— Может, нам стоит рассмотреть другую школу? — предложила Гермиона, но Гарри неожиданно для самого себя озвучил мысль, которая пришла ему в голову только что:
— Не думаю, что сторонникам Волдеморта пришло приглашение вернуться.
— А что насчет тех, кого оправдали? — не сдавался Рон, привычно поморщившись при упоминании ненавистного имени.
— Вроде Малфоя? — машинально поинтересовалась Гермиона. Рон свирепо посмотрел на неё, и она неловко отвела глаза. — Я не думаю, что кто-нибудь из них вернется в Хогвартс. Возможно, они отправятся в Дурмстранг или продолжат обучение на дому…
Гарри снова заглянул в свое письмо. Маячащая перед ним перспектива возвращения в Хогвартс казалась чуждой. Он не вернулся на Тисовую улицу, не вернулся на площадь Гриммо, да и к Уизли приехал только потому, что они его ждали, и постоянно — ладно, в моменты, когда апатия отпускала его, — стыдился того, что ласковая миссис Уизли тратит на него внимание и силы. Он даже уговорить её принять часть денег за еду не смог. Проще было убить Волдеморта, в самом деле.
— Ты так ничего и не сказал, Гарри, — ворвался в его уплывшие куда-то вдаль мысли тихий голос Гермионы. — Что ты думаешь?
Гарри как раз думал, что пергамент был достаточно большим, чтобы спрятаться за ним от вынужденных решений. Но Гермиона вряд ли оценила бы такой ответ.
— Это могло бы тебе помочь, — в её голосе зазвучало что-то вроде отчаяния. — Я больше не могу смотреть, как ты мучаешься, понимаешь? Ты как будто забыл вернуться с войны. — Гарри все-таки поднял на неё взгляд, и она пылко продолжила: — Ты понимаешь, мы могли бы опять ходить на уроки, сдать экзамены… Может, вы с Джинни снова… — она осеклась и осторожно посмотрела на Рона, который всегда реагировал довольно болезненно, если речь шла о его сестре, но тот кивнул, не забыв, впрочем, скривиться.
— Может, это не такая уж плохая идея. Но слизеринцы…
***
Молли Уизли с радостью отреагировала на пришедшие приглашения в школу. Когда Рон рассказал о появлении совы, морщинки на лице миссис Уизли разгладились впервые за несколько месяцев. Она тут же принялась составлять список дел: отправить ответную сову, купить учебники в Косом переулке, заказать всем новые мантии (от старых, конечно, ничего не осталось). У Гарри просто не хватило решимости сказать ей «нет», и он предпочитал забиваться в их с Роном комнату, как в последнее убежище, лишь бы избежать неловких разговоров, полных надежд.
Джинни тоже была счастлива. Она заметно оживилась, за завтраком то и дело заводила разговоры о квиддиче, а через несколько дней внезапно позвала Гарри и Рона сыграть с ней. Рон согласился, Гарри — нет; почему-то мысль о том, чтобы сесть на метлу, вызывала у него только отвращение и усталость.
К счастью, Джинни не стала настаивать. Сидя в их с Роном комнате и таращясь в книгу, Гарри слышал, как друзья смеются снаружи, пока ставят импровизированные кольца. Пару раз он поднял взгляд, замечая за окном размытые фигуры на метлах, но не испытал никакого сожаления из-за отказа присоединиться — только облегчение.
Правда, примерно через полчаса без стука заявилась Гермиона, и решительное выражение на её лице не предвещало ничего хорошего.
— Гарри, — сказала она и села на кровать Рона, на покрывало с «Пушками Педдл», — нам надо поговорить.
— Неужели? — хмыкнул Гарри и поднял голову над книгой, за которой прятался. — А я как раз читаю.
Возможно, это было бы аргументом для Гермионы из прошлого, но сейчас она только хмыкнула:
— Ты книгу держишь вверх ногами. Тебе придется со мной поговорить.
— Мне кажется, мы уже разучились, — пойманный с поличным, Гарри все-таки отложил книгу и вздохнул — и правда вверх ногами, надо же.
— Ты разучился. Нам с Роном как-то удается.
Гарри демонстративно закатил глаза, а потом отвернулся к окну. На той лужайке они раньше играли в квиддич с Роном, Джинни и близнецами. Сожженная за весну и лето трава прилично подросла, поляна зазеленела, как ни в чем не бывало. Рон, громко хохоча, пронесся мимо и заложил умопомрачительный вираж со старым маггловским футбольным мячом, который они использовали вместо квоффла.
