— Я не собираюсь их прощать. Никого из них. Они поддерживали Волдеморта, — Гарри вздрогнул, услышав это имя, — поддерживали режим, который он установил. Они не сопротивлялись. Может, если бы нас было больше, мы могли бы отбить школу. Но четверть старшеклассников была не с нами. Они шпионили. Они доносили обо всём, что знали. Они безжалостно издевались над своими же. И Малфой…
— Малфой тоже делал это? — спросил Гарри зачем-то. Джинни фыркнула и скрестила руки на груди.
— Когда он уводил первокурсников с собой, их вопли разносились по всему замку. Наверное, он очень старался угодить Кэрроу, чтобы спасти задницу своего папаши. Ты же знаешь Малфоя. Он ни перед чем не остановится…
Гарри отвернулся, невидящим взглядом уставившись куда-то в сторону полей за разрушенными воротами. Малфой всегда был эгоистичным и довольно жестоким, но такое… Даже Дамблдор когда-то, в последние минуты сказал это: «Драко, вы же не убийца». Мог ли он истязать детей, просто чтобы получить какую-то выгоду?
Вероятно, мог.
— Не веришь — сам у них спроси, — презрительно выплюнула Джинни, словно прочитала Гарри, как открытую книгу. — У своей Астории, например. Она тебе расскажет. Слизеринцы, вроде, теперь и сами с Малфоем не очень-то ладят. Я не удивлена, если честно.
— Ладно, — согласился Гарри глухо. Джинни поднялась, сделала шаг к нему и положила руку ему на грудь.
— Ты, может быть, просто не видел и не знал того, что видела и знала я. Просто хочу, чтобы ты подумал о том, что я тебе сказала. Как бы там ни было, в грядущей игре я собираюсь надрать им задницы, и хочу, чтобы ты тоже сделал свой вклад.
Гарри снова кивнул. Что ему ещё оставалось? Джинни была права: он не знал, что именно происходило в школе. Точнее, думал, что знал, но, конечно, не смог бы полностью прочувствовать страдания всех, кто здесь находился. Неудивительно, что многие так и не нашли в себе силы вернуться, даже получив письмо.
Он собирался было предложить Джинни пойти уже в гостиную Гриффиндора, но потом вспомнил Рона. Тот, наверное, спросит, что творится между ними, а они, кажется, и вовсе ни к чему не пришли. Джинни больше не собиралась говорить, и Гарри начал издалека:
— Рон сказал, что они с Гермионой решили…
— Я уже догадалась, —Джинни хмыкнула. — Нет, он мне не говорил пока, но ты бы видел его физиономию… Нет, ты, наверное, не заметил. Он наверняка хотел знать, не собираемся ли мы тоже… — она усмехнулась. Гарри, наконец, посмотрел ей прямо в глаза и подумал, что слишком давно её не видел толком. Когда-то у него сердце ёкало в груди от переполняющих его чувств. Сейчас он думал, что Джинни, пожалуй, симпатичная.
— А у нас есть отношения? — глупо спросил он. Джинни горько фыркнула, и глаза её снова заблестели, готовые пролиться слезами. Вот о чём она на самом деле собиралась поговорить, когда выходила из раздевалки, понял Гарри. Вот почему она плакала.
— Нет. Я так не думаю, Гарри. Может быть, у нас были отношения. Но теперь… Понимаешь… — она набрала полную грудь воздуха, но в этот раз её голос подвел её и сорвался. — Я просто надеялась, что нужно дождаться, пока всё это кончится. Пока ты снова станешь прежним Гарри. Но теперь я знаю, что ты не станешь. — Гарри промолчал, и она продолжила: — В прошлом году я ложилась спать с мыслью, что ты придёшь и спасёшь нас всех, а потом мы с тобой станем гулять за руку и наслаждаться нашей свободной жизнью, будем есть мороженое у Флориана Фортескью, играть в квиддич, ты пригласишь меня на выпускной бал… — Джинни всхлипнула, и Гарри почувствовал, что его сердце разбилось. Но, быстро справившись с собой, она снова заговорила: — Потом я всё ждала, что однажды ты выйдешь из комнаты Рона и предложишь… Да что угодно, хотя бы просто поговорить или выслушать меня. Но ты не выходил. Я была с мамой, она все время плакала из-за Фреда. Конечно, она не хотела, чтобы ты это видел. Тебе и так много пришлось пережить, вот что она говорила. Я знаю, что тебе нужна помощь. Поддержка. Но теперь я понимаю, что я не та, кто сможет тебе её оказать.
