— О настоящей Барби я могла только мечтать. Потому что ее у меня никогда не было. Только китайская Санди. Зато три штуки.

— А книжки? Книжки-то она тебе передавала? Тебе всегда нравились книги… Я покупал их стопками. «Алиса в Стране Чудес», Кир Булычев, помнишь?

— На «Алису» я себе сама накопила. А Булычева я не читала в детстве.

Лицо Анатолия потемнело.

— Но рюкзак-то она не могла выбросить. Ты должна была пойти с ним в первый класс. Такой розовый. Со светоотражающими полосами. На нем была нарисована…

— Принцесса, — выдохнула я.

— Точно. Ты помнишь?

Снег падал и таял на наших лицах, отчего казалось, что мы плачем. Но мы, конечно, не плакали. Мы были в полном обалдении от вскрывшихся обстоятельств.

— Но почему… после того, как вы бросили нас…

— Я бросил ее, — перебил он. — Я не собирался бросать тебя. Но после этого обнаружил, что она готова превратить в ад и мое, и твое существование, если я продолжу видеться с тобой. И своего добилась: постепенно наше общение сошло к нулю. Она даже не передавала тебе мои подарки! Ты помнишь, как это было? Как она кричала на меня, и ты плакала?

— Не помню, — ответила я и потерла виски, чувствуя внезапно начавшуюся головную боль. Хотя что в действительности я помнила? Только байки о мифическом трагически погибшем отце, которые мои мать пересказывала снова и снова. Но за ними клубился туман, такой плотный, что мог скрывать все, что угодно.

— Я передавал деньги на твое воспитание. Хотя бы это я мог сделать. Деньги — единственное, что она брала от меня с готовностью.

— Но потом… когда я стала взрослая… почему ты не попытался связаться со мной?

— Я пытался! Я звонил тебе! Когда тебе было тринадцать… и четырнадцать… и пятнадцать… «Я твой папа», — говорил я тебе. А ты кричала на меня: «Я тебя ненавижу! Не звони мне больше!» И я подумал, что заслужил этого, ведь я был виноват перед тобой.

— Но… черт! Это из-за одноклассников! Они постоянно названивали мне и несли всякую чушь, меняя голоса! Я думала, это они балуются!

— Их глупые развлечения стоили нам в итоге многих лет общения, — грустно резюмировал отец.

— А потом? Почему ты снова решил попытаться? Почему начал преследовать меня?

— После тех неудачных телефонных разговоров я отступил. Я решил, что ты справишься без меня. Постепенно я привык к мысли, что не нужен тебе. Ты выросла, и я надеялся, что у тебя все в порядке… или, может, мне было удобно так считать. А потом я увидел ту передачу, «Большая терка» с Монаховым… давно, еще летом… и понял, что ты несчастлива.

— И промедлил аж до зимы.

— Да, — виновато сознался он. — Потому что мне было… страшно.

С одной стороны, его трусость злила. С другой стороны, я вдруг узнала в его нерешительности себя, и мне стало легче.

— Я позвонил твоей матери. Но ты давно не жила в той квартире, и Галя отказалась дать мне твой новый адрес. Тогда я начал караулить тебя поблизости, ожидая, что ты придешь навестить ее. Так и произошло. Постепенно я разузнал все, что мне нужно, но продолжал следить. Потому что…

— Все еще не решался подойти.

Он поежился.

— Именно. Я боялся, что ты ненавидишь меня.

— Знаешь, сейчас я должна идти. Запиши мой номер телефона… и мне напиши свой. Хотелось бы встретиться в другом месте… и в другой день.

— Соня…

— Да?

Его голова была низко опущена.

— За те пять лет, что мы прожили вместе с твоей матерью, я никогда не был достаточно хорош для нее. Это было очень тяжело.

— Я знаю. Я прожила с ней двадцать четыре года.

Я сама не ведала, что в моей улыбке. Осуждение, сочувствие или же только грусть. Я подумаю обо всем этом завтра, как Скарлетт О'Хара. А сейчас я пойду.

К тому времени, как я добралась до квартиры матери, я раскалилась от ярости так, что снег таял в радиусе трех метров от меня. Вспомнив, что застать врага врасплох — залог победы, я не стала деликатничать и от души заколотила в дверь ногой.

— Это что за номер? — открыв дверь, рявкнула мама, но я влетела в квартиру, даже не глянув на нее.

