– Полноте, я слишком старая лиса, чтобы купиться на лесть. Вы военный или дипломат? Вернемся к разговору о людях.

– Мы и говорим о людях. Два к одному – выгодное соотношение.

– А чем выгодно предательство союзников?

– Всегда приходится чем-то жертвовать. Или кем-то. Что для вас важнее – сохранить лицо или человеческие жизни?

К концу переговоров, когда Громов и Крафт, после долгих препирательств, все-таки поставили под договором две одинаково размашистые подписи, Астеника чувствовала себя совершенно вымотанной. Ей казалось, что от начала встречи прошли целые сутки, а не какая-то там пара часов.

После подписания бумаг служащие гостиницы – все в черных смокингах, галстуках-бабочках и белоснежных перчатках, проводили участников встречи в ресторан, где по случаю заключения договора был устроен фуршет. Как и в зале переговоров, две делегации вновь расселись по разные стороны стола, на сей раз убранного белой накрахмаленной скатертью и уставленного деликатесами. Это казалось насмешкой: в стране, жители которой были вынуждены были отстаивать часовые очереди, чтобы купить самое необходимое, врагов угощали блюдами, большей половине которых Ася не знала даже названия.

С картошкой и солеными огурцами все было понятно; понятно было с селедкой, похожей на ту, что порой привозили к ним в сельпо в больших бочонках, но вот что за прозрачные ломтики белого и розового цвета ажурно выложены на тарелку и украшены веточками укропа? Что за странная масса в крохотных железных ковшиках – не то каша, не то густой кисель, запеченный до золотистой корочки? Сочные зеленые стебли какого растения уложены горкой? Ася могла бы поклясться, что у них в огороде такого не росло.

Вся посуда была белой, отделанной тонким выпуклым узором, с золотой каемкой по краю. В запотевших хрустальных графинах стыла тягучая прозрачная водка. В хрустальных вазах-горках россыпью лежали конфеты – сплошь шоколадные, в нарядных бумажных обертках. Арийцы ели чинно, используя нож и вилку, причем каждый раз – разные. Прежде Астеника и представить не могла, что существует столько столовых приборов! Дома она привыкла пользоваться одной ложкой, помогая себе куском хлеба, им же подбирала с тарелки остатки еды. В столице, как успела убедиться, ели иначе. Первое время девушка даже тренировалась с ножом и вилкой, которые так и норовили выскользнуть из рук. Чтобы не опозориться перед арийцами, Астеника ела немного и только блюда, казавшиеся ей знакомыми.

Она все думала о запрятанном в карман Любочкином блокноте. Девочки очень помогли ей сегодня – с нарядом, с прической и просто с добрыми напутствиями, а мама всегда учила платить за добро добром. Но просить врага об автографе казалось предательством по отношению ко всем, кто проливал кровь на передовой. В Асиной душе творился разлад, она то и дело поглядывала на Крафта, выгадывая момент, чтобы обратиться к нему с просьбой, но едва этот момент появлялся, будто прирастала к стулу. Оберст заметил интерес девушки и принялся отвечать ей не менее заинтересованными взглядами. «Его глаза схожи с январским небом, – некстати подумалось Астенике, – когда среди хмурых туч нет-нет да и мелькнет лазурь».

Девочки наказывали брать автограф, когда все напьются, однако сколько ни играла Ася с оберстом в гляделки, тот оставался трезвым. После выпитого им количества водки деревенские парни уже принимались лихачить, а арийцу – хоть бы хны, сидит и впрямь точно каменный – не покачнется, даже язык не заплетается.

Между тем за высокими окнами окончательно стемнело. Одиноко горели фонари, улицы опустели, по проспекту проносились редкие машины. Астеника понимала, что неофициальная часть встречи вот-вот завершится, арийцы сядут в свои лаковые лимузины с флажками и поедут прочь, а девочки так и останутся без вожделенного автографа.

Интерес девушки к арийскому оберсту не уклонился от внимания Якова Викторовича.

– Вам приглянулся Крафт? – спросил он негромко, наклоняясь к плечу секретарши.

