Шэннон не показывалась, возможно, она уехала из пансиона – я слышала, как кто-то прошел по коридору со стороны ее номера, а обратно не вернулся. Интересно, что у нее произошло? Странная девушка.

Хотя, кто бы говорил.

От столика я с книгой переместилась в кресло у окна, а оттуда – на кровать. Сама не заметила, как уснула, забыв погасить светильник.

Мне приснился страшный сон. Сон, в котором ничего не происходит. Кажется, там и меня нет. Есть древний проигрыватель, на котором крутится пластинка, со скрипом выхаркивая одну единственную песню. Очень старую, но знакомую всем от мала до велика. Пластинка вертится и вертится, песня никак не заканчивается. Жуткая, дребезжащая мелодия и надтреснутый голос – мужской, но похожий на женский.

«На цыпочках… по тюльпанам»…

Пластинка кружит и кружит, кроме проигрывателя в комнате ничего нет – иногда проскальзывает стена из голого кирпича и низкий потолок. Нет больше никаких звуков, нет возможности прервать песню, отойти подальше от надрывающейся пластинки. Песня ужасна, но еще ужасней – та безысходность, которую я снова чувствовала.

Голос тянул и завывал, все громче звуча в моей голове. Песня моего кошмара – реального, и, как я надеялась, давно позабытого. Когда она стала оглушающей, я проснулась. Виски ломили, наволочка сырая насквозь. Я потрогала щеки – ну точно, рыдала во сне. Не прошло и трех лет.

Что-то не так с комнатой.

Вытерев лицо, я приподнялась. Светильник выключен, темно, словно глаза выкололи. Может, я вырубила свет сквозь сон? Или я вообще не проснулась? Странным было не только это. Тишина. Она казалась большой. Больше, чем может вместить в себя комната.

Я пыталась поднять затекшие руки, но тело не слушалось, голова, казалось, набита ватой. Это явь или сон? Глаза быстро привыкли к темноте, и я поняла, что ощущения верные – дверь номера распахнута настежь. В коридоре – ни огонечка. Я понимала, что нужно встать и закрыть дверь, задвинув щеколду, но не могла подняться: старый кошмар и немыслимым образом выключившийся свет вкупе с распахнутой дверью вселили в меня неуемный, первобытный ужас. И в довершение из мглы, колышущейся в коридоре, раздался громкий вздох, почти стон. На секунду все замерло. А потом я услышала шепот:

– Бекки…

Голос звал, страдая. Это «Бекки» вместило в себя столько тоски, что я не могла не отозваться. Я поднялась с кровати и пошла к двери. Где-то здесь должен быть выключатель… или он на другой стене?

В снах бывают выключатели?

– Бекки…

В коридоре никого. Но мгла продолжала вздыхать и шевелиться – слева, у лестничной клетки. Дойдя до вершины лестницы, я поняла, что внизу света тоже нет – холл утонул во мраке. Не разглядеть ни ступеней, ни стойки ресепшена – вообще ничего.

– Бекки… – послышалось от подножья лестницы. Спускаюсь, босыми ногами осторожно нащупывая ступени. Где-то справа, прямо за лестницей скрипит дверь – долго и протяжно. Что там, гостиная? Где хоть какой-нибудь чертов выключатель? Ощутив под ногами паркет, поворачиваю за лестницу, пальцами держась за скрывающую ее стену. Что там, какая-то комната? Перед глазами белеет открытая дверная створка, я поворачиваю голову к черному проему, но ничего не вижу. Чистый мрак. Пытаюсь вглядеться, рука шарит по внутренней стенке в поиске кнопки выключателя.

– Здравствуй, Бекки… – слышу сзади, но не успеваю оглянуться. Чьи-то руки с силой толкают в спину, и я влетаю в комнату под лестницей. Нет никакой комнаты. Есть бездна, куда я падаю бесконечно долго, больно ударяясь о ступени.

Под лестницей – подвал.

Нет, нет, нет! Только не это!

Я страшно кричу – и крик мой перекрывает грохот захлопнувшейся двери.

Дневник Тэйлор Эмери

"19 июня, суббота.

Творится какой-то ужас.

