— Гарри пожал руку ловцу Слизерина, — ответил Рон так, будто это все объясняло. Брови Гермионы поползли вверх, и Рон явно воспринял это по-своему: — Вот и я о чем! Мы все знаем, на что они способны!
Гермиона цокнула языком и бросила взгляд на хмурого Гарри, явно готового держать оборону, а потом вдруг заявила:
— Правильный поступок. Ты молодец.
— Чего?! — одновременно воскликнули и Рон, и сам Гарри, но Гермиона только фыркнула.
— Рон, не все слизеринцы поддерживали Волдеморта. Тебе не приходило в голову, что многие наши проблемы — от того, что мы виним людей в том, чего они не делали?
— Да нет у нас никаких проблем! — возмутился Рон и покраснел — как будто Гермиона задела его за живое. — Разве кто-нибудь из них сражался за школу, когда все сражались? А Паркинсон предлагала выдать Гарри Волде…
— Не произноси это имя! — неожиданно для самого себя закричал Гарри, и его друзья остолбенели. Он чувствовал, как горит лицо и почему-то запястья рук. — Он мертв! Он умер! Хватит произносить его долбанное имя!
Гермиона открыла было рот, но Гарри слишком резко двинулся вперед, едва сдержавшись, чтобы не оттолкнуть друзей. В голове запульсировала мерзкая боль, а сердце зашлось в груди, будто у напуганного зайца. Казалось, он слишком долго сдерживался и теперь закипел, расплёскивая вокруг себя беспричинную ярость. С громким топотом Гарри взлетел на самый верх Часовой башни по деревянным ступенькам и свернул в коридор. Бегущие навстречу весёлые третьекурсники прыснули в разные стороны, тыкая в него пальцами, но Гарри прошел мимо, то и дело срываясь на бег. Узкие коридоры петляли, как никогда на его памяти, и, наконец, обогнув статую толстого монаха и плечом толкнув деревянную дверь, ослепший от ярости Гарри едва не врезался в кого-то очень светловолосого. Глухо стукнули о землю книжки, зашуршала под подошвой ботинка газета, на первой полосе которой танцевал в смешной шляпе незнакомый волшебник.
— Гарри!
— Л-луна?
Она улыбнулась так ярко, будто не видела в жизни ничего приятнее взъерошенного, злого Гарри Поттера, и тому стало стыдно. Он поторопился подобрать разбросанные вещи и успел заметить, что Луна ходит в разных носках.
— Я… не знал, что ты вернулась в школу, — сконфуженно пробормотал Гарри.
— Приехала немного позже остальных. Но ты всегда так быстро убегал, что я не успевала поздороваться, — безмятежно откликнулась Луна. Гарри залился краской до корней волос и только и смог промямлить:
— Извини.
— Все хорошо. Эти черные ши вокруг твоей головы, наверное, здорово мешают видеть?
— Черные… что? — переспросил Гарри, вручая Луне несколько книг. Она очень серьёзно кивнула, взяла книги и махнула рукой, приглашая идти за ней.
— Их очень много в школе. Наверное, они ещё не скоро исчезнут. Но ты их не бойся, они не причинят вреда, им просто все ещё немного страшно.
— Ни хрена не понял, — признался Гарри. Он шёл, куда вела Луна, не зная, где бы ему вообще хотелось быть. Возможно, где-то в Лондоне, может, на Гриммо? Там, где никого нет, и никто не говорит ему, что он сделал не так? Размышляя, Гарри пропустил мимо ушей всё, что Луна рассказывала об очередных существах, никому, кроме неё и её отца не известных, и у самого Большого зала едва не врезался снова — на этот раз в Малфоя.
— Смотри куда прёшь, — выплюнул Малфой, и Гарри, стиснув кулаки, развернулся было, чтобы ответить, но Луна не позволила:
— Не надо! Его просто совсем ослепили, он не виноват!
— Э-э, — растерялся Гарри, тупо наблюдая, как Малфой, гадко скривившись и ускорив шаги, скрылся за дверью Большого зала. — Ты имеешь в виду… эти твои… черные…
— Да, — Луна кивнула и махнула «Придирой» — конечно, это был «Придира» — словно и правда кого-то отгоняла. — Черные ши. Пойдем. Расскажешь мне, как ты провел лето?
