– Я вот думаю, – продолжила Татьяна, – а что было бы, если бы мы остались дома. Ведь когда-нибудь все должно было бы успокоиться. Но не могут же эти безобразия длиться вечно. Жили мы бы себе, как прежде.

– Боюсь, что «как прежде», уже не будет, – Сергей взял жену за руку и прижал ее ладонь к своей щеке. – Разбитую вдребезги вазу не склеить. Но можно попытаться сохранить ее осколки. Да и вообще, как ты себе это представляешь. Я, офицер царской армии, остаюсь жить в захваченном большевиками городе? Да они меня в первый же день повесили бы на ближайшем фонарном столбе! А в лучшем случае и тебя сразу порезали бы, а в худшем перед этим еще над тобой и надругались! Ты же этого не хочешь? Ты просто не можешь себе представить, что эти нелюди творят. Они обезумели, будто напившиеся кровью звери.

– Серж, не надо меня так пугать! – всхлипнула Татьяна.

– К тому же я давал присягу Государю и обещал быть верным ему до конца дней своих, а эту клятву я нарушить не могу, – продолжил Сергей.

– Но государя и всей семьи его больше нет, – прервала его жена.

– Но Россия же жива, и мы не имеем права хотя бы не попытаться сберечь то, во что верили и чему служили наши деды и прадеды, – жесткий тон поручика немало удивил Татьяну, но она не стала ему возражать. – А получится у нас или нет, я не знаю. Но не выполнить свой сыновний и офицерский долг теперь уже перед усопшим государем мы не можем. К тому же так бывает, что не мы определяем свою судьбу. Обстоятельства решают за нас.

– Я все понимаю, милый. И я буду рядом с тобой, чем бы все это ни закончилось, – Татьяна притянула мужа к себе и обняла его. – Только не надо так волноваться.

– Декабристка ты моя любимая, – улыбнулся, быстро успокоившийся Сергей.

– А что, между прочим, так оно и есть. Вот, пошла за мужем в Сибирь, – они оба засмеялись. – Кто бы знал, что так все может повернуться. А так все хорошо начиналось.

Татьяна сладко потянулась так, как это умеют делать только женщины и кошки:

– А ребенок хочет кушать. Как насчет того, чтобы отобедать, наконец?

– Ребенок – это ты или который там? – в шутку поинтересовался Сергей, указав на животик жены.

– Оба, – ответ Татьяны не заставил себя ждать.

Сергей вышел из купе, отыскал своего денщика и велел накрывать к обеду.

Вообще-то денщик ему не полагался, но некоторое время назад к нему, если так можно сказать, прибились двое служивых из его отряда. Отец и сын. Они оказались родом с южных окраин России, а потому речь их была мягкой, весьма образной, изобиловала какими-то очень русскими, но не всегда понятыми Сергею словами, да и предлоги они вставляли совсем не так, как было принято в Москве, да и вообще в центральной России.

Как оказалось, сначала в армию был мобилизован младший, а отец, узнав об этом, сам записался добровольцем, чтобы быть рядом с ним. «Бог даровал мне дитятку только единожды, – рассказал он как-то Сергею. – Мать померла, царствие ей небесное. Но как я мог его одного оставить. А так все ж таки буду рядом, смогу присмотреть, помочь, коли чего».

Не понятно, что его привлекло в Сергее, – может, его доброе, не по Уставу, отношение к низшим чинам, а, может, просто решил, что лучше держаться поближе к офицеру и тем самым иметь больше шансов сберечь жизнь свою и сына. Но факт остается фактом – он всегда с готовностью выполнял сам или с помощью отпрыска любые его поручения, в том числе и личного характера. Сергей не раз говорил, что он совершенно не обязан это делать, но тот лишь ухмылялся в свою седую бороду.

«Коли, барин, Господь так устроил, что пути наши пересеклись, то, значит, тому и быть, – объяснил он свое поведение. – Ему там виднее».

Конечно же, мудрый или же, по его собственному выражению, хитровастый старик понимал, что, обхаживая Сергея, он тем самым смягчает тяготы службы для себя и сына. Со временем Сергей так к нему привык, что уже не представлял себе, как можно без него обходиться, а потому, естественно, не посылал их на опасные задания, и держал поближе к себе. А главное, когда его не было, они присматривали за Татьяной. Так Сергею было спокойнее.