— А кто сможет? — зачем-то спросил Гарри, и голос прозвучал неожиданно безнадёжно, а вопрос — ужасно эгоистично. Джинни, наверное, тоже об этом подумала, она выпрямилась, вытерла лицо рукавом и твердо ответила:
— Я не знаю. Возможно, кто-нибудь, кто сможет тебя понять. Я… думаю, я больше не могу тебя понять. Да ты ведь и сам ничего не чувствуешь ко мне, разве я не права?
Гарри оторопел. Он не знал, как ответить на этот вопрос, не готов был столкнуться с этим вовсе, а правда казалась ему ужасной и какой-то непоправимой. Джинни вдруг порывисто, как и прежде, обхватила его лицо ладонями и поцеловала в губы; её поцелуй был мокрым и солоноватым от слез, и Гарри с ужасом осознал, что правда ничего не чувствует. Ни смущения, ни дурацких бабочек в животе, ни запаха сухих цветов, который, как ему казалось, всегда шлейфом следовал за Джинни.
Вообще ничего.
Джинни отстранилась, грустно усмехнулась и покачала головой.
— Вот видишь? — сказала она, неловко похлопала Гарри ладонью по груди и кивнула в сторону замка. Она была права: больше тут не о чем оставалось говорить.
Комментарий к IV. Брешь
Спасибо всем, кто ждёт, читает и комментирует! ♥
========== V. Искренность ==========
Комментарий к V. Искренность
Моя бета пережила операцию и чувствует себя нехорошо, поэтому я пока не пинаю её и выкладываю главу “как есть” - на свой страх и риск :) Но уже и так заставил читателей ждать долго, впоследствии выложу подправленное.
UPD. Дорогая бета вернулась, теперь текст стал еще лучше :D
Вот теперь Гарри по-настоящему пялился на Малфоя — иначе это назвать было невозможно. Рассказ Джинни не выходил у него из головы, точил изнутри кровавой ржавчиной. Разумеется, Джинни не врала. Она никогда бы не стала придумывать подобное лишь потому, что слизеринцы ей не нравятся. Она ненавидела их со страстным пылом, который мог родиться лишь благодаря по-настоящему жутким событиям. Но Малфой… Гарри смотрел на него за завтраком, затем на трансфигурации — пока однокурсники превращали оленьи рога в парики, — затем на истории магии. Он вспоминал какие-то мелочи, редкие встречи в прошлом году, шестой курс — и гадал: мог ли Малфой по-настоящему мучить студентов собственного факультета? Даже если его собственной жизни грозила опасность, скажи он «нет»? Даже если опасность грозила его отцу или матери?
Гарри думал, что нет, но червь сомнений точил его.
К тому же, мысли о Драко неплохо помогали забыть стыд после расставания с Джинни. Он немало испортил ей жизнь, и в тот момент, когда должен был поддержать её — упивался собственным горем. От этого Гарри только больше погружался в глухой колодец мыслей, из которого не было выхода, и лёжа по ночам в темноте задёрнутого полога в общей спальне, он раз от раза чувствовал себя, как в гробу.
— Знаешь, — однажды сказал Малфой, столкнувшись с ним на выходе с ужина — Рон и Гермиона, как всё чаще случалось, ушли вперед, увлеченные разговором, — если ты вечно ищешь меня взглядом, чтобы выбрать момент и назначить занятие, этот момент — сейчас.
Гарри вздрогнул и затравленно посмотрел в ответ. Он и не слышал, как Малфой подошёл, но подумал вдруг: может, стоит спросить у него напрямую?
Пауза затянулась, светлая бровь Малфоя приподнялась, а губы насмешливо дрогнули.
— Ладно, не буду мешать, — пробормотал слизеринец и в один миг обогнал Гарри, чтобы поспешить к подземельям.
Нет, подумал Гарри, он всё равно не скажет правду, это же Малфой.
Но он продолжал думать; мысль стала навязчивой, Гарри даже с Роном попытался поговорить, но потом решил, что не стоит: откуда Рону знать? Да и вряд ли он верит в добрые начала в темной малфоевской душе. Кроме того, Рон, хоть и заявил, что ничего страшного не случилось, довольно болезненно переживал разрыв своей младшей сестры и лучшего друга.
Как-то незаметно пришла суббота, а с ней — первый в сезоне матч Гриффиндора по квиддичу. Накануне Гарри почти не спал, всю ночь его преследовали мутные видения леса, веток, похожих на крючковатые руки, и паутины, а на рассвете он подскочил от того, что задыхается.
