Минусов у этого способа было несколько. Во-первых, отнюдь не всегда челобитную Свет принимал – только искренние просьбы, идущие из глубины души просителя. И только в том случае, если просьба действительно обоснованная. Надуманные и безосновательные тексты оставались без внимания, а если отправитель упорствовал, у него могли и настоящие проблемы возникнуть. Второй же минус состоял в том, что если в течение недели на челобитную не поступало никакой реакции, текст возникал на всех алтарных стелах всех храмов империи. И маячил там до тех пор, покуда беда, его породившая, не бывала решена.

Плюсы метода проистекали из его минусов. Во-первых, такую просьбу решали более чем оперативно, да ещё и с запасом. Поскольку распоряжение поступало с самого верха, а его неисполнение могли расценить и как мятеж. Во-вторых, впоследствии просителю хватало обычного намёка, чтобы к нему местные власти прислушались очень внимательно.

Однако в Бухловке всё изначально пошло наперекосяк. Мало того, что шахтёры умудрились допиться до такого просветления, что Свет без возражений принял их пьяный бред. Так ещё и отыскать источник оказалось весьма непросто. Поскольку в алтарном чертоге столичного кафедрального собора шёл ремонт, явление челобитной там успешно проморгали. И спустя неделю текст проявился, как и положено, во всех имперских храмах. Затем приключилось то, чего никто предвидеть не мог. Идея челобитной нашла горячую поддержку в умах прихожан всей империи. И они в великом множестве повторили жест отправителей – приложили свои пальцы под копией в сотнях храмов, часовен и кумирен. Результат ужаснул священников Лёвенгарда: несложное заклинание, вызывающее имя и местообитание отправителя, явило их взорам чуть ли не результаты переписи населения. Отыскать среди этих сотен тысяч или даже миллионов имён и топонимов исходник не смог никто. Получилось лишь примерно определить регион его происхождения. И следователи в опасных количествах устремились на поиски виновников торжества. Их, конечно же, нашли, и смогли восстановить картину, но как-либо наказывать даже неугомонного Джонни Дуба было уже поздно и бессмысленно. Веселье только начиналось.

В редакции «Имперского вестника» отделом новостей заведовал Вольдемар Найтингейл – редкостный даже по репортёрским меркам патриот, выжига и мудак. Оборудованный феерическим чутьём на ветры, дующие с самых вершин имперской власти. Такое сочетание в обычное время неплохо работало, и Найтингейла регулярно использовали, чтобы подать те или иные новости под наиболее выгодным соусом. Он в этом благородном деле изрядно поднаторел, обрёл без преувеличения всеимперскую известность… и решил, что может всё. Ну, почти всё. Тем более, что он потихоньку скупил пакет акций родного издания, вплотную приближающийся к блокирующему. Словом, к началу описываемых событий Вольдемар дозрел до такого величия, что стал регулярно терять берега. И когда один из его репортёров притащил в редакцию текст «чалобитной», его опубликовали мгновенно. Снабдив остроумными комментариями за авторством понятно кого. Каким местом думал Найтингейл, отправляя текст в печать, не понял никто. Поднять тиражи родному изданию он, конечно, сумел. А вот выкупить очередной пакет акций, которых как раз не хватало до блокирующего – уже нет. Когда твоей деятельностью, трудовой и коммерческой, начинают интересоваться организации, способные одним махом прекратить и то, и другое, и даже самого деятеля… В общем, после двух бесед с дознавателями светило новостной журналистики имело бледный вид, редкие зубы и заблокированные счета. На прощание ему прозрачно намекнули: если что-либо подобное случится ещё раз, мир станет беднее на одного хорошо откормленного борзописца. А его состояние поможет утешиться его многочисленным вдовам и сиротам.

Вольдемар, конечно, увял теперь надолго, но проблему это не решило ни на дюйм. Поскольку новость к этому моменту растиражировали все сколько-нибудь заметные издания. По всей империи. А в их редакции посыпались десятки, сотни, тысячи читательских писем с выражением горячей поддержки… В сочетании с текстами на всех алтарных стелах получалось такое, что императору оставалось либо честно жениться, либо удавиться. Можно было сперва жениться, потом давиться – это уже детали.