— Где фотографии?

— Может, соизволишь сначала поздороваться?

— Здравствуй, мама. Нас ждет долгий и неприятный разговор. Так где фотографии?

— Какие фотографии?

— Свадебные фотографии! Семейные фотографии! Любые, способные доказать, что человек, которого ты называешь моим отцом, имел к нам хоть какое-то отношение! — теперь настала моя очередь тыкать пальцем в портрет, в который до этого так долго тыкали носом меня.

Мама застыла, как будто бы в растерянности, но я заметила мелькнувшее в ее глазах выражение: началось. Она ждала этого дня. Она понимала, что он придет.

— Зачем они тебе сейчас? Что-то случилось? — тем не менее осведомилась она.

— Я изменила Ярославу с Эриком, решила бросить Ярослава и узнала, что он изменяет мне с офисной уборщицей. Не систематически, а непосредственно в тот момент. Поэтому, к счастью, мы расстались хорошо. Потом я пошла к Эрику, но к нему вернулась бывшая женушка, вот незадача. Таким образом, я осталась без мужика и затем встретила моего вроде как родного папочку, уверяющего, что ты двадцать шесть лет пудришь мне мозги! А так ничего не случилось, мама! День как день!

— Зачем ты Ярослава бросила? Все мужчины изменяют, у них природа такая. А он директор, холеный, богатый! Ты что, с луны свалилась?

— Да, и, наконец, стою ногами на земле. Какое приятное, подзабытое ощущение, — я стряхнула с себя шубу.

— Он тебе позволит шубу оставить?

— Мама! — возмутилась я. — Это последнее, что меня сейчас беспокоит!

— А кольцо? Ты должна забрать его! Оно твое. В худшем случае ты сможешь его продать.

Про себя я отметила, что обязательно верну шубу. Кольцо с топазом я оставила на тумбочке возле кровати. Ярослав еще и мою квартиру проплатил на три месяца вперед… я рассчитаюсь с ним, обязательно, только разберусь со всем, заработаю денег… ах, еще и работу новую искать! Голова лопается!

Игнорируя бабушку и ее пространную речь про пироги с картошкой, я вошла в гостиную и бешено заозиралась, как будто еще рассчитывала что-то найти.

— Где они? Предоставить доказательства в твоих интересах, мама.

Мама покосилась на бабушку.

— Хоть супчика съешь, — сказала бабушка.

«Неужели бабушка всегда была такой? Рыхлой и жирной? Зацикленной на еде? Задействующей свой мозг только для того, чтобы запоминать героев сериалов? — в раздражении подумала я. — Ах, нет, я помню ту стройную девушку на старых фотографиях…»

— Ты знаешь, нет фотографий, — «припомнила» вдруг мама. — Представь себе, еще когда мы жили в общежитии, у нас была ужасная соседка наверху, и однажды она так залила нас…

— …что все фотографии уплыли вон из квартиры и вместе с потоком впали в какое-нибудь море, — мрачно закончила я.

Я перешла в кухню (мама тенью следовала за мной, позади кралась бабушка), встала на табуретку и сняла со стены рамку с фотографией. Отец здесь был молодой, кожа так и сияла. Пытаясь помешать мне, мама бросилась на меня как регбист, но я умудрилась устоять и, расковыряв рамку, достала фото. «Валерий Одоевский, — гласила надпись на обороте. — Выпуск 1980 года, инженерный факультет». Это была фотография из выпускного альбома.

— Вот ты стерва, — громко произнесла я, не в силах подобрать других слов. — Он не только не мой отец, но даже, блин, и не летчик!

— Чего? — у бабушки был такой вид, как будто ее трехнедельным пирогом по голове стукнули. — Галя, ты что, родила Соню от другого мужчины?

— Она была замужем за другим мужчиной! — в сердцах выкрикнула я.

— Тихо, — зашипела мать, но бабушка уже спикировала на нее.

— Что же это, дочь моя, значит? Ты мне врала, что ли?

Между ними завязалась бурная перепалка. Я присела на край стола и безучастно наблюдала. Они столько раз объединялись против меня, вот пусть теперь друг с другом повоюют.

— Как я могла тебе сказать! — завизжала мама. — Ты меня поедом ела, поедом! Все тебе было не так и не эдак! Ты мне житья бы не дала, узнав, какой у меня муж!