— Дело было в моем отце, Поттер. Когда адвокат убрался, он весь день расспрашивал меня, не напоил ли я тебя приворотным зельем, и если нет, почему ты так на меня смотришь.

Гарри почувствовал себя рыбой, вытащенной из воды. Сразу вспомнилось, как Слизнорт посреди урока тоже задавал ему вопросы о привороте, показавшиеся тогда глупыми, но, вероятно, именно так зельевар пытался позаботиться о любимом ученике. Наверное, ответ Гарри действительно разочаровал его.

— Так это твой отец потребовал, чтобы мы расстались?

— Если бы, — Драко едко ухмыльнулся и сцепил пальцы. – Он сказал, что раз я такой, я могу трахаться с тобой, если захочу, — Гарри услышал в его голосе ожесточённые нотки, граничащие с самобичеванием, и сильнее закусил щёку. – Но, разумеется, это должно помочь Малфоямвернуть своё положение, а мне не следует забывать, кто я такой, и каков мой долг перед семьёй.

Гарри потерял дар речи. Драко, который на Рождество спокойно рассказывал о своём вероятном будущем, утверждая, что непременно однажды женится по расчёту, теперь трясся от злости. И Гарри не знал, что ответить, и поэтому просто протянул руку и коснулся бледных, намертво стиснутых друг с другом ладоней.

— Я не хотел быть… разменной монетой, — с трудом признался Драко. – Поэтому я решил, что лучше мне вовсе с тобой порвать.

Пальцы Гарри сжались, и он придвинулся ближе, осторожно, будто боялся спугнуть.

— Тебе стоило поговорить со мной.

— И что бы я сказал? «Поттер, мне дали добро спать с тобой, если ты поможешь нам поправить репутацию»?

— Да хоть бы и так, — Драко был уже совсем близко, и Гарри избегал смотреть на него, только как придется поглаживал большим пальцем его руки. – Что угодно подойдёт.

Драко издал сухой, ни на что не похожий звук, а потом Гарри вдруг почувствовал тяжесть его головы у себя на плече. Мягкие белокурые волосы щекотали щёку, и сердце в клетке рёбер разбухло, затыкая собой зияющую дыру. Застряло в горле беспомощное «ты был мне так нужен», и вместо этого Гарри спросил:

— Значит мы, мы… снова разговариваем?

Слова, в мыслях казавшиеся совершенно кошмарными, дались неожиданно легко. Несравнимо страшней оказалась тишина, что после них повисла, и когда Драко шевельнулся, Гарри уже готов был дать себе по голове за нелепые надежды, но потом в тени коридора прозвучало тихое:

— Разговариваем.

Дни, проведенные в смятении, ночи без сна, отчаяние, ярость – все растворилось в этом одном слове, и Гарри почувствовал, как от страха у него запоздало затряслись колени. Он крепче сжал прохладные ладони, кусая губы, чтобы не допустить идиотской счастливой улыбки, но та всё равно так и норовила наползти на лицо. Ей хватало одной мысли, что Драко передумал.

Мерлин, какими глупыми они были.

***

Так они и проговорили полночи, сидя на деревянной скамье и не расцепляя руки. О какой-то ерунде: о квиддиче, о домашке по трансфигурации, о том, что на Гремучей Иве уже распустились свежие листья, о третьекурснике с Когтеврана, который накануне полчаса не мог перестать реветь посреди Большого зала из-за очередного предсказания смерти от Трелони. Гарри почти мгновенно забывал предыдущую тему, стоило им перейти к следующей – он упивался ощущением пробуждения от долгого, выворачивающего наизнанку кошмара. Не могло ведь быть так плохо, этого всего вообще не могло быть, когда Драко – вот он, рядом, сидит, улыбаясь почти застенчиво, говорит что-то, и даже не думает выдернуть свои руки из-под ладоней Гарри.

Он не расстроился, даже когда внезапно появилась профессор Синистра, требовательно поинтересовалась, какого Мордреда студенты не находятся в своих постелях, и сняла с них обоих по двадцать баллов. Подгоняемые преподавательницей, они с Драко шмыгнули на лестницу, и единственное, о чём Гарри пожалел, поднимаясь к башне Гриффиндора – это что не успел урвать на прощанье поцелуй.

Будто на крыльях, он пролетел мимо целующейся парочки в гостиной в окружении бутылок из-под сливочного пива, и взлетел на самый верх, в уютную спальню. Все уже спали, только за пологом Рона слышалось какое-то шуршание и тихий, едва слышный шепот. Гарри очень старался быть бесшумным, но не вышло – когда он сел на кровать и стал стаскивать кроссовок, из-за полога высунулся взъерошенный Рон. За его плечом в свете тусклых маленьких волшебных огоньков маячила Гермиона, её рубашка была явно впопыхах застегнута не на те пуговицы.