Видимо, решив, что более подходящего момента все равно не будет, Гермиона сказала:
— Ты не думал о том, что тебе нужен… психолог?
Услышав это, Гарри чуть не прыснул.
— Психолог? И что я ему скажу? «Вы знаете, в мае я убил величайшего темного волшебника всех времен и народов, и теперь чувствую себя не в своей тарелке»? Ты смерти моей хочешь?
Гермиона раздраженно нахмурилась и потеребила в руках покрывало. Это выражение появлялось на её лице всякий раз, когда она очевидно жалела, что выбрала себе в лучшие друзья двоих идиотов.
— В магическом мире тоже существуют целители, которые…
— Гермиона! Прекрати!
Лицо Гермионы вытянулось: тон был слишком красноречив, но уж больно отчетливо всплыл в голове первый и последний совершенно неудачный опыт Гарри с психологами. Мисс Барнетт, вероятно, хотела помочь, но когда худенький второклассник Гарри появился в её кабинете и рассказал, что живет в чулане под лестницей и ужасно одинок, она не придумала ничего лучше, чем позвонить Дурслям. Гарри до сих пор помнил свой дикий ужас и её возмущенный голос, а затем — рёв дяди Вернона, для которого не было ничего хуже, чем опозориться перед кем-то из соседей, случайных прохожих или — тем более! — школьных работников. В тот раз он запер Гарри под лестницей на месяц, а выпустив, поклялся, что вышвырнет вон, если тот ещё раз посмеет обратиться к кому-нибудь за помощью. Больше Гарри не обращался.
Отвращение к этим воспоминаниям отчетливо отразилось на лице, и Гермиона подняла обе руки.
— Я тебя поняла, — сказала она. — Но ведь так правда продолжаться не может. Я вижу, что ты не хочешь возвращаться, но, может, дашь Хогвартсу второй шанс?
Гарри кивнул просто затем, чтобы она отстала.
***
Проснувшись утром тридцать первого июля, Гарри не сразу вспомнил, что сегодня какой-то особенный день. Он очень долго лежал в своей кровати, притворяясь спящим и по привычке ожидая, пока Рон уйдет, чтобы его не будить, и чуть не подскочил от неожиданности, когда хлопнула дверь, и преувеличенно радостный голос миссис Уизли пожелал доброго утра лично ему.
Пришлось садиться в постели и натягивать на лицо улыбку, чтобы не быть неблагодарной свиньей. Сразу же за миссис Уизли забежала Гермиона; она шмыгнула носом и поцеловала Гарри в щеку, поздравив с восемнадцатилетием, а затем сунула в руки какой-то сверток. Рон, который сидел на своей кровати, сонно потер кулаками глаза, переглянулся с Гарри и немного виновато ухмыльнулся.
— Прости, дружище, — сказал он, когда Гермиона убежала, напоследок сообщив, что будет ждать внизу, и посоветовав не задерживаться, — я думал, они дадут тебе поспать. Но раз уж ты проснулся… поздравляю.
Восемнадцать, неожиданно понял Гарри. Ему восемнадцать лет. Возраст, в котором он уже не рассчитывал вернуться в школу; в котором, как он думал раньше, он мог бы начать какую-нибудь карьеру; который и в маггловском мире делал его совершеннолетним. И Гарри ничего не чувствовал по этому поводу, совсем ничего.
— Спасибо, — пробормотал он хриплым со сна голосом. Рон спустил ноги с кровати и, покопавшись под ней, тоже достал какой-то большой сверток.
— Там, ну, это, — Рон выглядел смущенным, у него даже уши покраснели, — это от нас всех. Идея была мамина, но я помогал, и Джинни… и Джордж… и папа…
Гарри взял сверток и пощупал. Внутри было что-то мягкое. Неловко дернув пергамент, он вытянул за угол нечто, похожее на большой лоскутный плед. Каждый кусок на нем был своего цвета, и на каждом были аккуратно вышиты инициалы. Осторожно перебрав ткань, Гарри узнал в них имена родителей, Сириуса, Фреда, Римуса, Тонкс… С ними соседствовали имена Гермионы и всех живых членов семейства Уизли. Некоторые другие лоскуты были пусты.
Сглотнув, Гарри поднял глаза. Он не знал, что чувствовать. С одной стороны это было прекрасно, но с другой — оглушающе больно; Гарри не представлял, как завернется во что-то, на чем написаны имена тех, кого он больше никогда не увидит.
