— Ну, сначала я попробовал воспоминание с первым полетом на метле… — он запнулся, а Малфой фыркнул.

— Что? Ничего получше у тебя не нашлось?

— Знаешь ли, у меня с этим было не очень, — огрызнулся Гарри. — Потом я ещё пытался вспомнить тот момент, когда мы выиграли кубок…

Малфой нетерпеливо поморщился и недоверчиво спросил:

— И всё это сработало?

Гарри помотал головой.

— Нет, скорее я хотел объяснить, какие воспоминания не подошли.

— Ладно, а какое подошло?

Гарри посмотрел на Малфоя, который никогда не был сиротой или изгоем (до этого года), которого не пинал в детстве кузен вдвое крупнее него самого, у которого не отбирали и без того старые и сломанные игрушки — и подумал, что тот не сможет его понять. Но всё же, раз он начал, единственным правильным решением казалось договорить.

— Если ты сейчас скажешь что-нибудь в своем стиле, я уйду, — предупредил Гарри. Малфоевская бровь поползла под челку. — Опекуны. Я думал о своих опекунах и о том, что мне больше не придётся к ним возвращаться. Терпеть унижения, насмешки, всё такое. Я думал, что наконец-то стал кем-то, а не никем, как они всегда пытались мне внушить.

Наверное, Малфой хотел что-то ему сказать, но сдержался. Гарри даже доставило некоторое удовольствие смотреть, как он мнётся — очевидно, чувство самосохранения было сильнее привычки цепляться за любой повод хорошенько пройтись по Гарри и его семье.

— Понятно, — наконец выдавил он бесцветным голосом, и всё же уточнил: — Но ты же их потом снова увидел, разве нет?

Гарри только плечами пожал.

— Да, это так. Но в тот момент, когда я узнал, что я волшебник… я об этом не думал.

Он решил, что достаточно откровенным сегодня был с Малфоем, а потому не стал рассказывать про другие воспоминания, про голос матери, который слышал каждый раз, когда появлялись дементоры, и про зеркало Еиналеж, в котором видел своих родителей живыми и здоровыми.

Но, кажется, Малфоя устроило его объяснение.

— Что ж, — заключил он. — Хорошая история, только мне это не поможет. Я никогда не хотел… сбежать из дома. — Казалось, на его губах застыло невысказанное «прежде», но Гарри не стал об этом спрашивать — вдруг ошибся?

— Может, у тебя есть особенное воспоминание, связанное с ними?

Малфой наморщился задумчиво, а потом хмыкнул.

— Не знаю. Может, и есть.

Стало ясно, что больше ничего говорить он не собирается. Пожалуй, на этом их урок можно было считать оконченным на сегодня, за окнами полностью стемнело, и наверняка уже скоро отбой. Гарри убрал палочку, поудобнее запихнул мантию под мышку и собрался уходить и лишь тогда вспомнил ещё кое-что важное, о чем хотел сказать Малфою.

Тот явно ждал, пока Гарри свалит — может, хотел продолжить свои эксперименты, — а потому раздражённо наморщился, заметив, что тот вернулся.

— Слушай, — Гарри немного неловко почесал плечо, — вообще-то, есть одна вещь, о которой, мне кажется, ты должен знать.

— Что? — спросил Малфой, прислоняясь бедром к краю одной из старых парт. На её столешнице цвело большое радужное пятно — наверное, след от какого-то старого заклинания, которыйтак и не смогли свести до конца.

Гарри задумался, стоит ли вообще об этом рассказывать — Хагрид ведь доверил секрет только ему, — но с другой стороны, даже Гермиона согласилась: Малфой должен знать.

— Просто хочу тебя предупредить. На днях сюда приедет какая-то комиссия из Министерства. Из-за Лаванды Браун.

— Я не трогал её, — быстро выпалил Малфой и побледнел — в одно мгновение стал таким же измученным, каким Гарри видел его в начале года. — Я вообще никого не трогал, Поттер! — кажется, он не так воспринял слово «предупредить», и Гарри поднял обе руки, запаниковав.

— Да постой ты! Я не хочу сказать, что это твоя вина! Я хочу сказать, что к тебе они будут особенно придирчивы, понимаешь? Ну, то есть, могут быть! Может, мне это только кажется…

Морщинка, которая появилась у Малфоя между бровей, чуть разгладилась, и на миг его острое, вечно раздраженное лицо стало даже симпатичным — растерянным каким-то, словно он понять не мог, почему именно Гарри ему все это говорит.

