Нет, ты слишком труслив.

Тому хотелось, чтобы его мозг заткнулся, чтобы он сам замолчал. Ему нужны были зелья, блаженная бессознательность, из которой ничто не могло его вывести. Он хотел чего угодно, чего угодно…

Всегда ищешь легкий выход.

Том с трудом поднялся на ноги, ударившись бедром о ближайший стол. Оно пульсировала, горя расплавленным жаром дюжины черных язв, которые зудели, как сигаретные ожоги. Дож рассмеялся ему в ухо, душа его запахом одеколона и касаясь пальцами по трахее. Хороший мальчик.

— Прекрати, — прошипел Том, зажмурившись. — Ты не настоящий …

Я в твоем черепе, как и дюжина других разумов и монстров. Дикие заключённые, потерявший рассудок. Дож приставал к нему, нажимая остро и обжигая, как четки, выжженные на спине. Это здесь ты начинаешь молиться? Где твой Бог?

— Нет, — прошептал Том, дергаясь и оседая на землю. — Я…

Все кончено, и Том почувствовал, как его сердце оборвалось и разбилось, растаяло в неконтролируемой истерике. Все закружилось, дезориентируя волной хаоса и восприятия, которые отдаленно говорили ему, что его дыхание соответствует его сердцу. Быстрее и быстрее, одной рукой сжимая горло.

Где сейчас твой Бог?

Том зажмурился, ему приснились гниль и ядовитое вино, и он до крови вцепился в горло.

— Ты не настоящий. Ты не …

Я внутри тебя. Свожу тебя с ума, как маленького мальчика, которым ты и являешься. Где ты был, Том, когда взорвались бомбы?

Ползая по грязи, умоляя о прощении и молясь, чтобы он пережил эту ночь. Плакал, бил себя, потому что не хотел умирать. Он боялся умереть…

— Нет, — беззвучно ответил Том. — Нет Бога, кроме меня.

Том Риддл стоял, волоча обмякшие кости и протискиваясь сквозь черные пятна своего зрения. Его сердце — маленькая неистовая часть, подпитываемая паникой, как лошадь. Трепещет, как воробей, умоляя сломать ему шею.

Том поплелся через комнату, его дыхание замедлялось с каждым шагом. Он схватился за лежащий на столе нож.

Ты трус!..

— Заткнись, — сказал Том, раздувая ноздри. — Ты просто маленький напуганнный…

Ты в ужасе. Это все, что ты есть, испуганный маленький мальчик, кричащий, что не хочет умирать.

Том вздрогнул, одной рукой схватившись за волосы, а другой поцарапав ножом щеку.

— Заткнись, — прошептал он.

У тебя не хватает смелости. Честолюбия.

Том знал, что это так. Его сердце кричало, чтобы он остановилось. Умоляя его подумать еще раз, что должен быть другой способ.

Нет, его нет, рассмеялся его мозг. Его ужас, страх и тревога соединились в единую концепцию подавляющей мысли. Ты умрешь, малыш Томми. Где ты был, когда взорвались бомбы? Молился своему Богу?

Том беззвучно всхлипнул и исказил лицо, превратив его в ничто. Он нашел шкафчик, выудил оттуда свой дневник и сжал его испачканными рвотой пальцами.

— Я могу это сделать …

У тебя на это духу не хватит. Ты просто жалкий.

— Что-то вроде равного обмена, — оправдывался Том. Он прошел дрожащими шагами в фойе, где, как он знал, читала Крина. — Что-то даетмя, что-то забирается…

О, посмотри на себя, думаешь, что ты такой умный. Его мозг и ужас смеялись над ним, поражая его душу. Рак, который он должен был удалить. Ты думаешь, что сможешь расколоть меня, вырезать всю гниль из своего сердца и спрятать ее где-нибудь в другом месте. Ампутация на поле боя?

При его появлении Крина подняла глаза, комично расширившиеся при виде его состояния. Она открыла рот и застыла при виде ножа и дневника.

— Ох, — еле слышно прошептала Крина. — Похоже, ты принял решение.

Позади нее старинные викторианские напольные часы пробили свое время и зловеще зазвонил.

динь…динь…динь!

***

— Знаешь, я не расстроена, — сказала Крина, щелкнув языком. — Я слишком хорошо знала об этом, о множестве возможностей, которые представились мне за эти годы. Я уже не молода, Том. Я знаю разум, это логичное решение для тебя.

