— У тебя еще есть время, — сказал Гарри Тому.

— Я потратил его впустую, — тоскливо вздохнул Том. — Я понимаю, что для некоторых из нас сегодняшний день может стать нашим последним завтра.

Песок осыпался и плавно скользил, мягко шелестя, словно падающий дождь. Гарри почувствовал головокружение, утонув под его звуком.

— Я сделал столько ошибок, — сказал Том. — Я устал думать об этом. Никакой дальнейший анализ не вернет мое время назад. Я повзрослел, но не достаточно быстро для нас.

Том посмотрел на него, и в его глазах отразилось что-то темное и дикое. Темное зеркало с искривленными глазами, и сказал:

— Я сам виноват. Я стараюсь быть хорошим, но тут же срабатывает спусковой курок. Мой череп поворачивается — холодный, тревожный, жесткий. Я наношу удар, безжалостный и жестокий. Я знаю, что все это мне предстоит исправить, но все же прошу твоего внимания и сострадания, Гарри. Я все обдумал, и нет никакого лекарства от гангрены сердца. Я отдал свою любовь, которой ты так сильно дорожишь, я перестал искать выход из этого темного места, я перестал молиться о свете.

Гарри пошатнулся, почувствовав, как туманные дьявольские силки обвились вокруг его ног. Они расплывались, стены и окружение превращались в полки светящихся шаров. Лицо Тома было затенено и подсвечено синевой тысячи хрустальных шаров.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — сказал Гарри словно из-под воды.

Том посмотрел на полки, его рука зависла совсем близко, но не касалась. Ряд номер семьдесят семь, в середине прохода.

— Ты этого не запомнишь, Гарри. Мы не единственные зрители, — сказал Том Гарри и Волдеморту. — У меня никогда не было твердой уверенности в вере, в идеалы, высеченные во мне. Это моя последняя исповедь.

— Последняя? — спросил Гарри.

Том Риддл улыбнулся и потянулся к одному шару, с любопытством наклонив голову к маленькому шарику на полке.

— Нет Бога, кроме меня.

***

Это был еще один теплый день, и студенты грелись на солнце, борясь с надвигающимся психическим срывом.

В любом случае у них было меньше шансов быть подслушанными снаружи, так как Амбридж не смогла бы наброситься на них неожиданно. Они занимались под буками на берегу озера. Рон не был в восторге от идеи учиться, однако свежий воздух был слишком соблазнительным, чтобы проигнорировать.

Они разложили свои книги в тени бука и сели, с удовольствием просматривая заметки и обзорные руководства.

Безоблачное небо улыбалось самому себе в гладком сверкающем озере, атласно-зеленые лужайки время от времени колыхались под легким ветерком. Наступил июнь, а вместе с ним и СОВ.

Учителя больше не задавали им домашних заданий; уроки были посвящены пересмотру тем, которые, по мнению учителей, скорее всего, появятся на экзаменах. Лихорадочная атмосфера сводила с ума большинство студентов, заставляя их поддаваться глупым ошибкам, а затем приступам гениальности. Гарри никогда еще не испытывал такого облегчения от того, что больше не занимается окклюменцией.

Теперь Том посещал занятия чаще, чем когда-либо. Кое-что из учебного материала он уже знал, поскольку сам сдавал экзамены полвека назад (плюс-минус десять лет). Он забавлялся, наблюдая, как студенты совершают нелепые ошибки или прорывы в теориях, которых он даже не замечал. Флитвик бегал вокруг, исправляя позу заклинателя и движения палочки, а также время от времени обращая вспять прозрачную свинью, бесновавшуюся по комнате.

— Ты не собираешься попробовать? — спросил Гарри, работая над довольно хитрым маскировочным заклинанием, которое он, скорее всего, никогда не будет использовать.

— Мне нравится смотреть, — сказал Том. Гарри почти поверил ему, но тут Симус поджег свой стол.

У Эрни Макмиллана появилась раздражающая привычка расспрашивать людей об их привычках в учебе. Это распространилось на занятия ОД, которые теперь стали прославленным учебным уголком.

— Как ты думаешь, сколько часов ты занимаешьсы в день? — спросил он у Гарри, когда они по очереди блокировали ноги и поворачивали их на манекене.

— Не знаю…несколько? — встревоженно сказал Рон. Он решил сделать небольшой перерыв, наблюдая за Эрни с чувством страха.

