И только моя любовь к тебе будет беспощадна, в отличии от нас самих.
========== friendship ==========
Я знаю, мы никогда не были друзьями, и я говорил это уже сотню раз. Я всегда любил тебя, но никогда не хотел быть просто другом. Да, ты пытался меня спихнуть в категорию секс-дружков, но нет, Мик, со мной такое не прокатывает.
Ладно, может и прокатывало, раз сейчас я говорю об этом. Но ты ведь тоже не считал меня просто другом, так? И мне плевать, что ты там бубнишь про: «так оно и было, Галлагер, ты был хорошим приятелем и…», бла-бла-бла, да, всем нам очень интересно это послушать, спасибо.
В общем, я хочу сказать о том, что… Ой, да к черту, что плохого в том, чтобы любить своего друга? Пусть он и не считает себя лишь приятелем. Что в этом такого?
Я не вижу в этом ничего неправильного, потому что большую часть времени ты и правда был для меня замечательным другом. Ты был им, когда это действительно было нужно мне и, готов поклясться, ты справлялся с этой задачей порой лучше, чем Лип или даже Мэнди.
Ты был рядом всегда и не просто готов был успокоить меня, давая поплакаться… Нет, ты всегда говорил что-то вроде «к черту, ты можешь справиться с этим» или «наши родители просто отстой, так что нахуй их». И это всегда успокаивало меня больше, чем-то, что мне просто давали выговорится, а сразу после осудить за мои же слова. А ты никогда не осуждал меня, чтобы я там ни сказал о моей матери или об отце — ты всегда был за меня. С самого начала.
— … она просто забыла, что есть и другие дети. Она забыла о нас, будто нас и вовсе не существовало. Есть только Лиам… Мы для неё просто испорченный товар, никто, и ей бы только…
— Эй, хватит этого, — тогда я подумал, что уже начал надоедать тебе, но повернувшись, увидел лишь то, как ты с сочувствием глядел на меня. — Это с ней что-то не так, раз она вытворяет такое дерьмо с собственными детьми, чувак. Ты лучше, чем она заставляет тебя думать о себе. Нахрен её. Не позволяй ей делать этого с собой, понятно?.. — я смотрел на тебя во все глаза, боясь лишний раз вздохнуть — это было впервые, когда ты говорил мне что-то подобное.
И потом ты добавил: — Она просто не заслуживает тебя, — пробормотал ты так тихо, как только мог. И я даже не мог ответить на это, сказать гребаное «спасибо», потому что знал, что этим только отпугну тебя.
— А почему твоя мать сбежала? — спросил я тогда, просто желая как можно дольше говорить с тобой, пусть и о чем-то таком.
— Отец плохо относился к ней, но она любила его… только вот нас она, со временем, возненавидела, — ты невесело хмыкнул, бросая окурок на дорогу. — По крайней мере, я так думал.
— … Как можно не любить тебя? — не думая, ляпнул я, тут же мысленно ударив себя по глупой голове. — Я имел ввиду…
— Какой же ты гей, Галлагер, хуже уже, блядь, быть не может, — рассмеялся ты, закатывая глаза и откидываясь на спину. Я прилег рядом, пытаясь не таращится на тебя при этом, лишь потому что просто не верил в то, что ты… ну, не убежал после такого, как обычно. Поэтому лучше этого тогда и быть не могло.
И, без сомнений, мне нужно иногда, чтобы ты поддержал меня словами, как тогда; мне нужно, чтобы ты время от времени говорил мне, что всё в итоге будет хорошо.
Но больше всего я любил те дни, когда слова нам были и не нужны. Я всегда любил и люблю то, как ты просто помогаешь мне забыть о проблемах и о прочем дерьме. Раньше я забывал лишь на некоторое время, пока ты снова не уходил, но не сейчас. Сейчас ты всё время рядом, и это всё, о чем я мог мечтать, еще будучи подростком.
Помню, как ты пригласил меня к себе, когда остался дома совершенно один. Ты знал, что у меня в то время были проблемы с чертовым Фрэнком, и я постоянно пытался избегать его, но дома это получалось плохо.
Мы сидели в гостиной и играли в приставку, в перерывах попивая газировку и рассказывая разные истории. Ладно, говорил в основном я, а ты с едва заметной улыбкой слушал всю ту ерунду, связанную со школой. И я помню до сих пор этот день, потому что это кажется таким светлым воспоминанием для меня. Даже вспоминая это сейчас, я улыбаюсь. Улыбаюсь, потому что помню, как был счастлив в тот день.
