— Опять все в сборе? — поинтересовался я, заваливаясь в прихожую. Все было как и несколько дней назад: темнота, диско-шар и валяющаяся в беспорядке обувь. К носкам без тапочек липла черная грязь.

— Кира и Вика еще. Костян на работе. Мы тут отдыхаем чуток культурно. Давай, присоединяйся.

Быстро раздевшись, я проследовал за Шамилем на кухню. Тут меня ожидал небольшой сюрприз: Эдик был в сознании и сидел на табуретке у окна, куря сигарету. Одет он был все так же в какую-то черную бесформенную хламиду до пяток, из-под которой торчали босые ступни. Мне бросились в глаза его болезненная худоба и длинные, спутанные, давно не мытые волосы. Ему было явно не больше двадцати пяти лет, но осунувшееся лицо, изрезанное морщинами, небритая щетина и фиолетовые круги под глазами сильно прибавляли возраста. Он молча кивнул мне и даже не протянул руку, чтобы поздороваться.

Кира и Вика, о чем-то спорившие в углу за столом, встретили меня с радостью.

— Что не попрощался тогда? — беззлобно попеняла Вика. — Мы даже и не поняли, что ты ушел, стали искать, где же Юрочка.

Я смущенно что-то пробурчал и сел рядом. Мне нравилось чувствовать себя своим. Эдик, все так же не проронив ни слова, встал и медленно вышел. Он горбился и кутался в халат, будто ему было холодно.

— Рисовать ушел, — пояснила Вика, поймав, как я провожал его взглядом. — У него сеанс татуировки сегодня вечером будет.

— Прямо здесь бьет тату? — я содрогнулся, вспомнив лютую антисанитарию в комнате и туалете.

— Ага. Он вообще из дома не выходит. Давно уже.

— А как же он?.. — я не мог найти подходящих слов от удивления.

— А ему много не надо. Эдик — веган, раз в три дня капусту съест какую-нибудь, и все. Он вообще почти не ест. В магазин за продуктами Костя ходит.

— Как же деньги, работа?

— Зачем ему деньги? На наркоту разве что, да на чернила. Костя за съем скинется, пару-тройку раз в месяц тату набьет — вот и на жизнь хватает.

каждую ночь с друзьями ходим на пробежку

будешь бегать с нами?

Шамиль хлопнул дверцей холодильника и, поставив на стол пару бутылок темного пива, достал из кармана небольшой полиэтиленовый пакетик.

— Угощаю, — сказал он и высыпал содержимое на стол. Это снова был порошок, но уже не чисто белый, а легкого розовато-желтоватого оттенка. Он рыхло комковался и по консистенции был похож скорее на муку, чем на сахарную пудру. — Сейчас покажу, что такое настоящий порох, уж я-то в этом толк знаю. У меня хорошие связи есть. Андрюха с Лютым вообще не секут фишку. В прошлый раз такую муть принесли, я барыге бы ебальник разбил, вот честно, за такую подставу. На три четверти — анальгин пополам с крахмалом, я его на вкус всегда отличу. Ты вот ушел тогда, а у нас тут разборки были.

Кира хмыкнул:

— Я думал, ментов вызовут, так вы орали, дебилы.

— Ты ж громче всех и орал, — отпарировал Шамиль. — Юра, на тебя делать?

Я равнодушно пожал плечами:

— Если говоришь, что лучше, чем в прошлый раз…

— Бля буду, лучше.

И даже несмотря на то, что я не верил в чудодействие пороха, все равно это зрелище завораживало, подогревая возбуждение и любопытство. Шамиль был не менее опытен в «черчении», чем Константин, порошка было больше, а нас — меньше. Хватило даже половины содержимого пакетика, чтобы разделить его на четыре жирные дороги. Самую большую по праву первого снюхал Шамиль.

— Рассчитывай дыхание, — посоветовал он, передавая мне свернутую купюру и морщась, будто выпил стакан самогона. — Чтобы ровно от начала до конца хватило на один вдох. И глубже вдыхай, а то опять все назад вывалишь.

Зачем я в принципе это делал? Меня никто не заставлял, не брал на слабо, не дразнил трусом или слабаком. Я был уверен, что если бы отказался, меня не стали бы переубеждать и даже отнеслись бы к моей позиции с уважением. Но я хотел этого — сам, хотел быть частью этого общества, хотел быть как все. Я хотел быть ими — беззаботными парнями и девчонками, проводящими свое время за веселыми посиделками в теплой компании, не терзающимися одиночеством, сомнениями и бесконечной болью потерь в дырявой насквозь груди…

разлетаемся на части

огибая контуры земли

мы не боимся скорости

и рисковать разбиться

Вставило!

