Гарри даже не нашёлся, что сказать, только нахмурился и посмотрел на Рона.

— Это… это всё звучит как-то паршиво. Может, вы с Гермионой придете на Рождество сюда?

Рон поморщился так, словно Гарри предложил ему купить себе новую модель «Молнии» или вроде того.

— Я уже спрашивал об этом. Ну, то есть, я хотел спросить тебя, конечно, но пытался как-то намекнуть маме. Только она и слышать ничего не хочет. Уперлась, говорит, чтобы ты сам сюда приехал. А я с Дином вообще в одном доме находиться не хочу. Они с Джинни странные какие-то, я вот еле свободную минуту выцепил, когда она у камина не торчит. Всё что-то обсуждают.

Гарри помолчал. Он так и не придумал слов, чтобы объяснить, что не хочет ехать в Нору в этом году, да и не сильно пытался, отложив это неприятное дело в дальний ящик. Но Рон, кажется, сам всё понял, и его веснушчатая голова поникла.

— Ты не приедешь, да?

Гарри помотал головой.

— Дин будет спать в моей комнате, — мрачно вздохнул Рон.

— Может, вы с Гермионой скажете маме, что помолвлены, и она разрешит…

— Не, — Рон даже не дослушал, и Гарри легко представил, как он отмахивается. — Это бесполезно. Она очень старомодна. Скажет, только после свадьбы, ну ты понимаешь…

Не желая слушать о личной жизни лучших друзей, Гарри поспешил спросить:

— То есть, ты так ей и не сказал, да?

— Да всё как-то к слову не приходилось, — Рон снова вздохнул. — Понимаешь, я просто не представляю, как это должно выглядеть. То есть, я сяду с ними ужинать, и скажу: мам, пап, мы с Гермионой…

Он резко замолчал, и Гарри услышал глухой, словно с помехами голос миссис Уизли:

— Рон, дорогой, что у вас с Гермионой?

Выругавшись, Рон одарил Гарри извиняющимся взглядом и исчез.

Что ж, по крайней мере, необходимость объясняться насчет Рождества пока что исчезла вместе с ним.

***

Гарри, на самом деле, и сам толком не знал, почему ему так не хочется к Уизли. То есть, он ведь считал это место своим домом уже много лет. Они всегда были ему рады, всегда заботились о нем, как о родном сыне. Но на войне погиб Фред, разбив миссис Уизли сердце, а теперь она ещё и из-за разрыва Гарри с Джинни расстроена. Вряд ли она была зла, но Гарри предпочёл бы выслушать обвинения и ругань, чем снова быть окруженным её заботой.

Впрочем, это не значило, что он хотел быть совсем один. Как оказалось, одиночество в доме Сириуса тяготило его точно так же, как присутствие однокурсников в спальне Гриффиндора. Он не знал, чем себя занять: чтение его не увлекало, практиковаться в магии не хотелось, изучать буклеты о работе, которые в качестве напутствия выдали им в школе, было не интересно. Один раз Гарри выбрался на улицу, просто побродить по району, но теперь уже и жизнь магглов начала казаться ему чужой и непонятной. Он ходил вдоль витрин, украшенных к Рождеству, втихаря заглядывал в окна, видел детей, играющих в снежки, слушал рождественскую музыку, но даже в то время, когда он жил у Дурслей, вся эта праздничная суета вызывала у него больше энтузиазма. Можно было бы исследовать дом, но, стоило Гарри однажды подняться на этаж, где была комната Сириуса, его жутко затошнило, и он едва не рухнул на пол. Здесь даже не было Малфоя, который бы отхлестал его по щекам —как оказалось, это было весьма и весьма действенно. Единственной полезной вещью, которую Гарри сделал, была покупка подарков для Рона и Гермионы: оставить лучших друзей без сюрпризов было нельзя.

Но звать их в гости, тем не менее, он не хотел, полагая, что им тоже нужно побыть вдвоём (по крайней мере, насколько позволит миссис Уизли). Приглашать кого-то ещё из однокурсников — тем более. Кого-то из Ордена Феникса? Глупо, зачем бы им сюда приезжать?

У него оставался только один вариант. И этот вариант выглядел безумно, совершенно нелепо, и все же был до странного притягателен.

Что ж, к чести Гарри стоит сказать, что он боролся с этой мыслью несколько дней, до самого Сочельника. Он приводил самому себе самые логичные аргументы и доводы, но чем больше он с собой спорил, тем чётче становилась его навязчивая идея. Наконец, утром он позвал к себе Кикимера и сказал ему:

— Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня.

