– Нет-нет. Сначала, Сашенька, вытри руки влажной салфеткой. Вон какие они у тебя грязные!..

А потом настанет вечер, и после ужина мама будет мыть посуду, а я стою рядом с полотенцем и протираю влажные тарелки, и вдруг одну выронил, и она с грохотом разбилась об пол, но мама сказала:

– Ты не обрезался? Да Бог с ней! Главное, что руки целы.

Потому, что она больше всех любит меня…

Иногда, когда я представляю все эти мысленные кинофильмы, все эти сцены, которых никогда не было и уже никогда не будет, мне кажется, что это и есть реальность. Та самая жизнь, которую я никогда не имел. Жизнь, где меня любят и стараются понять, где мои чувства важны, а мысли значимы. Как не хочется потом возвращаться из этого выдуманного счастливого мира… Я уже давно не плачу, когда меня обижают чьи-то слова и даже когда чьи-то поступки, бестактные взгляды в мою сторону или даже оскорбительные, которые так больно ранят меня и мучат. Но я готов разрыдаться, когда я представляю себе эту прекрасную несбыточную жизнь.

Но, может быть, и сбудутся. Хоть что-то из того, что я себе насочинял. Теперь-то может такое случиться! Ведь этот мой М приедет именно ко мне. Не для того, чтобы выбирать из трех десятков подростков нашего детского дома, а только ко мне. Я уже думаю про него – «мой М». На самом деле рано это, как бы потом не пожалеть о происходящем. Но ведь так сладко, так невыразимо приятно думать о том, что меня может ожидать в семье, дома, с родителями…

В окно, покачивая ветками, заглянуло дерево. И я открыл глаза. И дерево тоже за меня переживает. Как и Витька, Кирюша, Лидуха, и Игоряша, и вообще – все ребята и взрослые. Если завтра у меня получится – для многих это будет возвращением надежды на то, что и такие чудеса бывают. Многие тогда поверят в то, что и подростка, которому в следующем месяце исполнится уже шестнадцать лет, могут забрать к себе домой хорошие люди. Я почему-то уверен, что они хорошие. А плохим-то я зачем? Правда, я читал в интернете, что и возвращают очень часто. Типа разочаровываются. Думали – берем лапочку, а он монстром оказался. За родителями с ножом бегает, младшим родным детям угрожает, матерится, дома не ночует, в школу не ходит. Поводов бывает много разных. Если меня возьмут под опеку – надо будет изучить, за что чаще всего возвращают детдомовских, и вести себя соответственно. Но сейчас-то рано еще об этом думать. Пока еще меня никто и не собирается к себе брать. Хотя нет: «И пусть в этом году у тебя обязательно появится любящая семья. И, может быть, это будет наша семья». Значит, хотят взять меня. Может, мне помолиться? Помоги мне, Господи!..

Спал я плохо. То и дело просыпался, доставал свой телефон с тумбочки и смотрел на время. Хотя и знал, что не просплю. До одиннадцати меня в любом случае Лидуха поднимет. Но все равно мне было тревожно. Витямба во сне разговаривал. Иногда это с ним бывает. Но я ему никогда не говорю, что слышу его голос во сне. Мне кажется, что это как-то очень не по-человечески – подслушивать чужие сны. Это еще хуже, чем читать чужие письма. Ведь во сне нельзя себя контролировать совершенно. Поэтому стыдно пересказывать человеку то, что он шептал ночью.

