— Куда?

— К… Гермионе. То есть, не только. Астория и Софи тоже приходят. Гермиона сказала, что у неё есть какие-то мысли насчет того, что делать с писаниной Скитер и настроениями в Министерстве насчет Слизерина.

Драко поднял взгляд, их глаза встретились, и Гарри почувствовал себя неуклюжим и чуть не уронил книгу на голову. Показалось, что под «кое-куда» Драко понял что-то другое, своё, но комментировать не стал. А Гарри точно знал, что звучит не слишком убедительно, потому что ему, на самом деле, осточертело с кем-то бороться.

— Тогда предлагаю тебе просто явиться в Министерство и послать их всех к чёрту, — сказал Драко. — Для этого мне не нужно куда-то приходить.

Гарри помялся.

— Но я хочу, чтобы ты пришел, — сказал он.

Сощурившись, Драко посмотрел на него нечитаемым взглядом, а потом вздохнул, будто делал невероятное одолжение.

— Ну, ладно, — согласился он. — Я приду.

***

Теперь Слизнорт хлопотал на зельеварении вокруг Гарри больше обычного, наверное, решив, что его любимого студента могли расстроить события рождественской вечеринки. Не то чтобы это было неудобно, но Гарри с некоторым удивлением ощутил, что уровень его знаний в области зелий реально снизился. Снейп, несмотря на то, что ненавидел его до глубины души, ухитрялся вложить в голову довольно много, а вот хлопотливая забота Слизнорта учёбе не очень способствовала. Поэтому, лениво листая учебник для седьмого курса, Гарри то и дело проваливался в какие-то свои мысли.

Он думал о Драко. Снова и снова, будто одержимый, он, ловя в животе сладкие спазмы, крутил в голове рождественскую ночь, вспоминая — или уже выдумывая себе? — ощущение теплых губ, прижатых к его, и шелковистого мягкого свитера под пальцами. Ему очень хотелось обернуться, посмотреть на Драко, но тот не посещал Зельеварение в этом году, поэтому подпитывать свои фантазии было нечем.

Гарри всё ещё снились кошмары, но кроме них начали приходить и другие сны. Этим утром он, к примеру, впервые за долгое время проснулся от ощущения возбуждения, остро сжавшего его нутро. Толком не помня, что именно происходило во сне, Гарри почему-то всё равно был уверен в том, кого именно там видел.

Это сводило с ума.

— Итак, теперь прошу всех взять свои образцы из шкафа, — объявил Слизнорт, и Гарри, спохватившись, поднял голову. На его пергаменте нить лекции давно оборвалась, превратившись в кривой узор, который он рисовал, чтобы сделать вид, что все ещё что-то записывает. Рон снова толкнул его локтем.

— Ты какой-то рассеянный сегодня, — громко прошептал он, когда все вокруг зашевелились, чтобы побыстрее оказаться у шкафа. — Снова кошмары?

Проще всего оказалось кивнуть. Не мог же Гарри сказать своему лучшему другу, что его кошмар — это влажные прикосновения языка к коже и белые пряди обросших волос, которые он пропускает сквозь пальцы, будто шелковые нити.

Торопиться Гарри не стал, подождал, пока очередь перед шкафом слегка рассосалась, и уже тогда отправился за Амортенцией. Рон, который пошёл с ним, достал с полки флакон со своей биркой и поморщился: его зелье свернулось и по виду напоминало болотную воду. Зелье Гарри, пусть и имело мутноватый желтый цвет вместо жемчужного, все-таки характерно переливалось, так что можно было надеяться на положительную оценку Слизнорта. Впрочем, даже если бы он поменялся зельями с Роном, профессор вряд ли стал бы его ругать.

Вернувшись за парту, Гарри повертел в руках флакон, а потом открыл его, чтобы понюхать. Он помнил, что зелье — идеальное, сваренное профессором зелье — пахло очень приятно. Каждый, говорила тогда Гермиона, ощущает что-то своё, личное, важное именно ему. Приблизив флакон к носу, Гарри вздрогнул: слишком внезапным оказался древесный, смутно знакомый запах, замешанный с терпкими нотками настойки. Где-то там, за ним, прятался аромат пирога с патокой и свежих, лакированных прутьев новой метлы, все те вещи, которые Гарри учуял и в прошлый раз, только теперь к ним добавилось это. Зелье не было совершенным, и запахи перемешивали и путались, но всё-таки не было никаких сомнений.

