— Кто там?

— Открывай, подлюга.

Наверное, уже можно было догадаться, что пришли ко мне не с лучшими намерениями, тем не менее дверь я открыла, окончательно убеждаясь в наличии у себя синдрома жертвы. За дверью меня ожидала маленькая (наверное, до звонка она просто не дотянулась) старушка, похожая на крыску — вся серенькая, одежда тусклая, носик остренький.

— Здравствуйте. Вы по какому вопросу?

— Все ты, мерзавка, знаешь, — проворчала бабулька, решительно продвигаясь в мою квартиру.

Неспешно оглядевшись, она достала из своей тряпичной сумки потрепанный цветастый зонтик. Я наблюдала за ее действиями с некоторой настороженностью — так сидящий посреди дороги голубь смотрит на приближающийся автобус.

— Если полиция вас не карает, придется мне самой, старой, браться. При коммунизме таких скверных девок не было… развелись, поганки, при новой власти!

— Бабушка, вы о чем? Вы меня с кем-то перепутали?

— Как же я тебя, гадюка, перепутаю. С сыном моим встречалась? Федей звать?

С сыном? Должно быть, он очень поздний ребенок… и, как я знала, единственный. Что, видимо, означает, что мне будет особенно сложно мирно договориться с его возмущенной родительницей.

— Да-а, — начала я, и тут она ударила меня зонтиком. — Ай!!! Что вы делаете?!

— Больно? А сердцу материнскому не больно? Два года он не пил… мать радовал… работу нашел… хороший стал мальчик… дома сидит, в игры играет… и тут ты, паскуда драная, ему встречаешься… и все!

— Слушайте, если ваш сын влюблен, в этом нет ничего…

— Как же, в любви он! В запое!

Говоря все это, старушка мелкими шажочками приближалась ко мне, помахивая зонтиком с небрежностью настоящего братка. Я пятилась от нее, пока не уперлась задом в стол. И тут она с воинственным кличем сделала сокрушающий ребра выпад, после чего началась сценка из ситкома, когда все бегают друг за другом и кричат, только веселой музыки не хватало. Кто-то мог бы сказать, что это нелепо, убегать от старой бабушки, но они просто не знают настоящих русских бабок, рожденных на вольном хуторе закаленными войной матерями, вскормленных настоящим молоком и сверхвитаминными яблоками, затем поставивших удар локтем в советских очередях, укрепивших нервную систему в чернухе 90-х и на пенсии пробудивших в себе берсерка путем ежедневного двенадцатичасового просмотра криминальных передач.

Внезапно появившийся Эрик прервал нашу идиллию.

— Что за шум, а драки… и драка.

— Еще один разгильдяй, — рассмотрев Эрика, резюмировала старуха, подступая к нему с зонтиком, но Эрик с неожиданной легкостью развернул ее, обхватив поперек туловища, оторвал от пола и понес к двери, несмотря на отчаянные попытки пнуть его по коленям.

— Бабушка, там в магазине в конце улицы сахар продают по дешевке. Прямо-прямо, а потом налево.

Распрощавшись со своей бесноватой ношей и вернувшись в комнату, он рухнул на диван и заявил:

— Ты меня поражаешь.

Я все еще не могла перевести дыхание.

— А при чем тут я? Это все она.

— Только не говори мне, что это нормально, когда чокнутые пенсионерки лупят тебя в твоем же доме.

— Черт, я не знала, что он алкоголик… тогда, наверное, я действительно виновата.

— Если я правильно понял по отрывочным воплям, доносящимся из-за стены, алкоголиком он был до тебя, так что вряд здесь есть твоя вина.

— Спасибо, что помог мне.

— Да не за что. Люблю идиотские ситуации. Они меня забавляют.

Мы помолчали с минуту, затем я спросила:

— Как Деструктор?

— Бросил.

— Зачем ты вообще разрешил ему курить?

Эрик тяжело вздохнул.

— У него невероятно упрямый характер. К тому же его новые старшие приятели не из самых благополучных семей. Я могу втирать ему о вреде курения до бесконечности, но его друзья скажут, что это круто, и он согласится с ними, тем более что сигареты запретны и оттого еще более желанны.

— Значит, следует ограничить его общение с теми ребятами.