Поле шести утра я уже и не пытался заснуть. Просто лежал и слушал музыку с телефона, через наушники. Сначала долго не мог понять, что сейчас мне хочется включить. В результате раздумий решил, что это будут «Времена года» Чайковского. В последнее время я особенно часто именно их слушаю. Сначала мне больше всего нравились «Подснежник», «Баркарола» и, конечно, «Осенняя песенка», но постепенно я и все остальные пьесы расслушал, и теперь мне они все очень нравятся. И протяжная знойная «Жатва», и вся наполненная желто-красным лесом и сумрачным осенним небом сцена охоты. Но сейчас как-то удивительно легли мне на душу «Святки». Такая трогательная и потаенная мелодия! Кстати, у Вивальди в его четырех концертах-сезонах мои любимые месяцы тоже зимние. Может, это оттого, что я и сам февральский?.. Светает… Голубоватый снег в окне становится серым, еще немного – и он окрасится в легкую желтизну. По двору, тихо урча, чтобы нас не разбудить, проедет продуктовая машина. Значит, уже привезли свежий хлеб к нам в столовку. Скоро несколько ребят и девочек из десятого класса, зевая и растирая ладонями замерзшие непроснувшиеся лица, пойдут в запахнутых пальто и куртках на кухню. Сегодня их класс дежурит. Значит, через час и нас начнут будить. Скоро восемь… Осталось только три часа. Я почему-то вдруг понял, что совсем не волнуюсь. Что готов ко встрече. Порылся в тумбочке, нашел яркую картонную коробку в виде снеговика с морковным носом и метлой. Это подарок с конфетами, которые нам вчера привезли шефы. Перебираю свои сладкие запасы. Вот эту съем, в желтом фантике с Красной Шапочкой на этикетке. Положу ее на язык и буду, лежа на кровати, ощущать, как она тает у меня во рту, наполняя нёбо сладким ароматом. И думать о чем-то очень приятном … так… о чем? О том, что я молодец все-таки – такую видеоанкету записал с волонтерами, что меня одного после нее приехали забирать. Хотя нет. Пока еще только – «надеюсь, в 11 утра мы уже увидимся».

Пока только увидимся.

Но – «на самом деле ты просто не можешь не понравиться. Поверь. Любая семья сочтет за счастье иметь такого сына». Игоряша нам никогда не врет. Потому и любят его ребята и доверяют ему. Он до конца бывает честен. И значит, мне тоже вчера не врал. И раз так – у меня есть все шансы понравиться. Я все же не уродливый, хотя и не лопоухий красавец, не глупый. Учителя считают меня достаточно развитым интеллектуально. Даже по всем медицинским справкам у меня вторая группа здоровья и никаких психических отклонений. А ведь больше чем у половины детдомовцев проблемы со здоровьем и умственным развитием очень серьезные. Я про это в интернете читал, как-то даже пару раз обсуждали это с Витямбой и Аверьяновым – двумя нашими общепризнанными умниками. Хотя, по мнению Любы, ее Сашка Лапушкин к девятому классу намного дальше наших пацанов продвинется. Люба вообще очень гордится именно Сашкой, хотя любит их всех – и сестру, и четверых братьев – одинаково сильно.

Уже без двадцати одиннадцать. Я поднялся на третий этаж учебного корпуса. Там сейчас, в каникулы, никого нет. Стою у окна. Это мой наблюдательный пункт за двором. Моему М. Евдокимову неоткуда больше появится, кроме как пройти через наш двор к подъезду администрации детского дома. И даже если он в спальный корпус зайдет – все равно я его увижу. Не на вертолете же он прилетит. «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете…» Отсюда весь двор как на ладони. Я присел на подоконник и наблюдаю за всем, что происходит на улице. Аверьянов как бы невзначай зашел к нам с Витькой после завтрака в комнату и сообщил, что он видел, что директор уже приехал и прошел к себе в кабинет.

Вспомнил, что я не брызнулся одеколоном. Он же отобьет «запах сиротства»… Побегу скорее прыснусь. Нет. Теперь уже не успею. Могу пропустить моего М. Черт с ним, с этим запахом. Может, он и не учует. Так-то я полностью готов: темные брюки, белая рубашка, поверх – Сашкина худи с «Барселоной». Немного все стили перемешал, как сказал, критически осмотрев меня, модник Витямба, «но в целом ты, Белов, выглядишь до неприличия приличным мальчиком! Коим и являешься. Можешь смело предстать перед взором любого кандидата в отцы, матери, даже дедушки и прабабушки! Они сразу поверят, что у тебя наклонности ботана и душа колокольчика!» Я, естественно, сообщил своему другу, что он придурок, но не злился.

– Скажу больше, – не унимался разошедшийся Бушилов, – в таком виде ты вполне можешь даже жениться. Я бы посоветовал тебе избранницу из нашего класса. Больше всего тебе, Белов, подойдет Машка. Конечно, есть шансы, что она будет тебя бить после бракосочетания, но зато с ней ты будешь как за каменной стеной. Фигура у нее атлетическая. Рука тяжелая. Характер нордический. В общем, это не женщина, а противотанковая мина. Если случайно заденешь – там такой взрыв будет!.. Все разнесет на куски!