Шамиль не соврал. То ли этот порох действительно был не таким, как в первый раз, то ли я наконец смог вдохнуть его достаточно глубоко и много — но только эффект наступил практически мгновенно. Ноздрю изнутри обожгло ледяным холодом, покалывая сотнями маленьких игл. В затылок что-то мягко стукнуло и будто растеклось. Я откинулся на спинку стула, задрав голову и хлюпая носом. «Только бы глючить не начало», — пронеслось в голове, но реальность убеждала меня в обратном. Я ощущал себя более чем трезво и адекватно. В глазах прояснилось, все кругом имело четкие очертания. Ничего себе наркотики. Да тут все наоборот.

— Ну как? — спросил Кира, закуривая и убирая с лица длинную челку. — Норм?

— Ага.

«Нормально» было самым подходящим словом, которым можно было описать мое состояние. Я именно так себя и чувствовал — нормально. Не в какой-то фальшивой эйфории, а просто на своем месте, комфортно и уверенно. Меня все устраивало и ничего не раздражало. Я чувствовал себя человеком: крайне редкое ощущение, которое посещало меня от силы пару раз. Не опальным чемпионом, не отстающим фигуристом, не студентом-неучем, не плохим братом, не одиноким и злобным мудилой — а просто Юрием Плисецким, таким, каким он есть на самом деле.

мы не устали

мы не устали

Во рту внезапно появилась адская горечь, я сглотнул и закашлялся: по всей видимости, порошок дошел до носоглотки. Вика подвинула мне литровую бутылку с водой, которую я схватил и жадно отпил несколько больших глотков.

— Провалился?

 — Угу.

— Так всегда, запивай, если горько.

Сама она сидела как ни в чем не бывало: в ее поведении ничего не изменилось, только глаза под густо накрашенными темными тенями веками казались бездонно-черными. Шамиль не спеша потягивал пиво из бутылки, Кира смотрел какие-то видео в телефоне. Я перевел взгляд на холодильник и увидел рядом в раковине гору немытой посуды. Дома я вообще не убирался — все это делал Виктор, даже в комнате у меня полы мыл в мое отсутствие, потому что знал, что меня хер заставишь; но тут меня что-то торкнуло изнутри, что невозможно оставить эту грязную кучу в таком виде. Кроме того, захотелось помочь Эдику, который показался мне слабым и больным человеком. Я резко встал, подошел к раковине, включил воду и налил на губку моющего средства. Даже не сразу понял, отчего сзади раздался такой дружный и заливистый хохот.

— Вот это его накрыло, меня бы так. Меня с трех дорог даже так не вставляет.

— Фартук надень, хозяюшка. Перчатки тоже есть, под раковиной лежат.

— Если совсем невмоготу будет, можешь еще и ванную отпидорить.

В любое другое время я бы обиделся, может, даже и в драку полез за «хозяюшку»; но сейчас было совсем не обидно, а даже наоборот, весело. Откуда-то пробудилось желание говорить без умолку, действовать, не сидеть на месте. Перебрасываясь с ребятами шутками, я действительно надел фартук, завязал волосы в хвост, перемыл всю посуду, почистил плиту и сковородки. Протер столешницу и подоконник, полил пожелтевший фикус, насыпал корма в кошачью миску, вынес мусорное ведро, нашел в углу швабру и совок и окончательно переместился в коридор. Такая неуемная жажда деятельности меня не пугала, скорее, радовала своей необычностью. Вот уж не представлял, что у наркотиков могут оказаться подобные эффекты.

остановиться

не хватит сил остановиться

Из-за приоткрытой в комнату двери доносилась громкая музыка, в щель виднелся силуэт Эдика, сгорбившегося над столом. Пахло сандалом, в воздухе витал легкий дым от курящихся палочек благовоний. Со шваброй наперевес я наконец добрался до ванной комнаты, включил свет и оглядел ее. Пожалуй, это было самое ужасное место во всей квартире. Тусклая мигающая лампочка без плафона, проржавевшие трубы с облупившейся краской, коричневые потеки в пожелтевшей ванне, вонь отсыревших тряпок, плесени и давно не выносившегося кошачьего лотка. Я оперся руками в резиновых перчатках о раковину, чтобы передохнуть, и понял, что они дрожат.