Вот и теперь, стоило Сергею выйти в коридор из купе, как рядом, будто из воздуха, материализовался старший из двух – Архипыч. Он вопросительно посмотрел в глаза поручику, ожидая, последует ли какая просьба или приказ. У него было удивительное свойство быть совершенно незаметным, но всегда оказываться рядом, когда был нужен. Лишних вопросов никогда не задавал, чтобы не казаться навязчивым.

– Архипыч, – обратился Ракитин к помощнику, – а что у нас сегодня с обедом?

– Сейчас Ванька мигом до кухни сгоняет. Одна нога там, а другая уже тут, – Архипыч будто даже обрадовался, что поручику понадобилась его помощь.

Очень скоро на столике в купе дымилась каша с мясом из полевой кухни, да к тому же денщик умудрился достать где-то свежих помидор и огурцов. То время в начале путешествия, когда офицеры могли позволить себе разносолы, уже прошло. И теперь все ели то, что могли приготовить повара полевой кухни. Конечно, для рядовых готовили попроще, но продукты были одни и те же.

– Барыне в ее положении сейчас надо хорошо питаться, – разговорился Архипыч, накрывая на стол. – А то она у тебя худовастая. Як у нас гуторят, тоща як дробина, аж страшно, три пуда вместе с туфлями, не боле. Как рожать то будет! А каша нынче вкусная, наваристая. Мой Ванька свой котелок бегом съел, только за ушами трещало.

Архипыч снял с вешалки плечики и обратился к Сергею:

– Позвольте ваш китель на тремпеля повесить, а то помнете или, не дай Бог, замазюкайте.

Сергей снял китель и передал его Архипычу.

– Как это у вас говорят, бон аппетита, че ли, – как-то ласково, почти по-отечески Архипыч пожелал Татьяне с Сергеем хорошо отобедать и тут же растворился за дверью.

Татьяна с Сергеем переглянулись и невольно рассмеялись, вспомнив слова Архипыча о том, какая она худая.

Между тем, начался август, а с ним пришли дожди, которые размывали грунтовую дорогу, местами превращая ее в непроходимое вязкое болото. Лошади, тянувшие перегруженные повозки, выбивались из сил. Многие падали замертво прямо на дороге. Их там и бросали – и мертвых, и тех, кто еще чуть дышал, но уже не мог двигаться. И они лежали у обочины, скорбно взирая на людей, которые обрекли их, а в конечном итоге, быть может, и самих себя, на мучительную смерть. И очень скоро путь, по которому шла колонна, был усеян бесчисленным количеством трупов этих славных, преданных человеку, но бессловесных животных. Но это было только начало того ужаса, который ожидал впереди участников этого вынужденного путешествия.

Ил-62 взревел всеми своими четырьмя турбинами и устремился по взлетно-посадочной полосе. Пассажирские кресла затрясло так, будто он ехал не по гладкому бетону, а неровной стиральной доске. Сергей напрягся и вцепился руками в подлокотники. Хотя он был некрещеным, но всякий случай стал бормотать про себя что-то отдаленно напоминающее молитву о спасении: «Господи, помоги и спаси раба божьего твоего, Сергия».

Сергей впервые в жизни летел на самолете и, хотя он прекрасно понимал, что, согласно статистике, авиаперелеты являются самым безопасным видом транспорта, но все равно было страшно. Ил-62 считался лучшим на тот момент советским самолетом, но в кабинете было достаточно шумно от ревевших в хвосте турбореактивных двигателей. Колени Сергея упирались в спинку переднего кресла, и он заерзал, пытаясь расслабиться и найти для себя более удобное положение. Сидевший сзади ребенок перестал, наконец, орать, то ли от испуга, то ли от боли в ушах при взлете, но зато теперь беспрестанно барабанил по спине Сергея ногами. Он хотел было повернуться, чтобы сказать мамаше все, что думает о ней и ее чаде, но, будто почувствовав исходившие от него недобрые флюиды, ребенок вроде затих, по крайней мере, на какое-то время.

Сергей достал из кармана сосательную конфетку «Взлетную», которые стюардессы раздавали всем пассажирам перед началом полета. Они ходили по проходу с подносами в руках, на которых высилась гора этих леденцов. Вообще-то предполагалось, что каждый возьмет по одной, ну, максимум двум конфетам, но возможность бесплатного угощения, видимо, пробуждала в людях самые низменные чувства, и каждый пытался ухватить побольше. Сергей постеснялся, а теперь жалел, что взял только две. Действительно, пробка в ушах, появившаяся во время взлета, благодаря леденцу тут же рассосалась. Правда, шум от работающих двигателей стал еще сильнее.