Его бедра горели и ныли, кости были в синяках, а головная боль где-то за носом не утихала уже несколько дней. Сифилис. Сифилис.

— Не беспокойся, — спокойно сказал Том. — Я не вернусь в Хогвартс.

Крина с любопытством наклонила голову. Она отложила бумаги в сторону и заперла их в специальном контейнере, защищенном от взлома, который ей предстояло отправить. Достав вязанье с мотком темной пряжи, она принялась стучать спицами, пребывая в безмолвном любопытстве.

— У меня нет никаких причин возвращаться, — объяснил Том. — Нет… Дамблдор никогда не позволит мне получить дальнейшее образование.

— Не позволит, — согласилась Крина. Перебирая петлю на пальцах, они танцевали и дергали, пока ее спицы цеплялись за каждую нить, превращая их в новую петлю. Ее спицы щелкали и танцевали, успокаивающее постукивая, и этот стук отдавался в грудной клетке Тома. — Для меня будет честью разослать твои документы в другие учреждения. Конечно, у тебя есть несколько очевидных вариантов. Академия Шармбатона примет тебя это из-за нашего географического положения в Альпах. Институт Дурмстранга будет в тебе очень заинтересован. Если ты предпочитаешь покинуть Европу, я могу связаться с Колдовсторцем в России.

Том постучал по краю кресла, взгляд его скользнул к голове кабана и мечом, торчащим из его морды.

— Ты училась в Дурмстранге.

— Да, — ответила Крина с легкой улыбкой. — Наша униформа включала меховой плащ — первое влияние на мой…своеобразный вкус.

Том успокоил свое дыхание и тон голоса.

— Я полагал, что Дурмстранг специализируется на темной магии. Геллерт Гриндевальд учился там.

Крина неопределенно хмыкнула.

— Это верно, но репутация школы немного искажена другими. В ваше время, я полагаю, пропаганда и изменение образа Гриндевальда повлияли на саму школу. Дурмстранг был основан для того, чтобы специализироваться на высокоэмоциональном магическом движении Штурма и Дранга. Перевод этого значит… Буря и порыв, основополагающему образовательному толчку школы к изменению эмоциональных конструкций с помощью рациональности.

— Темная магия, — спокойно перевел Том. — Школа была создана для эмоционально управляемых личностей, которые специализировались бы последовательными намерениями.

Более безопасная перспектива. Зачем учить ученика, который поддался импульсам магии, которые реагируют инстинктивно? Неустойчивый эмоциональный ученик может причинить вред другим, специализируясь на магии, которая реагирует как таковая.

— Мне нравились школьные годы, — объяснила Крина без всяких эмоций. — Они были образованными и приветливыми.

— В детстве ты была слишком эмоциональна?

Спицы Крины замерли, затем возобновили движения.

— Объективно. Предыдущий директор, Каркаров, был отстранен от должности прошлым летом. Замена — моя знакомая, связаться с ней будет нетрудно.

Том больше ничего не сказал. Спицы Крины щелкали с повторяющемся затишьем, как часы на каминной полке, отсчитывающие время до полуночи.

***

Несмотря на следственный запрос Крины Димитриу, Нурменгард все еще находился под ее контролем. Ее профессия и ежедневные обязанности не изменились с появлением Тома в ее доме.

Она уходила рано утром, когда солнце поднималось над маггловским Филлахом и заглядывало в окна. Бархатные и шелковые драпировки отбрасывали на пол ленивые тени, окрашивая персидские ковры новыми оттенками.

Том Риддл предоставил Крине уединение на всю неделю, а затем поддался скуке.

Библиотека пролила свет на внутреннюю работу Крины. Систематический каталог и расположение книг в уникальном реестре Том не смог идентифицировать. Темы, не имеющие, казалось бы, никакого отношения друг к другу, лежали рядышком. Маггловские истории переплетались с магическими знаниями. Шелковая закладка, глядящая на него с последних страниц автобиографии. Том растерялся.

— Ты писатель, — прошептал Том себе под нос. Кончики его пальцев скользили по холсту, коже и картону. — Ты прячешь свои секреты в переплетах и чернилах.