— Все, чего пожелает хозяин, — ответил старый эльф. И, набрав в грудь побольше воздуха, Гарри велел:

— Пригласи сюда Драко Малфоя.

Казалось, даже Кикимера эта мысль удивила. Он несколько мгновений изучал Гарри своими старческими блеклыми глазами, будто хотел спросить: «Хозяин в своем уме?» — но, наконец, кивнул и с хлопком исчез.

А Гарри остался: ждать и ругать себя за эту решительность. Конечно, Малфой не придёт, даже если ему, как и Гарри, опостылело сидеть в собственном доме, даже если ему не нравится компания отца (а Гарри почему-то подозревал, что она ему не очень нравится), вряд ли он позволит себе оставить собственных родителей на Рождество. Это же семейный праздник, а кто виноват, что у Гарри нет семьи? Ну, тот, кто виноват, всё равно уже не сумеет за это ответить.

Но всё-таки Гарри поднялся к себе на ватных ногах и распахнул чемодан, ища что-нибудь поприличнее. Разумеется, Драко не придёт, но если вдруг он всё же придёт, Гарри собирался выглядеть как гостеприимный хозяин, а не как человек, который не знает, куда себя девать от одиночества, а потому уже почти неделю носит одну и ту же футболку. К счастью, все остальные его вещи Кикимер тщательно выстирал и сложил обратно в чемодан, старательно разобрав по какой-то ему одному ведомой системе.

Сердце Гарри билось, как дурное, а перед глазами всё слегка расплывалось. И руки тоже дрожали — он судорожно перебирал цветные тряпки в чемодане, пытаясь понять, что именно будет выглядеть подходяще. Наконец, достав что-то из одежды, он бросил это на кровать и стащил с себя свою старую футболку. Натянул другую, поновее, надел джинсы, едва не запутавшись в штанине, понял, что не взял носков, и принялся их искать на дне чемодана, превращая старательно выверенный Кикимером порядок в хаос.

Под руку попалась парадная мантия, и Гарри зачем-то достал ее: она была чёрная, вполне себе спокойного кроя, и, подойдя к зеркалу, Гарри натянул её на себя. Его щёки горели лихорадочным румянцем и вспыхнули ещё больше, когда рожица на письме, торчащем из рамы, скорчилась в насмешливой гримаске. Гарри торопливо сорвал письмо и бросил в ящик, с грохотом задвинув его, а потом сел на край кровати и принялся натягивать носки, уговаривая себя, что ничего страшного не происходит.

Никто не придёт.

Подумаешь, Малфой немного посмеётся над ним, но ведь он делал это каждый день на протяжении пяти лет, да и на шестой год никакого дружелюбия не проявлял. И на седьмой. И на восьмой, в принципе, тоже, ему наверняка просто опостылело вообще ни с кем не разговаривать.

Снизу послышался какой-то шум, сопровождаемый хлопком, с которым трансгрессировал Кикимер. Сердце Гарри упало из горла в пятки. Он сунул ноги в кроссовки и зачем-то почти бесшумно подошел к двери и приоткрыл ее.

Внизу было тихо. Почему Кикимер не мог просто переместиться сразу к нему, чтобы сообщить об отказе Драко прийти?

— Ну, и где же сам Поттер? — раздался насмешливый голос в прихожей.

***

Видимо, Кикимер забыл предупредить Драко о том, что в коридоре лучше не шуметь, а может, портрет старой хозяйки не был для него такой проблемой, но только в ответ на громкий вопрос раздался характерный звук разъезжающихся штор, и истеричный голос завопил на весь дом так, что Гарри подпрыгнул на лестнице:

— ГРЯЗНОКРОВКИ, МАГГЛОЛЮБЦЫ, ПРЕДАТЕЛИ КРОВИ, СГОРИТЕ В АДУ, ОТОБРАЛИ МОЙ ДОМ, ОТДАЛИ ПРЕДАТЕЛЮ, МЕРЗКИЕ, ЛЖИВЫЕ…

— Ого, — присвистнул Драко где-то посреди этого монолога, и тут Вальбурга Блэк внезапно заткнулась: видимо, рассмотрела, на кого именно она орёт. Гарри, решив не продолжать знакомство Драко с его — кем она там приходилась, двоюродной бабкой? — поспешил вниз, едва не путаясь в полах идиотской парадной мантии, которую так и не снял впопыхах.

— Я здесь, — сказал он, понизив голос на всякий случай. — Тебе лучше пройти к лестнице, пока она не очухалась.