– Человек в отличие от животных наделен разумом.

– Разве наличие разума так важно? Неразумный хищник охотится ради пропитания. Но сколько он может съесть? Один инженер посчитал, что тигр убивает около пятидесяти животных в год, а это значит за целую жизнь – в среднем пятнадцать лет, он истребит около семи с половиной тысяч зверей10. А горячо защищаемый вами homo sapiens одним нажатием кнопки за минуту может уничтожить десятки тысяч себе подобных.

– У любого есть выбор и свобода воли. Отчего вы убеждены, будто люди непременно стремятся к уничтожению себе подобных?

– А разве не этим они занимаются на протяжении всей эволюции? Уничтожают, разрушают, порабощают. Стремление верховенствовать заложено в человеческой природе. Dem Mutigen gehört die Welt11. Несвобода себе подобных, превосходство элиты экономически выгодно. Все величайшие достижения обеспечило использование дармового труда: рабов ли, крепостных, военнопленных, заключенных. Именно они возводили пирамиды и храмы, копали каналы, мостили дороги. А от вашей свободы воли один только вред. Сколько великих художников умерли позабытыми – от голода, от болезней? А ведь могли бы жить в сытости и творить свои шедевры. К чему творцу свобода? От творит не оттого, что свободен, а оттого, что не может не творить. Так не лучше ли будет, если кто-то избавит его от забот о хлебе насущном, высвободив время, которое он смело может потратить на создание шедевров во благо общества.

Своими циничными рассуждениями Крафт задел чувствительную струну в душе Астеники. Девушку возмутили надменность и нетерпимость арийца, ей хотелось доказать всю абсурдность его утверждений, разнести в пух и прах его доводы. Она горячилась, придумывая новые и новые аргументы. Щеки ее горели жарким румянцем, глаза блестели.

– Вы так легко судите! Так утилитарно! Говорите о пользе для человечества, но в ваших суждениях нет места человеку. В оковах не может жить никто. Любой хозяин рано или поздно начнет употреблять труд работников себе во благо. Вы слышали об ученом, который открыл рецепт изготовления фарфора? Ради сохранения этой тайны его приковали цепью к печи для обжига. Он так и скончался на цепи, подобно собаке12. Несвобода – зло, ярмо на шее общества, которое тянет его обратно в каменный век.

– Да вы феминистка!

– Я просто образована. В нашей стране любой может получить образование.

– Вас нельзя оставить даже на пару минут. Что, Крафт уже интересуется расположением наших войск или склоняет вас к государственной измене? – услышала Астеника за спиной ворчливый голос Громова. – О чем вы столь горячо спорите?

– О свободе. Об отличиях человека от животного. О чистоте крови, – принялась перечислять девушка.

Похоже, она и впрямь сильно увлеклась. Не вышла ли она за рамки полномочий? Как бы у Якова Викторовича не случилось из-за нее неприятностей!

– Аааа, чистота крови – пунктик арийцев, – грузно опускаясь на стул, проворчал Громов. – Они носятся с ней, как курица с яйцом. Это можете не переводить, оберст все равно со мной не согласится. Edel macht das Gemut, nicht das Geblut13. Вы не будете возражать, если я представлю вас Крафту и мы с ним перекинемся парой слов на правах старых врагов? Разумеется, без вашего участия мне не обойтись.

К удивлению Астеники Громов и Крафт обменялись рукопожатием.

– Вижу, вы уже познакомились с Никой. Не правда ли, моя секретарша – воплощение того, к чему вы стремитесь? Но вы насилуете природу, а Ника – результат естественного смешения. Самые красивые дети родятся на стыке рас.

– Никоим образом не желаю принизить уважаемую фройляйн, однако в естественности мало хорошего. Она абсолютно непредсказуема! Контроль и порядок – вот ключ к успеху.

– О, вот мы и добрались до пресловутого орднунга. Это еще один пунктик арийцев, – подмигнул Астенике Громов и обратился к своему оппоненту14. – Кровь требует свежих вливаний. Рано или поздно вы со своей чистотой доиграетесь до гемофилии и невозможности жевать пищу, как было у Габсбургов.