Я приехала в Пайнвуд под вечер и первое, что выяснилось – мадам Белинды здесь нет. Вот зачем, спрашивается, назначать встречи, приглашать людей и убираться неведомо куда? Заняться совершенно нечем, желания писать – хоть отбавляй, я же его с собой захватила, уверенная, что мне предоставят хороший материал. Поэтому в одном из блокнотов решила вести путевые заметки – благо, у меня этих записных книжек целый чемодан. Я же рассчитывала на… впрочем, хватит об этом. Ныть не в моих привычках, извлекать пользу следует везде, из всего и при любых обстоятельствах.

Пайнвуд – довольно милое место, а пансион пресловутой мадам словно переместился сюда из страшной сказки. Ей-богу, когда меня встретила здесь мисс Марджери Розенфилд (замещающая мадам, как я поняла), то ассоциации с пряничным домиком, в котором живет злая ведьма, приятно защекотали нервы.

Сразу же выяснилось, что колоритных персонажей здесь больше, чем одна Мардж – мрачного вида тетка с приклеенной улыбкой. Багаж принял огромный косматый старик, такой неприветливый, что мурашки у меня побежали даже по зубам. Мардж тем временем старательно скалилась:

– Мы ждали вас, мисс Эмери! Вы – первая знаменитость в нашем пансионе.

– Очень приятно слышать. У вас тут премило. Когда я смогу увидеть мадам Белинду?

Лицо этой восковой куклы искривилось, изображая невероятное сожаление:

– Боюсь, не так скоро, как вам хотелось бы, дорогая мисс Эмери. Мадам нет в Пайнвуде. Ее отвлекло одно чрезвычайно срочное дело. Передать не могу, как сочувствую доставленным неудобствам.

– Что? – к собственному неудовольствию, мне не удалось сдержать разочарование и злость. Все-таки, пять часов в пути – не ближний свет. – Почему же меня не предупредили? Я приехала только ради встречи с миссис Барлоу.

Марж принялась мять пальцы:

– Это произошло довольно неожиданно. Думаю, вы уже были на пути в Пайнвуд. Но не стоит расстраиваться – у меня строгое распоряжение: предоставить вам всевозможные удобства, пока вы будете дожидаться мадам. Думаю, день-два, не больше.

Я вздохнула:

– Ну, день-два – это не так страшно. К тому же, пансион очень… вдохновляющий. Я не прочь провести некоторое время вдали от мегаполиса.

Сказала из вежливости. В действительности же – дел в городе по горло. С тоской подумала о том, что встречу с читателями и творческий вечер придется переносить – снова! – на неопределенный срок, и что безбожно горят сроки по сдаче материала в литературный журнал, да и блог в сети не веду уже которую неделю…

Ладно, попробую хоть идей новых здесь почерпнуть – благо, местность и окружение вполне себе вдохновляющие.

Кое-как распаковав вещи (если можно назвать распаковкой вываливание их из сумки на стул), я пошла осматривать гостиницу.

Расстройство номер два: выяснилось, что из постояльцев здесь только я.

Притом, что номерных дверей на втором этаже семь или восемь. Видимо, придется коротать вечера в компании милой Мардж и старика, похожего на йети. Чудно.

Пока солнце не село, я решила пройтись по окрестностям. Вечер очень теплый, стволы сосен в закатном солнце кажутся красными, точно впитали в себя его лучи. Дом не окружен даже забором, и сразу за углом начинается чаща. Мне удалось выйти на полузаросшую тропинку, и я прошла целых четверть мили – пока дорожка не уткнулась в болото. У берега торчала ржавая табличка: "Осторожно, топь!" Постояв там минут десять, я поспешила вернуться – не очень уютно было представлять, как я блуждаю по этому лесу в сумерках.

В холле Марджери предложила мне выпить чаю – видимо, это и подразумевалось под теми «условиями», которые она будет мне создавать. Не придумав занятия лучше, я согласилась. Она накрыла столик тут же, у ресепшена, вытащив из-под стойки поднос словно фокусник – кролика из шляпы. Пока домоправительница разливала чай, я ее тихонько разглядывала. Странная женщина. Вблизи заметно, что она моложе, чем кажется – лет тридцати семи – сорока, не больше. Это ж надо так себя загримировать, чтобы выглядеть старухой! Все из-за толстого слоя пудры и ужасной помады морковного цвета. А очки с поднятыми вверх углами делают ее похожей на офицершу из гестапо.