— Твой папа не любит американцев?

— Нет, мой папа считает, что истреблять людей плохо.

— Хорошо бы и тебе перенять у него это убеждение.

— А знаешь, мы собираемся в музей, посмотреть выставку про индейцев.

— Игорек, мне что-то подсказывает, что ты ждал меня на остановке не для того, чтобы обсудить со мной историю захвата Северной Америки и культурно-просветительные учреждения.

— Ну… мне действительно неприятно это признавать, но у меня есть к тебе просьба.

— Какая?

— Наша директорша вызвала папу в школу. В общем, я хочу, чтобы вместо него пошла ты.

— Будет странно, если к директору придет твоя соседка.

— Нет. Ты скажешь, что ты моя мать.

Споткнувшись, я во все глаза уставилась на Деструктора.

— Что ты такое натворил, что даже отцу сообщить боишься?

— Да так… главное, что все живы, правда?

— Он ничего тебе не сделает. Ну заставит читать Гете.

— Спасибо, мне еще Достоевского пять томов осталось.

— И есть еще твоя бабушка…

Деструктор надул щеки.

— Слушай, если не хочешь мне помогать, так и скажи.

— Я помогу.

В пятницу, за десять минут до назначенного времени, я подошла к лишенному всякой индивидуальности серому прямоугольному зданию. Непристойная близость ларька, торгующего сигаретами и энергетическими напитками, заставила меня нахмуриться.

В школе пахло мыльной водой и пылью.

— Здравствуйте, я к директору, — обратилась я к вахтерше.

Вахтерша чесала лясы с охранником, не замечая моего присутствия.

— Здравствуйте! — крикнула я громко.

— А, к директору… третий этаж.

Взгляд вахтерши отчетливо выражал: «Ходят тут всякие». Ну почему, почему никто меня не уважает?

Директриса оказалась дамой внушительной и выглядела так, будто ее рисовали по линейке — жесткий угловатый костюм, квадратное лицо, очки с прямоугольными стеклами. Чем-то она походила на Брежнева, но одарять меня поцелуями явно не собиралась.

— Садитесь, — ее тяжелый взгляд так и припечатал меня к сиденью. — Итак, вы мама Игоря Любименко.

— Да, — живо подтвердила я, впервые услышав фамилию Деструктора и ругая себя, что не потрудилась узнать ее заранее. — Эрик не смог прийти. Он… он уже двое суток, как засел за компьютер.

— Вот как.

«Блин», — подумала я. Если я уточню, что Эрик работает, она расценит это как попытку оправдаться?

— Меня зовут София.

— Ираида Феофилактовна.

В этой школе нашкодивших детей не обязательно отводить к директору. Достаточно заставить их сто раз произнести ее имя-отчество.

Сощурившись, директриса рассматривала мое лицо, и я подавила импульс почесаться. Как говорит моя мама, «хороший нос за неделю кулак чует».

— У вас с мужем значительная разница в возрасте.

— Даже курятину лучше брать посвежее, — брякнула я.

— Хотя сейчас я припоминаю, что отец Игоря упоминал, что он не женат…

— Не бросаться же мне на каждого школьника, от которого меня угораздило забеременеть? — говорят, некоторые люди немеют от волнения. Счастливые.

Лицо директрисы стало таким твердым, что им можно было забивать гвозди.

— Что ж, поговорим о вашем сыне. Учебный год едва успел стартовать, а Игорь уже перешел все границы. Да и в учебе его похвалить не за что.

Хм. Девятое сентября. Вот уж действительно, молодой да ранний.

— Да, Игорька не назвать… кротким, но разве он плохо учится? Он очень умный.

— Или мнит себя таковым. Взгляните, — она раскрыла передо мной тетрадь. — Вот что он пишет во время словарного диктанта.

«Кавалергард, — прочитала я. — Длинношеее. Параллелограмм. Афедрональный[2]. Абсорбент. Адсорбент. Фелляция. Биеннале». Хотя исправлений в словах не было, снизу стояла жирная двойка.

— Он писал совсем не те слова, которые диктовали.

— Я рада, что учительница не диктовала второклассникам слово «фелляция», — сказала я.

— Каким образом оценить уровень его грамотности, если он отказывается выполнять контрольные задания?