— В этом есть смысл, — объяснила Крина. — Крестраж, чтобы спасти себя. Я говорила тебе, что они изначально использовались для исцеления. Садись, все в порядке.

Том чопорно сел, уставившись пустыми глазами куда-то рядом с ее горлом. Крина подняла руку и провела кончиками пальцев по татуированному скарабею возле сердца.

— И вот мы здесь, — сказала она, вспоминая что-то очень давнее. — Я могла бы предотвратить такую катастрофу, но никогда бы этого не сделала. Я всегда буду считать этот виноградник своим, и хотя он мне не принадлежит, я буду защищать его.

Том издал высокий сдавленный звук, то ли стон, то ли смех, услышав ее слова, сказанные давным-давно на винограднике во Франции.

— Это то, что ты хочешь сказать?

— Я всегда надеялась, что ты выберешь другой вариант, — сказала она. — Но это было больше из…эгоизма, чем из истинного альтруизма. Я не несу ответственности за судьбу других …

— Его зовут Дож, — сдавленно прошептал Том. Его голосовые связки словно были сделаны из колючей проволоки. — Дож из Ордена. Он…

Голова Тома дернулась, одна рука взлетела вверх, чтобы больно вцепиться в волосы, так резко, что она услышала влажный треск раскалывающейся кожи головы. Вдоль горла Тома тянулись дикие красные следы когтей, очерчивающие его трахею, показывающие, что он сам себя искалечил.

— Дож и-изнасиловал меня.

Крина Димитриу ничего не сказала, потому что даже у нее не было слов.

— Я не могу этого сделать, — продолжал Том с резким скрипучим смехом. — Я не могу … не могу, черт возьми, спать. Каждую чертову секунду…

— Ты не знаешь, что это такое, — огрызнулся Том. Он повернулся к ней, смотря диким взглядом, наполненный отчаянием тех, кому слишком часто было больно. — Это… Я не могу так жить. Я не могу… Я не могу так жить.

Крина очень медленно переместилась, пока не оказалась в более профессиональной позиции.

— Ты хочешь поговорить об этом?

— Я закончил с разговорами! — крикнул ей Том. Горло выпячено, зрачки расширены, пан или пропал. — Ты бы все равно ничего не сделала. Никто, черт возьми, не сделал бы! Я не могу принять это — я не могу, черт возьми, так!

Они молча смотрели друг на друга, пока Том не начал дрожать.

— Ты, должно быть, ненавидишь меня. Все это время и усилия только для того, чтобы закрепить неудачу.

— Нет, — ответила Крина. — Я все еще верю больше всего на свете, что ты лучший из нас. Ты слишком много чувствуешь, и в этом причина твоего чистолюбия. Ни жадности, ни злобы.

Том уставился на нее и заплакал, а потом признался срывающимся голосом:

— Я собираюсь убить тебя.

— Я знаю, — согласилась Крина. — И все же ты не понял смысла. Тебе не удастся сделать Крестраж, Том. Ты потерпишь неудачу и будешь учиться на своих ошибках.

— Заткнись, — прошептал Том. Его глаза метались по сторонам, плечи ритмично подергивались, словно пытаясь сбросить невидимого врага. Его руки судорожно сжали нож и запустили пальцы в волосы. Струйка крови потекла с его головы и скатилась по щеке, смешиваясь со слезами. — Заткнись!

— У тебя ничего не получится, — сказала Крина. В конце концов она начала смеяться, потому что выиграла. — Даже сейчас, в таком отчаянии, ты потерпишь неудачу. Тебе не удастся бросить вызов своей природе, и я принесу себя в жертву, чтобы доказать это.

Он в ужасе уставился на нее, потом покачал головой и принялся расхаживать по комнате. Отрывистые шаги, бормотание низкое и дикое, прежде чем он повернулся к ней с испуганными глазами.

— Мне нужно бросить вызов природе. Я все сделаю. Я сделаю.

Крина улыбнулась и с тихим смешком покачала головой.

— Ты можешь попытаться, но у тебя ничего не получится.

— Я сделаю это! — закричал он так громко, что его голос дрогнул. Его нож сверкнул, когда он бросился на нее, одной рукой вывернувшись, чтобы схватить за волосы и заставить откинуть голову назад. Было больно, но она уже давно отстранилась от физической боли.

Крина рассмеялась, ее дыхание пахло белладонной, и сказала: