С высокого потолка сияющими сталактитами стекали хрустальные люстры. Сиял отполированный мрамор пола. Белела лепнина. Вот в конце коридора дрогнула тяжелая дверь и в бесконечных зеркалах отразились мужчина в зеленой форме с тремя генеральскими ромбами на петлицах и девушка. Девушка была на голову выше своего спутника и по возрасту годилась ему в дочери, если не во внучки. Она шла, горделиво расправив плечи и вскинув голову, увенчанную короной золотых волос. Стройные ножки подчеркивали чулки со стрелкой. Дробно стучали по мрамору тонкие каблучки лаковых туфель. Одета незнакомка была в черное платье горошком, простота которого удачно подчеркивала изысканную красоту его обладательницы, как нельзя более уместную в дореволюционных интерьерах гостиницы, среди строгой лаконичности колонн, холодного блеска мрамора, темной патины зеркал и переливов хрусталя.
Железного генерала знали давно, а вот девушку видели впервые. Сквознячками потянулись шепотки: «Секретарша? Переводчица? Любовница?». Девушка держала генерала под руку и не один газетчик отметил впоследствии интимность этого жеста. Рядом со своей спутницей Громов казался карликом, смешно семенящим на коротких ножках. Хотя подобный контраст его не смущал – генерал был величиной, могущей позволить себе любые контрасты.
Позади этой пары шли трое мужчин. Первый, лет сорока в парадном мундире с крупными звездами, был начальник службы «Р» полковник Резов. Прямолинейный, как шпала, он состоял на хорошем счету в Оборонном Комитете, да и в кулуарах о нем отзывались как о человеке высочайшей морали. Это был тот редкий случай, когда официальная позиция руководства и мнение сплетников совпадали. Двое следующих обладали одинаково неприметными лицами, на которых глазу решительно не за было что зацепиться. Встретишь таких – промелькнут тенями. Их коротко стриженые волосы были неопределенного серого цвета, глаза блеклыми, носы острыми, а нижняя половина лиц скрыта густыми бородами, придавая им колорит деревенских мужиков. Различались мужчины единственно ростом, да и то несильно. Подобно спутнице Громова, оба были в штатском, но в отличие от нее в своих серых костюмах она выглядели непритязательнее обслуживающего персонала гостиницы.
Арийцы вошли в зал для переговоров арийцы немногим раньше, и уже располагались за овальным столом, шумно двигая стулья. Их тоже было пятеро. Пятеро крепких, рослых мужчин, похожих между собой, как участники эксперимента по генетическому скрещиванию. Все коротко стриженные, светловолосые и светлоглазые. В черных кителях с вышитым у локтя изображением орла, черных галстуках и белых рубашках. Одинаково спокойные, точно застывшие черты породистых лиц. Движения четкие, выверенные – без мельтешения, без неловкостей. Что-то и впрямь было в них от манекенов – красивые, но словно бы неживые.
Когда Астеника намерилась занять место подле Громова, один из арийцев неожиданно обогнул стол, оказавшись с ней рядом – так близко, что девушка уловила пронзительно-холодный, точно арктический циклон, запах его одеколона. Ариец вытянул тяжелый стул из-за стола и приглашающе махнул рукой:
– Setzen Sie sich bitte, fräulein8.
Глаза у него были вполне человеческие – не зная, не скажешь, что на совести их обладателя безвинно загубленные жизни: серые с едва уловимым проблеском синевы, в обрамлении острых светлых ресниц, с расходящимися от уголков лучиками морщинок. От висков вниз сбегали острые скулы, твёрдый рот четко очерчен по контуру, на шее прорисовывались мышцы, как у античных статуй. Астенике даже захотелось потрогать их, чтобы увериться, что ариец и впрямь живой человек, а не мраморная статуя. На петлицах серебряной нитью были вышиты дубовые листья, на погонах – серебром квадратные звезды. Два ряда пуговиц и бляха широкого поясного ремня начищены до блеска, а глаза – глаза блестели сами по себе.
– Danke schön9, – смешавшись пробормотала девушка.
