По-началу все было более-менее нормально, а потом тебя начало знобить. Очень сильно. Сначала было слишком холодно, а затем так жарко, будто у тебя вместо крови лава по венам течет — и это, кстати, сказал мне ты сам. Я сразу же пошел в ванную, чтобы намочить какую-нибудь тряпочку — компресс, блядь. Извини, Мик, забочусь, как умею. Как только я пришел обратно, ты был таким, сука, бледным, как будто уже при смерти. Как только я приложил холодную, мокрую ткань к твоему лбу тебя всего затрясло, что я тут же убрал её, громко проматерившись.
Потом, минут через пять, ты начал болтать о всяком, и, блядь, о том, что твой знакомый умер от этой хуйни. Тогда я сразу понял, к чему ты ведешь и поборол в себе желание треснуть по твоей глупой башке.
— Так, блядь, слушай, это был последний раз, когда ты говоришь мне о таком, понял? — почти что прорычал я тебе в лицо, и только тогда заметил, что глаза у тебя красные и влажные.
— Мне страшно, — вдруг прошептал ты, будто бы надеясь, что я не услышу. Ты никогда мне не говорил, что боишься чего-то, поэтому, думаю, именно эти слова смогли выбить из меня весь воздух.
— Я рядом, так что с тобой все будет в порядке, — я схватил тебя за шею, не больно, но чтобы ты посмотрел на меня и понял, что все что я говорю — правда, и что ты, блядь, можешь мне довериться!
— Хорошо.
Через час ты смог заснуть, и я сидел рядом, боясь оставить тебя хотя бы на минуту. Но когда ты проснулся, все было хорошо. С тобой все было хорошо. Ты был в порядке, как я и сказал.
— Приготовишь что-нибудь? — ты слабо улыбнулся мне, и я тут же закивал. — Что-нибудь сладкое.
— Блинчики с сиропом? — теперь ты кивнул мне.
Как только я принялся готовить, я ловил себя на том, что почти что каждые пять минут все равно захожу к тебе, пока блины жарились на сковородке. Я приготовил штук восемь — тебе и мне, но ты осилил лишь два, а затем я принес тебе чай. К этому времени уже стемнело. Я и не думал, что мы просидели так долго. Но тебе определенно стало лучше. Намного лучше.
Вечером мы уже сидели перед телевизором, ели мороженое.
— Ты больше никогда не примешь эту дрянь, ясно? — ты медленно повернул ко мне голову, когда еле заметно кивнул.
— Да, — быстро произнес ты, будто бы не хотел говорить об этом, а я и не настаивал. Мне было этого достаточно, ведь я доверяю тебе.
Как ты сказал тогда? «Это значит, что мы заботимся друг о друге»?
Знаешь, теперь я полностью с этим согласен. Ведь для чего мы заботимся друг о друге? Мы делаем это для того, чтобы не потерять друг друга. И, похоже, я ошибался насчет себя. Я эгоист… как и ты. Мы заботимся друг о друге, потому что нужны друг другу. Мы заботимся, чтобы не потерять. Мы делаем это прежде всего для себя. Хотя, может это и не эгоизм вовсе. Может, это называют как-то иначе. Как-то на букву Л?
Может быть.
Но пока я просто знаю, точно знаю, что заботится о тебе — это еще одна причина для этого слова на букву Л.
========== morning ==========
«Утро добрым не бывает». Знаешь, с тобой я убедился в обратном. Теперь единственная причина, почему я хочу вставать по утрам — это ты. Особенно, когда ты сам еще не проснулся.
Люблю наблюдать за тобой в такое время. Ты такой, блядь, милый, когда спишь. То, как ты тихо сопишь в подушку, зарываясь в нее лицом. То, как дрожат твои ресницы, и как ты изредка, едва заметно, хмуришься. Нравится то, в каком беспорядке твои волосы, которые падают тебе на лицо.
Еще ты всегда собираешь пододеяльник ногами, что немного раздражает по утрам, но я тут же забываю об этом и начинаю улыбаться, как придурок, лишь посмотрев на тебя.
И ты всегда спишь на правом боку, отвернувшись от меня, и это бесит меня еще больше. Ну, потому что я люблю, когда ты прижимаешься ко мне, положив голову на мою грудь, и обняв меня за талию. И я так люблю это, что теперь сплю на другой стороне кровати, лишь для того, чтобы ты обнимал меня, а не эту дурацкую подушку.
Еще когда ты просыпаешься, ты потягиваешься и издаешь такие пиздецки умилительные звуки, что-то похожее на то, какие обычно издают котята, и я просто не знаю, что ты, блядь, этим делаешь со мной.
А дальше самая лучшая часть, когда ты уже окончательно просыпаешься, но все же еще лежишь с закрытыми глазами, водя пальцами по моему плечу или груди.Иногда я вспоминаю то, что нечто похожее было с другим, но… твои прикосновения ощущаются иначе. Правильно. И еще куда приятнее. Не могу поверить, что когда-то был готов отказаться от всего этого. Отказаться от тебя. Отказаться от этого утра.
И вообще от любого другого утра, которое я встречаю с тобой.
Люблю просыпаться и слышать, как ты копошишься на кухне, готовя нам завтрак. Тогда я лениво потягиваюсь, иду в ванную, чтобы умыться и принять свои пилюли, и наконец направляюсь на кухню.
Обнимать тебя со спины, тем самым мешать тебе, за что сразу же получать локтем в бок — уже вошло в привычку обоим. И то, что я смеюсь после этого, а ты бубнишь себе под нос что-то о том, какой я идиот, также стало привычным. Как и то, что я все равно после этого подхожу к тебе и снова обнимаю.
Люблю, что ты такой маленький, и тебя так приятно сжимать в руках. Особенно люблю обхватывать тебя рукой вокруг талии, насильно прижимать к себе, немного приподнимая, что неимоверно тебя бесит. Да-да, я знаю, как тебя бесит, что я выше и больше тебя, ведь ты никак не пытаешься скрыть этого.
Обожаю завтракать вместе с тобой и смотреть, как ты лениво пьешь свой кофе, находясь на грани того, чтобы снова заснуть. Я же в это время ем приготовленный тобою завтрак на двоих, что ты все равно никогда не съедаешь, потому что не любишь кушать по утрам, сколько бы я не пытался тебя заставить.
Особенно, когда ты куда-нибудь опаздываешь. Тогда тебя лучше вообще не трогать, ради собственного же здоровья. Но ты остаешься все таким же очаровательным, несмотря ни на что. Да, ты бегаешь по дому, крича на всех и вся. Да, ты материшься на всех так, что становится страшно. Да, ты посылаешь всех нахуй, обзывая их «рыжими мудилами». И, да, эти «все» — я. Но если это означает, что я каждый такой раз смогу видеть твою недовольную заспанную мордашку — это того, сука, стоит.
Но самое любимое утро — это утро в выходной. Я так сильно люблю такое утро.
Мы валяемся в постели чуть ли не до обеда, просто обнимая друг друга и разговаривая о ерунде.
И если такое утро — не очередная причина любить тебя, Милкович… Боже, тогда я окончательно сошел с ума.
========== drunk ==========
Да, я люблю, когда ты напиваешься. Хотя, нет… то есть, не всегда. Были моменты, на самом деле — много таких моментов — когда это просто было, ну… да, невыносимо.
Впервые это произошло в один из тех дней с тех пор, как мы начали сначала. Попробовали, по крайней мере, начать сначала.
Я был идеальным парнем для тебя все то время, но это бесило тебя еще больше. Похоже, жить вместе сразу же после того, как мы сошлись, было не лучшей идеей. Но я был счастлив, и остальное не имело значения для меня. В то время, как ты еле сдерживал себя от того, чтобы не выгнать меня.
И кажется, ты решил, что алкоголь поможет в том, чтобы я не раздражал тебя так сильно.
В тот вечер я всеми силами пытался не заснуть. Кофе был таким крепким, что я морщился от горечи, но все равно пил. Я хотел дождаться тебя и убедиться, что с тобой все в порядке — это был единственный вариант, ведь на звонки ты не отвечал, а на сообщения и подавно. Я даже звонил твоим знакомым по работе — ничего.
И когда на часах уже было три с лишним часа ночи, ты, наконец, пришел.Я даже не знал, что сказать. Блядь, кричать на тебя или что? Затем я подумал, что не в моем положении стоит кричать на парня, который с трудом принял меня назад.
Я подошел ближе, когда ты посмотрел на меня так, будто увидел что-то противное, но тут же отвернулся. Ты поморщился, а затем хотел пойти к себе, но ты еле держался на ногах, и я в секунду подлетел к тебе, придержав за талию, чтобы ты ненароком не упал.