Гарри густо покраснел. Если остальные запахи можно было объяснить личными предпочтениями, древесный аромат Огденского виски совершенно точно пришел от его внутренней дурной одержимости Малфоем. Иначе и быть не могло, Гарри ведь никогда прежде толком не пил.

— Что там у тебя? — полюбопытствовал Рон, который попытался проделать то же со своей Амортенцией, но только нос наморщил. — Моё пахнет тухлыми яйцами. Не думаю, что этот запах как-то связан с любовными чувствами…

— Может, это запах быта, — пошутил Гарри, с трудом отодвигая от себя флакон и протягивая Рону. Тот только рукой махнул.

— Да брось. Ну, то есть, в семье, конечно, всегда возникают споры насчет яиц, но не думаю, что Гермиона у меня ассоциируется именно с этим.

— Наверное, слишком много корня базилика, — примирительно предположил Гарри и протянул другу свой флакон. Было здорово слышать, что Рон теперь спокойно говорил о своей любви к Гермионе. Гарри до таких вещей было очень и очень далеко. — Чем пахнет?

Рон, прикрывший глаза и блаженно расплывшийся в улыбке, не ответил, и Гарри не стал спрашивать у него второй раз. В конце концов, ему и самому не хотелось рассказывать, слишком много всего сразу пришлось бы пояснять. Ну, или выдумывать. Ни того, ни другого Гарри делать не собирался.

***

Драко снова пришёл в класс раньше, чем Гарри: когда тот открыл дверь, он сидел на всё той же давно облюбованной парте и крутил в руках волшебную палочку. Эту палочку вернули ему после суда: починив свою, Гарри отдал палочку Драко приставам, надеясь, что она снова вернется своему законному владельцу. Он не был уверен, станет ли палочка подчиняться, но, кажется, Драко не жаловался. Впрочем, он и о праве передачи с бою, похоже, ничего не знал. Удивительно, что была на свете особенность магии, известная Гарри, но неизвестная Драко.

— Привет, — сказал Гарри, закрыв за собой дверь.

— Привет, — откликнулся Драко, сощурился и немного запрокинул голову. Гарри почувствовал себя неловким, будто ему внезапно начали мешать конечности, и поспешил сесть на соседнюю парту.

— Ну, показывай.

Драко откашлялся, прикрыв рот кулаком, а потом прикрыл глаза и поднял палочку. Воспользовавшись мгновением, Гарри уставился на него с жадностью погибающего от жажды. Драко казался прозрачным: тонкие веки, узкие запястья, длинные ресницы, белёсые в последних солнечных лучах из окна. И чёрная-чёрная одежда, резко контрастирующая с его белизной острыми линиями воротника и рукавов, скрывающая шрамы и Чёрную метку на теле своего обладателя.

— Экспекто Патронум, — торжественно провозгласил Драко, и с кончика его палочки посыпались серебристые искры. Яркие и живые, они почти собрались в какое-то существо, что-то крупное, но облачко быстро потеряло форму и зависло в воздухе ни на что не похожей кляксой. Но всё же, когда Драко открыл глаза, Гарри широко улыбнулся ему, и яркие губы растянулись в ответной улыбке.

Драко ему улыбнулся.

В подреберье надулся воздушный шар. Показалось, что щёки Драко немного порозовели, но это, должно быть, было простой игрой света. У Гарри закружилась голова, он сильнее сжал пальцами край парты, чтобы не упасть — или не взлететь, — и уже открыл рот, чтобы произнести долбаное «давай поговорим», но вдруг волшебство кончилось: Драко поднялся, деловито убирая палочку в рукав.

— Если я всё ещё нужен на этой твоей встрече старых приятелей, то нам пора, — сказал он.

Гарри захотелось изо всех сил удариться головой о стену, но он сдержался. Он никогда ещё не делал первый шаг. И с Чжоу, и с Джинни всё складывалось как-то само собой, не говоря уже о том, что общение с Чжоу вообще с натягом можно было назвать отношениями. Кроме того, Гарри никогда не случалось западать на парня. Да он, честно говоря, и не видел вокруг себя парочек одного пола, хотя, возможно, просто был недостаточно внимательным.

Интересно, а у Драко вообще был кто-нибудь, или тот довольствовался глубокой любовью к самому себе?