Ася понимала, что рассказать про легкомысленную просьбу машинисток означало подвести их, поскольку Яков Викторович относился к работе очень серьезно. Но и на себя наговаривать не хотелось. Громов истолковал ее молчание по-своему:

– Эх, молодо-зелено! Ну-ну, я вас не виню, полковник – великолепный образчик мужественности, вот вам и чистая кровь. Только не вздумайте повторить ему мои слова – загордится. Я отойду на минутку отойду, найти в этой гостинице место для курения. Три часа без папирос – и уже сам не свой. Нет-нет, не сопровождайте меня, ни к чему юной девушке травиться табачным дымом. С репортерами я уж как-нибудь управлюсь без вас.

Громов поднялся: звякнула о тарелку вилка, царапнули паркет ножки стула. Уход генерала послужил неким сигналом. Арийцы заняли более непринужденные позы и принялись переговариваться между собой. Крафт тоже поднялся с места, но вместо того, чтобы направиться следом за генералом, он обогнул стол и приблизился к секретарше.

– Напрасно я обвинил вас в неточности. Вас намного легче понять, чем предыдущего переводчика. Вы говорите естественно, будто знаете язык с рождения, – рокочущая арийская речь рассыпалась стальными градинами.

От похвалы Астеника смешалась.

– Что вы, я училась в обычной школе, как все, а затем в педагогическом училище. Там преподавали арийки, они ни слова не понимали по-русски, зато двойки в журнале выводили каллиграфически. Единственной возможностью объясниться с ними – было объясняться на их родном языке.

– Примите мои извинения.

– От ошибок никто не застрахован. Рада, что вы переменили мнение.

Крафт протянул руку, и Ася собралась было пожать ее, однако оберст удивил. Вместо рукопожатия он вдруг поднес Асину ладонь к губам и коснулся ее легким поцелуем. Губы Каменного полковника оказались вовсе не каменным. Девушка вздрогнула. Ей показалось, будто от ладони вверх прокатилась волна тепла, достигла сердца и затаилась там до поры.

– Вы не похожи на славянок. У вас северный тип внешности, но и от наших женщин отличаетесь тоже, хотя разница не сразу бросается в глаза. В вашем роду были арийцы?

– Меня часто об этом спрашивают. Но я скажу вам то же, что и прочим: не знаю.

– Не знаете своей родословной? – оберст удивился так, будто девушка рискнула убедить его в том, что солнце вращается вокруг земли. – На вашем месте я не вылезал бы из архивов, пока не выяснил, кто мои предки.

– Зачем же мне собирать сведения о людях, которых я никогда не видела и не увижу впредь? Разве не довольно знать мать и отца? – в свою очередь подивилась Астеника.

– Нечистая кровь не может гарантировать закрепление нужных черт в потомстве. Наши ученые научились отслеживать генетическую линию на несколько поколений назад, благодаря чему мы крепко держим природу за жабры. Мы не допускаем случайностей, только тщательный расчет. Чистота крови превыше всего. При таком подходе у природы не остается иных строительных материалов, кроме тех, что мы ей даем, и ей приходится строить совершенных людей.

– Вы говорите о скрещивании людей, точно скота, – возмутилась Астеника. – А как же любовь? Союз мужчины и женщины должен быть основан на чувствах, а не на расчетах генетиков!

Асин пыл не произвел на оберста впечатления:

– Любовь не более чем химия – все эти дофамины, окситоцины, эндорфины изобретены природой, чтобы указать генетически подходящего партнера. Люди сходятся ради продолжения рода, как звери и птицы. Самец завоевывает внимание самки ярким окрасом, или звучным пением, или тем, что отгоняет от нее других самцов. Самка выбирает сильнейшего, потому что это обеспечивает передачу самых жизнеспособных генов. Разве у людей происходит иначе? Вы заметили, что мужчины, которые хороши собой, здоровы, физически крепки привлекают внимание многих женщин, в то время как тщедушные уроды влачат свои дни в одиночестве? И после этого вы возьметесь утверждать, будто мы далеко ушли от животных? Человек та же скотина, он точно также ест и пьет, у него та же потребность в размножении, во сне, в крове над головой.