— Он передал, — перебил Малфой.
— Тогда почему ты здесь? — спросил Гарри.
— Вероятно, — презрительно отозвался слизеринец, — потому что я не хотел приходить.
Потоптавшись на месте, Гарри подошел к черной от сажи стене и, вздохнув, сел напротив Малфоя. Тот отодвинулся от него, как от прокажённого, но Гарри было плевать, что он думает. Сил просто не осталось. Возвращаться обратно он не хотел, да и некуда было возвращаться.
— Ты выглядел лучше за обедом, — заметил Гарри. Малфой не смотрел на него, и Гарри запрокинул голову, созерцая потолок, тоже в подпалинах там, где когда-то его лизнуло пламя. — Что случилось после?
— Как будто тебя это волнует, — безжизненно откликнулся Малфой.
— Твоего отца выпустили, — Гарри пожал плечами. — Я был бы счастлив на твоём…
— Что ещё раз доказывает, что ты ровным счетом ни хера обо мне не знаешь, — внезапно огрызнулся слизеринец и отодвинулся от Гарри ещё дальше. Удивительно, что он не спешил встать и уйти, но, может, у него тоже просто не было сил.
Гарри захотелось спросить, почему именно Малфой не рад освобождению своего отца, но не нашел слов. Зато сам Малфой внезапно заговорил, и голос его звучал слишком спокойно как для того, кто торчит в закрытом коридоре восьмого этажа и все свои дни проводит практически в полном одиночестве:
— Я не знал ни о чем до обеда, пока вы, гриффиндорцы, не затеяли скандал, и какой-то доброхот не подсунул мне газету. Вероятно, мама не успела отправить письмо. И, конечно, я рад, что его освободили. Это хорошие новости для семьи. Он оправдан, и хоть наша репутация подпорчена, это лишь временно — отец знает, как вернуть все как было. Он начал заниматься этим, уже сидя в Азкабане. Но ты не представляешь, что это — когда все вокруг обсуждают его и нас с матерью. Раньше никто на Слизерине даже шепотом не смел сказать о нем дурного слова. Но сейчас всё иначе. А я обязан слушать это всё, и… — он закусил губу, и Гарри, чей взгляд как-то незаметно для него самого вернулся к Малфою, увидел, как она налилась кровью под белыми зубами. Наверное, подумал он, тяжело молчать об этом так долго, раз Малфой решил выговориться своему школьному врагу.
— Я знаю, что такое, когда все обсуждают тебя, — напомнил Гарри. — Ты в свое время тоже приложил к этому руку.
Малфой пожал плечами и переплел перед собой бледные тонкие пальцы. Гарри они показались почти синеватыми.
— Я не стану говорить, что мне жаль.
— Конечно, не станешь.
— Но я скажу, — он скривился, — что я жалок, раз вообще решил рассказать об этом тебе.
Гарри хмыкнул как-то неопределенно:
— Даже тебе иногда надо с кем-то поговорить, да?
Малфой поглядел на него в упор, и Гарри ответил таким же взглядом, не желая уступать. Слабая тень прежнего соперничества шевельнулась между ними.
— У нас огромные долги, — сухо сказал Малфой. — «Пророк» пишет, что мы будем вынуждены продать поместье. Разумеется, это не так, но людям нравится злорадствовать и делать вид, что они знают всё лучше, чем я.
— Я не собирался злорадствовать, — возразил Гарри. — Я пришел тогда на суд, потому что…
— Потому что моя мама попросила, — подхватил Малфой. — Да, я знаю.
Они помолчали. Гарри пару раз открыл и закрыл рот, прежде чем всё же спросить:
— Так ты действительно жалеешь о своем выборе? О том, что принял Чёрную Метку?
Малфой вновь взглянул в упор, и как-то нехотя кивнул.
— Пожалуй. А теперь, с этого самого момента, я не хочу больше слышать от тебя о войне.
— Тогда, — Гарри кивнул в сторону закопченной стены, в которой когда-то была потайная дверь, — ты выбрал плохое место для того, чтобы поговорить.
Он прикрыл глаза и прижался затылком к камню, прислушиваясь, словно пытался услышать рев пламени изнутри. Но слышал только ровное, преувеличенно мерное дыхание Малфоя, будто тот контролировал каждый вздох, дозировал идеальными порциями. В сущности, Малфой был прав: Гарри вообще ни хера о нем не знал.