— И как это сделать? Перевести его в другую школу, скорее всего, такую же по контингенту? Запереть в четырех стенах? Повесить датчик слежения на щиколотку? Начнется война не на жизнь, а на смерть. Не вариант. А так он за день накурился до рвоты, теперь ему противно, и он говорит, что курят только дураки.

— Я поняла, что ты хотел сформировать внутреннюю позицию, но это прокатит не с любым ребенком.

— Когда мне было девять, со мной еще как прокатило. И своего сына я знаю.

— Где его мать?

— Мы были женаты, недолго, потом расстались. Сейчас она в постоянных разъездах.

— И поэтому ты приглашаешь к себе этих женщин?

— Каких женщин?

— Я видела… блондинку, рыжую.

Эрик рассмеялся.

— Это моя мама. Она часто меняет цвет волос. И у нее эксцентричная манера одеваться.

— Но возраст…

— Она родила меня в пятнадцать. И выглядит моложаво.

— Так это у вас семейное? Ранние дети?

— Да.

— Но ты же обсуждал тогда, в коридоре… тебе прислали девушку…

— Мы с приятелем делаем на компьютере модели персонажей для одного проекта.

— Знаешь, вот сейчас с тобой разговариваю… и вроде нормальный человек. А казался таким неадекватным…

— Почему?

— Красные глаза… какие-то таблетки… ужасные компьютерные игры… и ты еще сказал мне, что занят!

— У бывшей владелицы квартиры была собака. У меня на собак аллергия, отсюда таблетки. Я собираюсь стать разработчиком компьютерных игр, а пока не стал, набираюсь знаний и берусь за любые проекты. Например, тестинг — это когда вылавливаешь в игре баги, то есть ошибки, чтобы разработчик мог их исправить. В тот период у меня был грандиозный завал. Я двое суток не спал. Уж прости, мне было не до налаживания добрососедских отношений.

Я изумленно улыбнулась.

— Как легко все объяснилось! И надо было только сесть поговорить!

— Или чтобы вредная старушенция побила тебя зонтиком. А вообще недоразумения порождает недостаток коммуникации, как было показано в «Убойных каникулах». Ты видела этот фильм? Он о том, как городские придурки приняли двух деревенских мужиков за маньяков.

— Не видела.

— Классный. Пошли посмотрим.

— Прямо сейчас?

— А почему бы и нет? Я не маньяк, честно.

— Уже поздно… а, ладно. Все равно мне не уснуть.

Его квартира, освещенная приглушенным мягким светом, в это время суток показалась мне уютной, несмотря на ее захламленность (в углу по прежнему красовалась груда нераспакованных коробок, оставшихся с переезда).

— Деструктора нет, он у бабушки. Жаль, его любимый фильм.

Мы скинули на пол стопки журналов на компьютерную тематику и сели на старый, рыхлый диван. Несмотря на чрезмерное обилие мерзостей, фильм мне понравился, хотя я все же сочла, что его не стоит смотреть детям раньше четырнадцати или даже двадцати.

После фильма Эрик принес кофе и маленькие цветные зефирюшки, и, взбодренная кофеином и глюкозой, как-то незаметно для себя я выложила Эрику обо всех этих дурацких ситуациях, происходивших со мной в последнее время. Даже о моем плане наладить личную жизнь в течение года. Это все было очень глупо, но слова так и спрыгивали с моего языка. Наверное, мне просто слишком долго хотелось об этом поговорить, в итоге прорвало с первым встречным. Эрик так искренне, самозабвенно смеялся, что казалось глупым обидеться. И у него обо всем было свое мнение.

— Как-то странно ты рассуждаешь. Ну найдешь ты себе мужа, и?

— Что «и»?

— Твоя жизнь сразу станет замечательной, бабочки да плюшевые мишки?

— Это слишком сложный вопрос. Не уверена, что хочу обсуждать его сейчас, — вздохнула я. — Знаешь, что самое нелепое? Я по образованию психолог.

Эрик фыркнул.

Вернувшись в свою квартиру под утро, я сразу заснула, только и успела подумать, что нам с Федей предстоит очень сложная беседа.

Вечером воскресенья, когда Эрик постучался ко мне, я находилась в растрепанных чувствах.

— Он удалил меня!

— Странно. Ты все еще здесь.