– Вы путаете инбридинг с евгеникой, которая как раз и призвана бороться с вырождением.

– Не могу я их путать, я и слов-то таких не знаю.

Астеника помалкивала, хотя ее так и подмывало вступить в эту битву титанов. Взращенную на идеях свободы и всеобщего равенства девушку возмущала идея превосходства одних над другими – и превосходства не по принципу личных достижений, что казалось по крайней мере объяснимым, а исключительно по праву рождения, что выглядело полнейшей несправедливостью.

Уже воротившись в служебную квартиру, непритязательную после роскошного убранства гостиницы, Астеника заново прокручивала в голове этот спор, выдумывала все новые и новые аргументы, какие могла бы привести. Разумеется, в мысленном споре она неизменно одерживала верх. Про Любочкин блокнот и обещание попросить автограф девушка забыла начисто.

«Дорогая мамочка, ты спрашиваешь, как у меня дела, и сетуешь, что пишу тебе редко. Вот, села за письмо, пока выдалась свободная минутка. Большое спасибо за весточку от Сережи, которую ты мне переслала. Я храню ее под подушкой, зачитала до дыр, залила слезами. По сравнению с братом обо мне и беспокоиться не стоит. Все-то у меня замечательно, жизнь идет своим чередом, на работе я на хорошем счету. А недавно – только вообрази! – я побывала на встрече с арийцами. Об этой встрече даже в газетах написали, вот, посылаю тебе вырезку, хотя напрасно они мою фотографию поместили на первую страницу.

Арийцы очень надменные. Яков Викторович говорит, что они помешаны на чистоте крови, и ставят превыше всего физическое совершенство. Следует отдать им должное, они действительно красивы, да и только. Мне удалось поговорить с одним, и после этого разговора мое мнение о них только ухудшилось. Ведь превознося совершенство тела, они не замечают ущербности собственной души, а ведь у них начисто атрофирована человечность. Мнят себя высшей расой и на прочих взирают, как на скот. Я была возмущена тем пренебрежением, с которым арийский оберст (полковник по-нашему) отзывался об общечеловеческих ценностях – о свободе, любви, праве выбора. Насколько далек был этот разговор от принятых в нашей семье бесед – душевных, за чашкой чая, когда мы делились друг с другом своими внутренними переживаниями не осуждая, не превознося. Я очень скучаю по вам с Сережей и надеюсь, что когда-нибудь эта война закончится, как жуткий сон, и мы снова соберемся вместе.»

Пленница

Любопытство сгубило кошку

Английская пословица

Астеника обычно уходила с работы поздно. Торопиться в казенную квартиру не хотелось. Что там? Обои с нарисованными листьями, не идущие ни в какое сравнение с настоящей зеленью, растрескавшаяся штукатурка на потолке, расцарапанный паркет под ногами, который скобли – не скобли, чище не делается. Из кухонного крана с заунывной монотонностью капает вода, ветер гудит в воздуховодах или вдруг принимаются свистеть трубы, а по ночам соседи сверху зачем-то двигают мебель, что-то роняя и перекатывая. Первое время Астеника пробуждалась от этих звуков – утробных, неясных, идущих откуда-то из непостижимых глубин огромного дома, вздрагивала, включала свет. Потом смекнула, что ничего угрожающего в них нет, просто они непривычные, другие.

В деревне-то все были понятно: то мышь под половицей проскочит, то всхлипнет на ветру ставень, то уголек затрещит в печи или загорлопанит припозднившийся петух. Астеника очень скучала по дому, по ненавязчивой близости с детства знакомых друг другу людей, по разговорам. Не привычная к одиночеству, девушка предпочитала проводить вечера в штабе. Там обязательно отыскивались занятия: перечитать какой-нибудь документ на предмет ошибок, вытереть пыль в кабинете Якова Викторовича. Допоздна в штабе дежурили офицеры, принимали срочные донесения и решали, что с ними делать, у входа бдил постовой Юрий, не умолкало радио, тикали настенные часы и беспрестанно звенел телефон, создавая иллюзию присутствия.