И это удивительно, потому что тогда мне было тяжело, но стоило мне увидеть тебя и провести с тобой хотя бы минуту, как дышать становилось легче. Я люблю то, что только с тобой мне, на удивление, всегда становится так спокойно. Я люблю это, потому что только в такие моменты понимаю, что ты — мой лучший друг, Микки.
И я понимаю, что пусть наши чувства друг к другу совсем не дружеские, но опять же, в этом нет ничего странного и неправильно. Правильно как раз то, что тот, кого ты любишь навсегда становится твоим самым лучшим другом. Становится всем для тебя.
========== touch ==========
Я люблю, как ты касаешься меня. Люблю то, как только ты можешь касаться меня. Я обожаю нежность твоих холодных рук, что я так напрасно каждый раз пытаюсь согреть. Люблю эти мягкие руки, которыми ты так осторожно касаешься моей кожи, которая вновь и вновь покрывается мурашками. Кажется, я никогда не привыкну к этому. Но любить меньше эти незаслуженные мною прикосновения никогда не стану.
Никогда не перестану любить ложиться спать с тобою в одну кровать и обнимать так крепко, что нередко еще сделаю тебе больно, но приятно. И то, как ты обнимешь меня в ответ. Никогда не перестану любить твои пальцы, которыми ты как обычно зароешься в мои рыжие волосы перед тем, как уснуть. Не перестану любить то, как ты неловко возьмешь меня за руку, пока мы смотрим фильм на кровати. Никогда не перестану любить.
И я никогда не забуду те руки, что успокаивали меня — почти усыпляли — в моменты глубокой депрессии. В ту самую первую ночь я наконец позволил себя коснуться. И сам тогда, кажется, удивился тому, что отказывался от такого так долго. Я просто полный идиот. Идиот, раз забываю, что только твои руки могут усмирить монстра внутри меня. Только ты можешь помочь мне, Микки.
Только ты, который ляжет со мной рядом и, обхватив заплаканное и до отвратительного опухшее лицо в руки, мягко поцелует меня сначала в щеку, потом в другую, затем в губы, а после в лоб и макушку. Потом ты обнимешь меня руками за шею, а я положу голову на твое плечо и обниму в ответ так крепко, как только смогу. Ты будешь гладить мои волосы и нежно проводить ладонью по щеке, успокаивая меня так, что я в итоге провалюсь в сон. И мне, наконец, не будет страшно засыпать, и я точно захочу вновь проснуться.
Но всё это благодаря тебе. Ты и представить не сможешь, как сильно ты нужен мне в такое время. В любое время всего этого отвратительного мира, всегда.
Мне нужны эти руки, что невзначай касаются меня во время мелких ссор, как бы говоря, что это далеко не конец, что ты будешь всегда рядом со мной. Мне нужны утренние объятья и мне нужно обниматься с тобою каждую ночь, иначе я просто не смогу нормально уснуть.
Помню, как тебе пришлось остаться у Мэнди на целые сутки (на самом деле больше, ты остался у нее на двадцать семь с половиной часов, но кто считает?), поэтому до следующей ночи я ходил вокруг тебя, надувшись, потому что нечего оставлять меня одного, чтобы я мучился от бессонницы, блядь, Микки.
Но это еще пол беды, ведь тем вечером ты хотел лечь спать на диване. На чертовом диване! Какого черта? Да, какого чёрта мне приходиться практически тащить тебя в кровать за руку, пока ты там мямлишь себе под нос что-то вроде: «ты сам, блядь, сказал не ложиться с тобой, Галлагер! Ты идиот, знаешь?» и всякую прочую чушь.
Но как же, чёрт возьми, приятно после стольких часов без сна наконец рухнуть на мягкую кровать, обнять тебя и сразу же почувствовать твои руки на моей макушке, а после сразу же крепко-крепко уснуть и проснуться только в два часа дня. Обожаю это чувство.
Обожаю тебя за то, что заставляешь меня так чувствовать. Обожаю твои руки, что касаются меня так особенно — не так, как кого-то другого. Да ты бы и не коснулся кого-то другого так или как-то иначе. Ведь ты ненавидишь это — ненавидишь обнимать, жать руку в знак приветствия или даже просто нечаянно касаться руки знакомого или незнакомого человека.