— Гарри! – громко прошептал Рон. – Ты куда пропал? И чего это ты такой счастливый?

Гарри беззаботно фыркнул и скинул второй кроссовок.

— Мы взяли Кубок по квиддичу, вечер был отличный… разве не так?

— Вы помирились, — проницательно заметила Гермиона. Гарри покраснел и плечом попытался стереть румянец, видя, как Рон морщится и не знает, как ему отреагировать. Несколько долгих секунд он молчал, а потом, наконец, переборол себя и преувеличенно весело заявил:

— Поздравляю… что ли?

— Гарри, ты уверен? – шепнула Гермиона, спустив ноги с кровати и как по волшебству сразу попадая в туфли. – Я имею в виду, расставание явно было серьёзным, ты всё обдумал?

— Я всё обдумал, — соврал Гарри. Впрочем, сам он знал, что и думать не надо – разве требуется такая ерунда, когда внутри всё цветет и пылает от счастья при одной мысли о Драко?

— Тогда мы на твоей стороне, — прошептала Гермиона.

— Но не на стороне хорь… — начал было Рон, и тут же получал от Гермионы лёгкий подзатыльник.

— Тише, Рон, мы не одни! – возмущённо прошептала она.

— Да все и так знают! Джин в курсе, Гринграсс, похоже, тоже! Мы вот с тобой! – возмутился Рон, но замолк, услышав, что на кровати Невилла что-то зашуршало. – Бля. Ладно, давайте-ка ляжем, пока всех не перебудили.

Гарри был с этим согласен, а потому, не дожидаясь прощания, забрался в свою кровать и завернулся в одеяло и лежащий поверх него плед с вышитыми именами. Уснуть он опять не мог, но в этот раз только от радости.

***

Рон, конечно, не мог просто об этом забыть, хотя его сдержанности хватило на целых несколько дней. Прорвало его на дополнительном занятии по зельям – все, кто собирался сдавать ЖАБА по этому предмету, допускались в класс в свободное время, чтобы закончить свои проекты.

Они тогда проторчали вдвоём в классе уже больше часа. Гарри повертел свой флакон в руках, покосился в сторону пустующего стола Слизнорта и вернулся к котелку. «Феликс» был почти готов, его предстояло протестировать, а потом можно было забыть о нем до экзамена. Гарри очень надеялся, что экзаменатор прямо на ЖАБА не обнаружит какую-нибудь неожиданную побочку у его творения, но Драко вчера заверил его, что зелье «очень недурно». Разумеется, если бы он сказал «превосходно», у него бы отвалились уши, но Гарри и такое устроило.

Рядом Рон возился со своим Оборотным. Насколько Гарри знал, это была уже третья версия, над которой немало корпела Гермиона: зелья Рону не особенно давались. К тому же, складывалось ощущение, что он не очень-то готовится к экзаменам в последние пару недель, но когда Гарри спросил об этом. Рон просто пожал плечами и что-то промямлил насчет того, что ему показалось. Зелье Рона лениво булькало, источая запах погреба, в котором давно никого не было, и Гарри постарался не принюхиваться.

— Слушай, приятель, — внезапно прервал тишину Рон. Гарри поднял голову и обнаружил на лице друга решительное и почти воинственное выражение. Оно немного напоминало лицо миссис Уизли, когда та была настроена позаботиться о своих детях (включая, конечно, и самого Гарри), так что тот насторожился. – Гермиона всегда говорит, чтобы я не лез в это, но я просто хотел убедиться.

Ну, конечно, на какую ещё тему Рон мог захотеть поговорить? Гарри убедился, что зелье мирно булькает, накрыл его крышкой и посмотрел на друга. Они не обсуждали это; оба, похоже, не очень хотели, но сейчас Гарри подумал, что должен хотя бы раз просто позволить Рону высказаться.

— Да? – ободряюще спросил он.

— Насчет тебя и, м-м-м, Малфоя… — Рон почесал затылок и тоже взглянул в сторону учительского стола, будто беспокоился, что Слизнорт может прятаться где-то под ним. Впрочем, это он зря – бедный профессор зельеварения, кажется, старался как можно меньше времени проводить с Гарри – то ли увиденное слишком глубоко травмировало его, то ли он все ещё размышлял, должен ли вычеркнуть национального героя из списка своих любимых учеников.