Еще раз оглянувшись через плечо, но уже, конечно, не увидев Малфоя, Гарри помедлил и кивнул. Они вместе с Луной вышли во двор и зашагали бок о бок; лицо её было таким искренне любопытным, что Гарри и правда заговорил. Он не стал вспоминать о судах и интервью, полагая, что Луне это совершенно не интересно, но зато рассказал о том, как старалась быть улыбчивой и приветливой миссис Уизли, и о том, что по вечерам, отправив всех спать, она плакала. Рассказал, что мистер Уизли большую часть времени проводил в своем гараже с маггловскими штучками, а Джинни весь последний месяц лета бредила квиддичем. Рассказал, как впервые после возвращения из Хогвартса приехала Гермиона, и как они с Роном долго обнимались (Гарри тогда было страшно неловко, и он не знал, должен ли поздороваться или всё-таки оставить их наедине). Рассказал, что на чердак дома Уизли вернулся упырь, и как он радостно барабанит по трубам с утра пораньше. Луна слушала с интересом, широко распахнув свои сонные глаза, и то улыбалась, то хмурилась, порой совершенно невпопад. Когда рассказывать стало нечего, Гарри вдруг обнаружил, что они почти спустились к озеру, а раздражение, кипевшее внутри, совсем сошло на нет.
— Гермиона мне писала, — сообщила Луна, наклонившись и подобрав у подножия каменной лестницы совершенно непримечательный камешек. Она повертела его, будто оценивая, и сжала в кулаке. — Сказала, что тебе совсем не до нас.
Гарри помялся.
— Не знаю, — сказал он. — Я… мне…
— Ты ничего не должен! — возразила Луна и настойчиво сунула нагретый камешек Гарри в ладонь. — Просто иногда помощь находишь там, где её совсем не ждешь, не так ли?
Пока Гарри пытался придумать, как выразить несогласие, чтобы её не обидеть, Луна уставилась куда-то в небо, задумчиво напевая странную мелодию, а затем заявила:
— Тебе не кажется, что пора заглянуть на Северную башню? Утром я видела, как туда слетались совы. Наверное, что-то важное происходит.
— Э-э, — только и смог ответить Гарри. Что там вообще могло происходить важного, умерла особенно вкусная мышь? Но Луну, похоже, это действительно волновало; словно вовсе забыв о Гарри, она внезапно развернулась и, пританцовывая, направилась обратно к замку. Гарри сначала проводил её взглядом, а потом раскрыл ладонь и взглянул на камушек. Обычная галька, обточенная водой, зелёновато-серая, с мелкими белыми прожилками.
Ничего особенного, но Гарри зачем-то сунул её в карман.
***
Последние осенние солнечные лучи упрямо пробивались в высокое окно и слепили Гарри всякий раз, когда тот поворачивал голову. Профессор Баркер ходила между рядов, сжимая в руках волшебную палочку, и безмолвно наблюдала за студентами, пишущими проверочные работы. Вопросов было не так уж много, но каждый из них требовал развернутого ответа: Гермиона своим мелким, убористым почерком заканчивала уже третий лист пергамента, а Рон то безуспешно пытался заглянуть к ней, то принимался жевать кончик пера в бесплодных попытках выдавить из себя хоть что-то.
Гарри даже не пытался. Последние дни совсем выбили из сил: Рон (видимо, после разговора с Гермионой) вечером в день первой тренировки как-то неловко хлопнул его по плечу и сказал, что всё в порядке, а вот Джинни продолжала злиться. Это сказалось и на сборах команды, на которые Гарри и так не очень-то хотел идти, и на общих посиделках в гостиной, где всё чаще повисала неловкая тишина. Вообще после той тренировки Гарри вдруг понял, насколько слизеринцы отчуждены от остальных факультетов: все вокруг начинали таращиться, когда Гарри и Астория здоровались в коридорах. Правда, очень скоро эту привычку подхватила и Гермиона, но лучше ситуация не стала. И в то время, пока Гарри прощалось быть великодушным, на ловца Слизерина смотрели с презрением.
Но даже если она и правда просто подлизывалась — Гарри было плевать. Астория не заваливала его бесполезными благодарностями и не пыталась примазаться к его компании — она лишь махала рукой, улыбалась и шла дальше. Следом за ней стали здороваться ещё несколько других учеников Слизерина, и, к удивлению Гарри, мир не перевернулся.
— Время! — объявила профессор Баркер и взмахом палочки призвала пергаменты. Листы с шуршанием полетели ей в руки; Гермиона разочарованно вздохнула, а Рон испустил полный облегчения стон в ответ. Гарри же безразлично проводил взглядом три строчки, красующиеся на его собственном листе. — Оценки я сообщу на следующем занятии, а в оставшееся время предлагаю перейти к новой теме. Поднимите руки те, кто умеет вызывать Патронуса.