— В общем, просто хотел тебе сказать, чтобы ты был готов, на случай, если они приедут незаметно, вот, — неловко заключил Гарри.

Малфой помолчал.

— Ладно. Я только никак не возьму в толк, что тебе с того, что меня обвинят в чем-нибудь и исключат, к примеру?

— Ну, я… — растерялся Гарри. — Я просто подумал, что это несправедливо, тебя же оправдали.

— Да. Благодаря тебе. Не хочешь посадить на свою репутацию пятнышко?

В ответ Гарри закатил глаза так сильно, что по ощущениям— ещё немного, и он сможет увидеть собственный мозг.

— Не все такие, как ты, Малфой.

— Я портил тебе жизнь семь лет. С чего тебе помогать мне?

— Не обольщайся. С натягом шесть. И ты мне жизнь спас.

Казалось, эта мысль поразила Малфоя. Он посмотрел на Гарри ещё более изумлённо, и тот усмехнулся.

— Думай, что хочешь, но я сказал тебе просто потому, что хотел, чтобы ты знал. Если ты практикуешь тут какие-то черные делишки, то тебя, конечно, всё равно поймают, но если нет — лучше не подставляйся.

— Ладно, — после долгой паузы ответил Малфой. — Не буду.

***

В спальне на кровати Рона, соседней с Гарри, обнаружились сам Рон и Гермиона — она сидела, привалившись к его плечу, и изучала какую-то книгу, то и дело добавляя пометки карандашом и что-то комментируя. Увидев Гарри, они оба расцвели улыбками, и Рон немного выпрямился, показав в изножье кровати.

— Приятель, ты как? Как прошло?

Он не стал упоминать Малфоя вслух, потому что в спальне также находился Дин, но, в принципе, и так всё было понятно.

— Нормально, — ответил Гарри, садясь. — Я сделал всё, о чем мы говорили.

Гермиона кивнула и подобрала под себя ноги.

— Ты молодец, — ласково похвалила она.

Гарри стало тепло — он посмотрел на друзей с симпатией и подумал, что ему, несмотря на гложущее чувство одиночества, нравится видеть их вместе, спокойных и умиротворённых. Возможно, несколько лет назад он бы счел, что Рон и Гермиона не слишком друг другу подходят, но теперь становилось очевидно, что это не так. Рон то и дело посматривал на Гермиону с теплом и нежностью, казалось, он испытывал прилив восхищения каждый раз, когда его взгляд падал на её каштановую макушку.

— Я хотел спросить кое-что, — неожиданно для себя произнес Гарри и замялся, встретив пару выжидательных взглядов. — Гермиона, у тебя.

— Да?

— А ты знаешь заклинание… как его… «Колыбельная»?

Взгляд Гермионы стал немного удивленным.

— Да, я как-то изучала его на досуге. Ты про иллюзию для детей, да?

— Мама читала его нам на ночь, — вспомнил Рон. — Она любила создавать каких-нибудь животных или птиц, но я всегда просил у неё квиддич. Вечернее небо и игроки, которые летают на фоне. Они, правда, у неё получались немного похожими на троллей…

Гермиона рассмеялась, и Гарри подумал, что этот смех немного отличается от того, что он привык слушать. Будто Рон её почему-то умиляет.

— Так вы двое можете меня научить? — спросил он.

— Это не сложно, — сказала Гермиона. — Но нужно очень четко представить, что именно ты хочешь изобразить. Для детей обычно многого не требуется, но я слышала, что есть волшебники, которые с помощью «Колыбельной» могут создавать феерические картины, например мистер Габоуз в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году воссоздал…

Пока она говорила, Гарри вспомнил, как Малфой, воодушевленно размахивая палочкой, сотворил над собой целую панораму ночного неба, которая ничем не уступала зачарованному потолку в Большом зале. Вокруг него кружились планеты, рождались и умирали галактики, а он руководил всем этим лишь при помощи собственной фантазии. Гарри не был уверен, можно ли назвать Малфоя художником, но то, что он делал, правда было феерическим.

— …Его, конечно, оштрафовали, ведь он чуть не нарушил Статут о секретности, — прервала мысли Гарри Гермиона, — но вписали в историю как великого художника.