— Я думаю, если ребенок смог правильно написать «афедрональный», то и со словами покороче он тоже справится, — промямлила я.

— Учительница английского уже на грани нервного срыва от его постоянных вопросов: как перевести на английский «руки не доходят»? а слово «перелай»? а выражение «склеить ласты»?

— Я очень ей сочувствую, но, скорее всего, Игорьком движет искренний интерес…

— А вот контрольная по математике…

— Опять «два»? Ответы неправильные?

— Правильные. Но где запись решения? Учительница обвинила Игоря, что он списал ответы у соседа, на что было заявлено, что это так же несправедливо, как кастрация Тьюринга[3].

— Вряд ли дети поняли, что значит «кастрация»…

— Он не стал дожидаться перемены, чтобы просветить их.

— Вы опасаетесь, что это обострило их фрейдистские страхи? — робко предположила я.

— Мне кажется, вы не осознаете всей серьезности ситуации. Он совершенно отбился от рук.

— Я слышала, что у одаренных детей часто возникают проблемы с дисциплиной, так как, легко решая школьные задачи, они переживают постоянную скуку и…

— Уже сейчас он демонстрирует наклонности юного девианта…

— Или программиста…

— Грубит направо и налево…

— Конечно, мы не можем понять все, что он говорит, но уверяю вас, не все эти слова грубые…

Директриса хлопнула по столу ладонью.

— Вы спорите со мной?!

— Я? Нет, — я втянула голову в плечи, ощущая себя маленькой провинившейся школьницей. — Просто Игорек не так плох, как вам могло показаться. Это все, что я пытаюсь сказать.

— Без сомнений, он еще не достиг нижней точки своего падения. Но он уже совершил серьезное преступление, за которое, будь он старше, ему пришлось бы отбывать тюремное заключение.

— Что? — прошептала я. Мое сердце вдруг провалилось куда-то в ноги, и в груди стало пусто-пусто.

— Он украл дорогостоящее школьное оборудование. Анатомический разборный макет торса человека.

— Насколько дорогостоящее?

— Семь тысяч рублей.

За квартиру я отдавала сумму немногим больше, и у меня защипало в носу.

— Я… мы извинимся, мы вернем… Но… как это произошло? Вы абсолютно уверены, что это сделал Игорек?

— Макет был доставлен утром четверга, и примерно за пятнадцать минут до окончания первого урока завхоз самолично внес его в кабинет биологии и оставил на столе, заперев за собой дверь. Отмечу, что учительница биологии со второй половины среды отсутствовала по болезни. Тогда же, в четверг, Игорь решил прогулять урок труда, шедший вторым уроком. Поскольку он знал, что во время уроков в коридорах дежурит охранник, отлавливая праздношатающихся учеников, он самовольно взял с вахты ключ от кабинета биологии и направился туда. Еще до окончания урока учительница физики увидела Игоря, выбегающего из кабинета биологии, прижимая к себе рюкзак. Она остановила его и отчитала, после чего взяла ключ, брошенный на стол в кабинете, заперла кабинет и отнесла ключ ко мне, рассказав о проступке Игоря. Ключ оставался у меня. Спустя некоторое время, решив проверить возникшие у меня подозрения, я спустилась в кабинет и обнаружила, что макет пропал.

— Макет был большой? Он поместился бы в рюкзак?

— Большой, но компактно сложенный в коробке в разобранном виде, да и рюкзаки у школьников не маленькие. В случае, если макет не будет найден, вам придется компенсировать его полную стоимость. Кроме того, я надеюсь, вы понимаете, что после произошедшего я обязана сообщить в полицию с последующей за тем постановкой его на учет в детскую комнату. Тем более что в прошлом году он уже совершал кражу в нашей школе.

— О, нет, — ужаснулась я. — Пожалуйста… пожалуйста… мы все оплатим, если потребуется… будем следить за ним в десять глаз… можно ли как-то избежать полиции?

Директриса задумалась. Пока длилось молчание, я отчетливо слышала, как мои нервы хрустят, как снег под ногами.

— По выходным в школе продолжаются завершающие ремонтные работы, — наконец сжалилась директор. — Вы могли бы помочь нам. Возможно, вы умеете стелить ламинат или устанавливать пластиковые окна?