— Больше или меньше восьми? — спросил Эрни.

— Меньше? — озадаченно спросил Рон.

— Я занимаюсь восемь! Или девять! Я каждый день занимаюсь час перед завтраком …

Том, читавший в дальнем углу комнаты книгу, которую Гарри никогда раньше не видел, захлопнул ее. Мальчик выглядел немного взволнованным, немного усталым и болезненным. Он не совсем оправился с тех пор, как Гарри впервые заметил его плохое самочувствие.

— Ты когда-нибудь замолкаешь? — риторически спросил Том.

Эрни в бешенстве развернулся на каблуках.

— Ты! Ты даже не учишься! Как ты собираешься сдать …

— Я уже сдал, — устало сказал Том.

— О да, — Эрни быстро заморгал. -Ты этот…программа вне Хогвартса. И что? Сколько у тебя? Пять? Шесть?

Рон подавил смех рукой, даже Гарри пришлось скрыть усмешку. Намек на то, что Том не получит проходной балл по всем предметам? Он, вероятно, мог бы посоревноваться с Гермионой.

Выражение лица Тома разгладилось, и он холодно нахмурился.

— Одиннадцать.

У Эрни отвисла челюсть.

— Одиннадцать?

— Я не увлекаюсь маггловедением, — беззаботно ответил Том.

Эрни поперхнулся словами, с трудом выговаривая их. Том снова открыл книгу, потом передумал и сунул ее в сумку. Он встал, отряхнул пыль с брюк и энергично зашагал по комнате. Гарри чувствовал это, бегущий лев ревущих инстинктов Тома.

— Поборись со мной, — рычали и ревели голова и сердце Тома. Ребра Гарри задребезжали от этого лихорадочного звука. На дуэли.

— Эй, Риддл, — сказал Гарри. — Насколько хорош ты в защитных заклинаниях?

Палочка Тома оказалась в его руке прежде, чем Гарри закончил фразу. Они двигались на автопилоте, в хореографическом танце, которого Гарри раньше не видел. Они знали друг друга — чувствовали свои желания и потребности и питали друг друга, как уроборос.

— Подожди, Гарри …

— Расслабься, Рон, — успокоил его Гарри, направляясь к мягкой платформе, где время от времени происходили дуэли. Лонжероны, отработка заклинаний против партнера в быстрой последовательности.

Сражайся со мной, требовал пылающий лев Тома. Гарри вытащил палочку и держал ее наготове.

Том бросил первое заклинание, быстрое парализующее, которое двигалось медленнее, чем могло бы. Играет, проверяет. Гарри отступил в сторону и позволил ему пролететь мимо, красный луч исчез в каменной стене.

— Экспеллиармус, — попробовал Гарри. Том тоже отступил в сторону.

Они сплетались, избегая без слов того, что бросали друг другу. У Тома был более широкий арсенал, и он был склонен применять и экспериментировать с множеством заклинаний, каждое из которых имеет уникальные модели применения. Оглушающие и обезоруживающие заклинания стреляли прямо, но отключающий шестигранник закрутился, и шкафчик для ног дернулся, как молния.

Гарри наколдовал воду, и Том превратил ее в липкую смолу. Гарри ослепил Тома, и тот закрыл глаза и сражался вслепую.

Гарри знал, что собирается группа, чтобы либо сделать ставки, либо критиковать непринужденный игривый тон дуэли. Это было совсем не похоже на дуэль с Малфоем или тренеровку против Гермионы. Они двигались в ритме друг с другом, двигаясь и приспосабливаясь друг к другу как единый организм.

Гарри не испытывал ни смятения, ни огорчения, когда его тактика не срабатывала. Все, что он мог сделать, это попытаться применить новую и, надеясь на лучший выбор, смотреть, что произойдет.

— Серпенсортия, — неторопливо произнес Том. Длинная змея, черная и любопытная, приземлилась на циновку и свернулась вокруг себя. Том ничего не сказал, не произнес ни слова, но животное было создано с учетом желаний Тома и инстинктивно знало, что делать.

Гарри почувствовал вопрос, настойчивое любопытство, что он будет делать.

Когда-то Том был скорее внушительным понятием, чем личностью. Подставное лицо изумлялось и ненавидело, и узнать его было невозможно. Он бросился защищаться, и Гарри захотелось сказать, что он понимает, почему Том так себя чувствует. В такой же ситуации это почувствовал бы и Гарри.