– Вы приняты. Приступаете к работе с завтрашнего дня. Ключи от служебной квартиры получите у нашего коменданта. Приходите пораньше, непунктуальности Яков Викторович не терпит. Возьмите за правило меньше болтать, а лучше вообще забудьте свою дурную бабскую привычку. Лишних знакомств не заводите, имеющиеся ограничьте внеслужбным временем. Думайте, что и кому пишете. С остальным разберетесь по ходу дела. На этом все, можете быть свободны.
«Дорогая мамочка!
Спешу сообщить тебе радостную новость – меня взяли на работу и даже обеспечили жильем – маленькой квартиркой в получасе ходьбы пешком или десяти минутах езды на трамвае. Трамвай – это точь-в-точь поезд, только всего из одного вагона, приводится в движение он электричеством, а движется по гладким рельсам без шпал. Я не отказываю себе в удовольствии прокатиться в нем, глядя в окошко на город. Из-за маскировки столица выглядит чудно: колокольни у соборов выкрашены в серый цвет, а купола и вовсе черны, как ночь; в небе, точно огромные киты, проплывают мрачные дирижабли; то тут, то там встают дома, а то и целые улицы, вырезанные из фанеры. Я охотно поверю, что в мирное время столица красива, теперь же она напоминает антиутопию.
Коллектив на работе дружный, ко мне относятся по-доброму: всегда помогут советом, подскажут, хотя с каждым днем я разбираюсь все лучше и лучше и уже со всем справляюсь сама. С руководителем мне тоже повезло, Яков Викторович просто замечательный! Другие боятся его, но только не я. Со мной он неизменно вежлив, частенько справляется о самочувствии, о настроении, говорит, что видит во мне дочь, которой у него никогда не было. Я, правда, не очень понимаю, как можно видеть в ком-то, кто уже есть, кого-то, кого никогда не было, не правильнее ли было бы наоборот? Однако не ломай голову, я и сама не очень-то поняла, что за каламбур сочинила.
Яков Викторович зовет меня Никой или в шутку своей победой. Я не поправляю, поскольку прекрасно понимаю, что его ум сосредоточен на решении более важных вопросом. Со своей стороны, я всячески стараюсь избавить его от хлопот: проветриваю в кабинете, слежу, чтобы в графине была свежая вода, собираю газеты в подшивку, поливаю фикус Бенджамина, который Яков Викторович кличет Васей. Похоже, у моего начальника страсть менять имена. Чтобы все успеть, мне приходится выходить пораньше, но я привыкла подыматься с петухами…».
Преображение куколки в бабочку
И она надела русалочке на голову венок из белых лилий, только каждый лепесток был половинкой жемчужины, а потом нацепила ей на хвост восемь устриц в знак ее высокого сана.
– Да это больно! – сказала русалочка.
– Чтоб быть красивой, можно и потерпеть! – сказала бабушка.
Г.Х. Андерсен «Русалочка»
Шефа Астеника и впрямь боготворила. Яков Викторович Громов по прозванию Железный генерал был из тех людей, о которых говорят: сделал себя сам. Родом из глухого села на Крайнем Севере, шестой ребенок в семье, благодаря упорству и трудолюбию он после срочной службы получил распределение в столицу, где с отличием окончил Академию Вооруженных Сил и быстро поднялся по служебной лестнице, пройдя все ступени от рядового до начальника Главного Оборонного штаба. Иных покровителей, кроме собственной настойчивости и прилежания у Якова Викторовича не было, наверное, именно поэтому он разглядел в сельской девочке родственную душу и поверил ее бескорыстному стремлению служить Родине. Не жалел, гонял, что называется, в хвост и в гриву, но за труд вознаграждал с лихвой. Астеника выполняла роль переводчицы, секретаря, курьера, осваивала стенографирование и слепую машинопись.