— Я слышал о пытках, — неожиданно для себя произнес он. — О том, что старосты были вынуждены…
Он ожидал, что Малфой этому вопросу не обрадуется, но тот вдруг резко вскочил, оскалившись, и Гарри, распахнувшему глаза, показалось, что сейчас слизеринец совершит бросок, достойный символа своего факультета. Но тот сдержался, только ноздри раздувались яростно и знакомо.
— Я сказал — ни слова о грёбаной войне! — отчеканил он и деревянным шагом направился прочь, гулко стуча каблуками ботинок о каменный пол. Гарри тут же пожалел о своих словах. И хотя любопытство его усилилось, он прекрасно понимал, что не стоило спрашивать Малфоя. Надо было узнать у кого-нибудь ещё — да вот хоть у той же Астории, например!
Но на целое мгновение Гарри поверил, что Малфой действительно пытал студентов. Пытал и очень сильно этого стыдится.
***
Гарри и оглянуться не успел, как в Хогвартсе началась подготовка к Хэллоуину. Мысли о Малфое, который теперь стал тщательно его избегать, отнимали много времени, но даже они не могли победить лавину домашних заданий, которые обрушили на своих студентов преподаватели. В придачу к этому шел Слизнорт, вцепившийся в Гарри, будто клещами, и ни в какую не желавший принимать отказы от посещения своих вечеринок. К счастью, репортёров там больше не было, а в спутницы в следующий раз Гарри просто взял Луну. На той же вечеринке появилась и Джинни: она пришла под руку с Дином, и Гарри ощутил очень отдаленное неудобство, глядя на них. Джинни, наверное, тоже было неловко, её улыбка выглядела натянутой. Но Гарри пожал Дину руку, и обстановка как-то разрядилась.
Один раз Гарри всё-таки заставил себя снова сходить к Хагриду. Великан был счастлив: он усадил Гарри за стол и тут же поставил перед ним целое блюдо каменных кексов, которые тот из вежливости поковырял. Он намеревался уйти минут черед десять, но оказалось внезапно уютно сидеть в круглой теплой хижине; Хагрид не стал даже вспоминать о Волдеморте или о том, что было в прошлом году. Напротив, он активно рассуждал о собственных планах, об учениках, которые, в этом году, кажется, прониклись к его урокам большей симпатией, чем раньше, а ещё поведал о том, что готовит для следующего урока каких-то совершенно удивительных существ (Гарри на всякий случай решил не уточнять, каких именно). Пока Хагрид рассказывал, наливая из чугунного чайника новую порцию чая, Гарри смотрел на его огромные, мозолистые руки, и ему становилось немного грустно. Если верить рассказам, когда-то именно Хагрид в этих самых руках принес маленького Гарри к порогу Дурслей, и именно Хагрид тащил его из Запретного леса, в полной уверенности, что Гарри мёртв.
Напоследок великан попросил заходить почаще и ободряюще похлопал Гарри по спине так, что у него ноги подкосились.
Во дворе его дома полностью созрели огромные рыжие тыквы, и Гарри, остановившись у самой большой, вспомнил о предстоящем празднике. Это должен был быть первый праздник за много дней, и не сказать, чтобы Гарри разделял всеобщую радость по его поводу. Он не знал, чем себя занять в лишний выходной, и даже пир его не особенно привлекал. Наверняка опять возобновится поток подарков, которые он, чётко следуя правилам безопасности, все ещё не открывал. Не хватало, чтобы Рон в очередной раз ненароком отведал каких-нибудь пропитанных приворотным зельем кексов. И что хуже — польются сочувственные слова о смерти родителей в этот самый день семнадцать лет назад.
Опасения Гарри насчет посылок сбылись: утром в Хэллоуин целая группа сов целенаправленно впорхнула в распахнувшиеся окна и закружилась над столом Гриффиндора, роняя свертки. Никому в этот праздник обычно не приходило так много угощений, но благодарные волшебники и волшебницы, кажется, пользовались любым поводом, чтобы в очередной раз высказать свою благодарность новому герою волшебного мира. Гарри воспринял появление сов без энтузиазма, а Гермиона, взмахнув палочкой, отвела несколько посылок, грозивших рухнуть Гарри прямо на голову. Правда, какой-то сверток все же опрокинулся в блюдо с пудингом, обдав самого Гарри, Рона и сидящего по другую сторону стола Невилла сладкими мокрыми брызгами.