Ариец коротко кивнул и отошел, чтобы занять место на противоположной стороне стола.
– Это был оберст Крафт, – уголком рта пояснил Яков Викторович.
Так вот, значит, каков Петер – Каменное Сердце, о котором твердили девочки-машинистки. Подобно другим арийцам безупречный, холеный, преисполненный сознания собственного превосходства, несущий себя с поистине королевским достоинством. Неожиданная галантность вражеского офицера заставила Астенику растеряться. Девушка недоумевала, как понимать ее – не то как военную хитрость, не то как снисходительность к женскому полу, не то и впрямь как признак восхищения.
Собственной красоты Астеника не сознавала. В тех условиях, в каких текла ее жизнь, некому было научить ее ощущать себя женщиной и женщиной привлекательной: коровы едва ли различали людские лица, ученики воспринимали учительницу существом другого, взрослого мира, а деревенские парни, пытавшиеся приударить, искали в Асе справную хозяйку. Даже в штабе она прежде всего была сотрудником, винтиком слаженно работающего механизма, пусть важным, но все ж-таки не незаменимым, потому что незаменимых, как известно, нет. Да и важность ее была обусловлена знаниями, полученным ценой значительных трудов, что вполне вписывалось в понятный Астенике ход вещей. А вот доведись ей хотя бы на минуту представить, что ценность человека может определяться не личными заслугами, а некими благами, полученными волею случая, девушка отвергла бы такую мысль как противную мироустройству.
Она старалась изо всех сил: целиком сосредоточилась на переводе, выверяла каждое слово и подбирала ему наиболее точное определение с учетом контекста, в котором оно было произнесено. Никаких домыслов, никаких оттенков личного мнения, исключительно выхолощенная, четкая трансляция с одного языка на другой.
– За каждого нашего пленного мы готовы отдать двух ваших солдат, – предложил Крафт.
Судя по всему, именно он задавал тон на переговорах. Астеника на мгновение замешкалась – верно ли она расслышала – за одного арийца двоих? Затем повторила.
Удивилась не одна она.
– Вы готовы обменять офицера на двух рядовых? Это относится только к оберам или к унтерам тоже? – уточнил полковник Резов.
– У вас проблемы с переводом? – Крафт резко обернулся к Астенике.
Усилием воли девушка приказала себе не опускать глаза и не смущаться под требовательным взглядом арийца. Единственное, что она не могла себе приказать – не краснеть. Ася почувствовала, как румянец – не то от возмущения, не от непонятного жаркого стыда заливает ей шею и лицо.
– Проблем нет, – отвечала она. Голос не дрожал, и это тоже можно было считать достижением – Я перевожу дословно.
– Разве я упомянул офицеров? Уточните для ваших, что я имел ввиду абсолютно всех, в чьих жилах течет арийская кровь. Один наш солдат стоит двух, а по-хорошему и трех русских.
Предложение было неслыханной щедростью и одновременно – тонким оскорблением. Как здесь поступить? Смолчать? Или настаивать на равноценном обмене? Вот только стоят ли человеческие жизни ущемленного достоинства? Не лучше ли проглотить оскорбление и согласиться на предложенные, несомненно, выгодные условия? Если бы спросили Астенику, она бы ответила, что ради освобождения пленных можно потерпеть. Но ее не спрашивали, и к лучшему, потому что ни стратегом, ни тактиком девушка не была.
– И вы отводите войска от Юдольска, – неожиданно выдвинул еще одно условие Каменное Сердце.
– Мы размениваем людей или позиции? – разозлился Громов, когда Астеника повторила.
– Мы обговариваем условия, выгодные для обеих сторон.
– Решения по Юдольску не входят в мою компетенцию, вам это должно быть известно. Разве ваши шпионы даром едят свой хлеб?
– Именно потому, что наши шпионы не едят хлеб даром, я объективно оцениваю степень вашего влияния на ход военных действий. Готов поручиться, ваше мнение примут в расчет, коль скоро оно прозвучит.
– А если нет?
– Я согласен рискнуть.