У хорошенькой девушки быстро появились поклонники: одни пытались вымостить через нее дорожку к начальнику, другие жаждали раньше других узнавать последние новости, третьи просто скучали по женскому обществу. Женщин в штабе работало немного, все гражданские: старенькая уборщица Агриппина Романовна, сморщенная, сгорбленная, в очках с толстыми стеклами, темном халате и полотняной косынке; затем буфетчица тетя Паша необъятных размеров, в засаленном фартуке и заломленном набок колпаке, с огромными ручищами, которыми она лихо вылавливала из бочонка соленые огурцы; да еще машинистки Любочка с Кларой.
Машинистки были болтушками-хохотушками. Из приоткрытой двери их кабинета то и дело долетал веселый смех, обрывистый стук клавиш, звонкое треньканье кареток да терпко и знойно, по-летнему, веяло «Северной Венецией». Помещение машбюро прежде принадлежало связистам, отовсюду в нем: со стен, с пола, с потолка, от окон и от подоконников торчали, свешивались, перекручивались толстые провода в черной обмотке, которые машинистки называли с ударением на последний слог «кабелями». Из стены над дверью выступали какие-то железные короба, заставленные фарфоровыми статуэтками, изображавшими героев сказок: здесь была лисица с колобком на носу, хозяйка Медной горы, жадные медвежата, зайчиха-плясунья. Стоило хлопнуть дверью посильнее, как какая-нибудь из статуэток тотчас срывалась с места, и девочки вечно подклеивали то хвост лисице, то платочек зайчихе. Запоминанием сотрудников по имени-отчеству Любочка и Клара не утруждались, всех приходящих к ним, – от безусого ефрейтора Петруши Шмакова то серьезного Льва Ефимовича Стрепетова, имевшего в подчинении двадцать аналитиков, честили котиками, зайчиками, пусиками и непременно на «ты».
С машинистками у Аси сложились приятельские отношения, правда не без зависти со стороны последних. Однако открыто ссориться с секретаршей было недальновидно, поэтому Любочка с Кларой благоразумно держали зависть при себе. Да и вправду сказать, то была ленивая, сытая зависть горожанок к более удачливой деревенской товарке, не столько порожденная личной неприязнью, сколько бывшая данью традиции. А дружить хотелось, ведь ни тетя Паша, ни баба Агриппина не больно-то годились в товарки – первая по статусу, вторая – по возрасту. Так и вышло: Астеника бегала к машинисткам за советом, а те не забывали выпрашивать через нее поблажки у строгого начальника.
Вот и теперь, не успела Ася войти, как Любочка резво вспорхнула со своего стула, подлетела, ухватила за руки, проникновенно заглянула в глаза:
– Ася, тут беда такая случилась: Угрюмов рапорт написал аж на четырех листах, твоему побежал докладывать. Ты уж замолви словечко, чтоб не зверствовал…
Любочка была невысокая шатенка аккуратного сложения, личиком простовата, но косметикой пользовалась умело: пухлые губки подкрашивала капризным бантиком, небольшие глазки увеличивала стрелками. Волосы у нее были реденькие, тоненькие, но когда она взбивала их и подымала наверх, казалось, что на голове целая копна. Любочка любила кокетничать, а в разговоре о мужчинах непременно останавливалась на самых пикантных деталях. Из-за своего игривого нрава она частенько влипала в неприятности.
– Да что случилось-то?
– Любочка майор Угрюмова лосиком назвала, ну он и обиделся. Разорался: мол, я вам не лось, глаза выпучил, дверью хлопнул. Вон, фарфоровому медвежонку лапу отбил, – принялась жаловаться Клара.
Она выглядела постарше и посерьезней подруги: высокая, статная брюнетка безо всяких там стрелок-бантиков. Удлиненным лицом и крупными крепкими зубами она несколько напоминала кобылу, но исключительно справную и милую. Однако Кларина серьезность была наносной. По части болтовни она ничуть не отставала от Любочки, наизусть знала всю светскую хронику, слепо преклонялась перед авторитетами и постоянно козыряла тем, что ее пятилетний сынок Гошенька ходит в одну группу детского сада с сыном известного режиссера.
Под объединенным напором машинисток Астеника почувствовала себя неловко:
– Ой, девочки, я к Якову Викторовичу сегодня подступиться боюсь. Сдается мне, он сердитый на меня будет.
