцев, а тонкое лезвие могло взламывать дверные замки.

— Сейчас он стоил бы немалых денег, — задумчиво произнесла Крина. — Печально, как части нашего выживания превращаются в украшения. Никто не знает, какие жертвы мы приносим на своем пути, что мы сделали для себя и для того, чтобы выжить.

Рука Тома сжала нож, крепко обхватив рукоять. Клинок слегка поблескивал в свете лампы, как и боевой топор Крины на стене, и копье, пронзающее кабанью голову.

— Почему ты никогда не говорил мне, — прошептала Крина. — Что на тебя напали, Том?

Он повернул нож, позволив его лезвию отразить комнату.

— Ты бы мне поверила? Нашла бы меня способным на слабость?

— Вся жизнь — это слабость. Сифилис никогда не бывает твоей виной. Если бы ты поделился этим раньше, мы могли бы обратить его на более ранней стадии и предотвратить твою боль.

Том вздохнул и посмотрел на нее с грустной улыбкой.

— Где проводится границу между местью и справедливым наказанием? В какой момент это имеет значение, а в какой не имеет совсем?

Крина сказала:

— Я считаю, что если вы возлагаете на мир свои ожидания, они всегда будут разбиты. По-моему, ты-важен, Том. Возможно, я никогда ничего не смогла бы сделать, а может, и смогла бы. Это нормально — чувствовать сожаление. Ты важен для меня.

— Хорошо, — сказал Том.

— Если бы мир был другим, — тихо призналась Крина. — Мы могли бы быть счастливы вместе. Ты вытащил бы меня из моего одиночества, а я тебя из твоей ненависти. В мире, где мы слишком много чувствуем, больше всего страдают такие люди, как мы.

— А кто такие люди, как мы? — спросил Том.

— Люди, которые могли бы все исправить, если бы нас не предали с самого начала, — заверила его Крина.

***

Том отогнал воспоминания легким прикосновение мысли. Олливандер протянул ему свою волшебную палочку: - С вами было совсем нетрудно, мистер Риддл. Вы особенный, и только самое лучшее может сработать.

Гарри Поттер, во всем мире и в своем сознании, жадно умолял его:

— Ещё.

Том подчинился, вспоминая Ориона Блэка и Сигнуса Лестрейнджа. Абраксаса Малфоя, так похожего на своего внука.

Дамблдор с каштановыми волосами и юное увлечение Тома тем, что может принести будущее.

— Я назову тебя Нагайна, — сказал Том, и она пообещала любить его вечно.

— Еще, — взмолился Гарри, когда Том посмотрел ему в глаза, а потом они подняли их и посмотрели вверх….

— Это рождественский подарок. Ты должен быть благодарен.

— Я ненавижу тебя, — говорили они в кошмаре, во сне, в воспоминании, которое пахло цитрусовым одеколоном. Он смеялся, а они кричали и плакали, и было больно и больно…

— Я знаю, — проворковал Дож, играя с ними, чтобы увидеть, как громко они будут умолять. Не было времени, только циклическая заикающаяся остановка воспоминаний и травм, которые неконтролируемо закручивались в фильтр Я ненавижу тебя, Я ненавижу тебя, Я ненавижу себя, Я ненавижу тебя, Я ненавижу себя.

— Ах да, — сказал монстр со смехом, и кровь растеклась по разорванному одеялу Гермионы. — С Днем рождения, Том …

Том Риддл резко проснулся, швырнул чернильницу через всю комнату и увидел, как она расплывается черным пятном на дальней стене. Он не кричал и не стонал, вместо этого его тело было заперто в потоке адреналина, который мучительно нарастал каждую секунду.

Дож, Дож, Дож.

-Нет, — прошипел Том сквозь сжатые челюсти, его перепачканные черным пальцы поднялись вверх, чтобы схватить себя за волосы и скрутить. — Нет, нет, его здесь нет …

— Он тут, он тут! — в ужасе кричал его разум. Отвращение, стыд, все самое ужасное превращается в простую смесь непавильного. Тома вырвало едкой смесью фруктов и сыра на ковер. Здесь воняло мерзостью и гнилью, как от Крины.

— Он тебя погубит, — солгал его мозг. Кожа Тома горела от прикосновения невозможного. Он знал, что Дожа здесь нет — но все так обострилось в этот единственный целенаправленный момент, что он не мог отличить реальность от лжи.

Том встал со стола, потом рухнул на колени, брюки намокли от рвоты. Все горело и зудело, фантомные конечности и голоса покрывали его кожу.

Милая, милая любовь.

— Нет, — возразил Том, яростно кусая язык. — Тебя здесь нет, тебя здесь нет…

— Разве? — врал и играл его мозг. Ласки воздуха. Том ударился головой о стол и почувствовал, как у него перехватило горло, и он всхлипнул.

— Я всегда здесь, — он мог вообразить это настолько интуитивно, что это стало для него реальным. Агония, этот позор. Том царапал и царапал, чувствуя, как кожа на руках треснула, а волосы вырвались с корнем. Черное пятно от чернильницы на стене Крины медленно стекало вниз, словно ужасающие смоляные слезы.

— Ты никогда не избавишься от меня, — беззвучно рыдал Том. Даже если ты убьешь меня, ты всегда будешь чувствовать это. Ты никогда этого не забудешь, малыш Томми.

— Пошел ты, — сказал Том. — Да пошел ты.