– Нет, Виктор, не сходится, – Ульрих пожал плечами. – Когда на башне загорелся факел, ты ещё не испортил с Гринривером отношения.

– А он заранее! Он знал, что я испорчу! Этот выблядок способен и не на такое! Откуда ты вообще его на мою голову…

– Сядь! – рявкнул Ульрих.

Тон был таков, что император сел. Прямо на пол. Власти в голосе старика хватило бы на дюжину Викторов. Всё-таки Ульриху давно перевалило за три тысячи лет, и он мог поставить на место даже слабенького бога.

В комнате повисла тишина. Потом император очень аккуратно поднялся с пола, поставил упавшее кресло и сел в него. Всё это молча.

– Хватит истерики. Тебе уже сорок лет от роду…

– Вообще-то сорок два… – буркнул Виктор.

– Тем более! Давно пора жениться. Виктор, ты выглядишь нелепо, – тон Ульриха стал ворчливым. – Если бы не твои заслуги, я бы давно сменил тебя кем-то другим. У тебя более чем достаточно дядьёв и братьев.

– О, а может, сразу перейдём к этой части? В пользу кого писать отказ? Джастин? А может, Кевин? А как насчёт Бартоломеуса? У него как раз уже трое детей…

– Не валяй дурака. На тебе долг!

– Как будто я просил о короне!

– Если я правильно помню, когда я объявил свою волю, ты притворился мёртвым, – снова хмыкнул старик.

– Да, а ты позвал некроманта. Милый папуля, мне было шестнадцать! – Виктор не скрывал сарказма. – У нас в роду никогда не было проблем с наследниками. Мог бы ещё тогда выбрать Кевина, например. Он и сам рвался, и воспитывали его сообразно. А я не хотел править.

– Именно потому и занял это место, – кивнул Ульрих. – И, как показало время, я не ошибся.

– Я очень хотел жить, знаешь ли! – огрызнулся Виктор и устало потёр лицо.

– Как по мне, не самая плохая мотивация, – пожал плечами старик. – И всё же, почему ты так избегаешь брака?

– Жизнь властителя ему не принадлежит, – с горечью в голосе ответил Виктор. – Я не выбирал, где мне учиться, с кем мне дружить. Меня затащили на престол за шкирку! Да мне любовниц подбирает целый департамент! Я даже не волен в том, кого ненавидеть, не то что любить! Ведь воля императора – это воля империи! И вот – меня заставляет жениться мой собственный народ! Подписей набрали три вагона! Наказ дали!! И меня опять никто не спросил!!!

Карие глаза императора вспыхнули. Буквально: на их месте возникли два провала в огненную бездну. Впрочем, на Первого императора это не произвело ни малейшего впечатления. Старик просто всерьёз задумался.

– Хорошо. Будь по-твоему!

Ульрих побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, решительно кивнул и откинулся на спинку.

– В каком смысле? Мне можно не жениться? – в голосе Виктора мелькнула надежда.

– Нет. Жениться тебе придётся. Это единственный реальный способ прекратить творящийся бардак. Народ тебя любит, и этим надо пользоваться. Потому что если мы будем продолжать упорствовать, авторитет власти может всерьёз пошатнуться. Кстати, исключительно в порядке информирования: вот ты чуть не спалил эту несчастную «чалобитную», – Ульрих демонстративно произнёс так, как было написано. – А ведь если бы тебе это удалось – в чём я сильно сомневаюсь, но всё-таки! – все предыдущие наши проблемы стали бы милой шуткой на именины. Напоминаю тебе, о правитель: это не просто бумажка, это зафиксированная богами Света воля народа. Именно поэтому я потратил чёртову уйму денег и времени на её поиск. Именно поэтому на ней стоит моя резолюция.

Ульрих Кровавый опустил взгляд себе на колени, где до сих пор лежал одинокий потрёпанный листок.

– Моя резолюция – не просто подпись впавшего в маразм основателя империи. Можешь поверить, можешь проверить, но едва она легла на бумагу, текст исчез со всех алтарных стел всех храмов. Остался только в нашем дворцовом – и в часовенке деревни Большая Бухловка. Оттуда он исчезнет, как только будет завершён обряд твоего бракосочетания.