— От тебя разит сожалением, — подумал Том. — Эти болезненные воспоминания-книги, оставленные на полках собирать пыль. Ты напоминаешь себе о своих неудачах и ужасных поступках. Ты пишешь их на этих чистых страницах.

Том остановился и еще раз оглядел комнату. Он остро осознал проблему, ошибку своего подхода.

— Ты страдаешь от своих воспоминаний, — хрипло прошептал Том. — Ты крепко сжимаешь их, позволяя им врезаться в твою кожу.

Том резко повернулся на каблуках и вышел из комнаты, обдумывая новое направление. Крина Димитриу не стала бы хранить свои секреты в библиотеке, даже в таком изолированном доме, как этот. Она будет держать их рядом, задыхаясь от горя, сожаления и внутреннего вкуса наслаждения. Женщина, которая пила вино, потому что ее мысли преследовали ее.

Спальня Крины Димитриу выглядела точно так же, как Том спроектировал бы свою. Толстая кровать с кучей одеял. Голые стены и шкафы, чтобы организовать и спрятать вещи с глаз долой. Полка, вдавленная в стену, была заполнена трофеями, жетонами и книгами. Рукопись, первая публикация рассказа, который Том не узнал. Кожаная книга румынского фольклора. Шкатулка для драгоценностей, вырезанная из черного дерева.

Том проигнорировал все остальное в комнате и направился прямо к полке, параллельной кровати. Он сел на матрас, опустив глаза на нижнюю полку, где под пылью лежали невзрачные безымянные книги и украшения. Болезненные воспоминания — это то же самое, что кошмары; они исчезают, как только ты просыпаешься, но в серой области сознания сам вид книг превращал чувство вины в стыд.

Том смахнул пыль и вытащил самую маленькую книгу самого низкого качества. Льняная и хлопчатобумажная маггловская бумага. Он пролистал неуклюжий почерк, нацарапанный шариковой ручкой и нахмурился, глядя на фотографии, застрявшие в страницах. Идеально квадратные картинки с текстурой химикатов. Компания, которую Том не узнал, и улыбающиеся лица девушек.

Он определил Крину по ее лицу, по застенчивой улыбке, которая делала ее молодое лицо неприятным. Ее длинные волосы были заплетены в косу и убраны под меховую шапку. Униформа Дурмстранга на маггловской фотографие размером не больше ломтя хлеба.

— Это ее дневник, — сообразил Том. Ни дневника, ни журнала, заполненного мыслями, ни детских страданий о безымянной влюбленности. На каждой странице были чернильные пятна и карандашные кляксы, орфографические ошибки и простые вопросы. Неверные подробные шаги для заклинания, письменный вопрос, сравнивающий различия ингредиентов зелья. Нацарапанные названия книг для чтения — все до ужаса просто.

Крина Димитриу была плохой ученицей. Ничем не примечательной, забывчивой. Ее размышления были ниже ее уровня магического опыта. Ее интеллект действительно проявляся в маленьких отметках, где она выдвинула теорию о чем-то сверх ее возраста, а затем потерпела неудачу при анализе сока болиголова.

Том Риддл нашел еще одну фотографию в конце книги, рядом с высохшим полевым цветком, уже обращающимся в порошок по краям. Том посмотрел на нее, узнав женщину и на этой фотографии, и на той, что была в гостиной. Семья, о которой Крина почти не говорила.

Том выбрал следующую из стопки, всего было три книги. Сделанная из кожи и плотного пергамента, почерк Крины Димитриу был безупречен. Неторопливый и ровный, вперемежку с диаграммами и концепциями, которые Том не мог понять. Слова явно медицинские, но их невозможно перевести только с префиксом и суффиксом понимания. Заметки Крины и личные теории — тщательная паутина наблюдений и фактических доказательств. Том проследил имена контактов в румынском отделе Маггловского Маджика, время и даты операций. Юридические рекомендации, возможные тесты и приложения. Том нашел личный дневник Крины Димитриу о ее первом пациенте.

Если бы не размещение в ее комнате, Том счел бы это памятником ее гордости. Напоминанием о ее достижениях, ее способностях. В книге содержалась тайна, которую ему еще предстояло раскрыть.