Суть в пустых разговорах, пока мы идем и курим одну сигарету на двоих. Я обожаю то, что с тобой можно говорить о чем-то таком, что у нас вряд ли когда-то будет… помечтать. Знаю, что звучит гейски, но так и есть. И ты единственный, кто не станет смеяться, когда я скажу, что было бы круто жить в огромном, блядь, доме с ахуенной террасой и даже бассейном. Ты лишь продолжишь идти со мной рядом, с легкой улыбкой глядя на дорогу и вдыхая свежий, прохладный воздух.

Я люблю даже молчаливые прогулки, когда мы просто… идем и все, просто переставляем ноги, вот так. И я, знаешь, каждый раз ловлю себя на том, что во время таких прогулок я смотрю лишь на тебя и думаю лишь о тебе… Опять сопливо? Ладно, но… тут ведь я могу быть предельно честным с тобою, да?.. Именно поэтому я и не собираюсь молчать — я обожаю смотреть на тебя и думать о том, как ты ахуенно красив этим вечером, пока мы одни на этой дороге в свете уличного фонаря и идем, не зная куда. Ты всегда красив, Микки, но каждый раз ты красив… не знаю, по-особенному. Как и сейчас, пока мы гуляем по этому городу.

А сам этот город… он кажется мне таким огромным иногда, но когда я с тобой… не знаю, все вокруг будто сжимается до таких маленьких размеров, что мне становится трудно даже вздохнуть… И не смейся надо мной! Я просто не знаю… не знаю, как объяснить такое. С тобою будто время останавливается, с тобою будто все вокруг перестает существовать — и так, блядь постоянно.

Все настолько плохо, что иногда я реально не замечаю ничего вокруг. Даже сейчас, пока ты рассказываешь мне всякую чепуху о том, как вы с Мэнди праздновали Рождество — а что? Повсюду снег, развешанные гирлянды и пьяные, счастливые люди. Рождественское настроение появляется само собой, иначе хрен бы ты заговорил об этом.

— … мы тогда построили что-то вроде… шалаша из одеял, подушек и простыней, даже чертовых плюшевых игрушек, что были у нас — они были даже не нашими, скорее нашей мамы, — ты улыбаешься и, смотря вперед, начинаешь рассказывать дальше. Я же беспрерывно пялюсь на тебя, слушая все это.

— Мама тогда… ушла от нас, так что мы не знали где она, а отец вырубился на диване еще в часов восемь вечера. Он так нажрался тогда, пиздец, — ты сухо рассмеялся, мельком глянув на меня. — Тогда мы с Мэнди сперли у него все деньги, что были в его куртке, он даже не шелохнулся. Купили дохера газировки, одну сырную пиццу и напиздили в карманы шоколадных батончиков. А когда мы вернулись домой, Терри еще спал. Так что мы с Мэндс просто сидели там, укутанные в одеяла и подушки, ели всякую дрянь и слушали, как кто-то на улице пускает салют. Это было лучшее… — и тут я, заслушавшись, не замечаю тротуара под ногами и, спотыкаясь, падаю, при этом крича как чокнутая сучка.

И сейчас ты просто смотришь на меня, качая головой. О, конечно же, еще и подаешь мне руку, пока я тупо смеюсь над своей неуклюжестью. Но почему ты не смеешься?! Мне было бы легче, посмейся ты надо мной, так менее неловко.

— Похоже, хватит на сегодня с тебя гулянок, Галлагер, — ты улыбнулся мне. — А то ты уже с ног валишься.

О, Микки, прошу тебя. Обычные тихие прогулки вместо с тобой слишком сильно нравятся мне, чтобы уставать от них… да, пусть это и на грани черты под названием «чересчур гейски», но я ведь знаю, что тебе нравится это не меньше моего.

И идти с тобой вместе домой, в абсолютной тишине — лучшее, что может случиться со мной этим вечером, потому что я правда люблю каждую секунду этого.

========== cute ==========

Я могу припомнить тебе тысячу таких случаев, когда я говорил о том, какой ты на самом деле милый, а ты лишь посылал меня нахуй, краснея до кончиков ушей. Да, я мог бы припомнить тебе это. Но я не буду. Лучше я вспомню другое. Вспомню то, что ты так сильно ненавидишь. Вспомню то, что я так сильно люблю.

Ладно, например то, как ты возишься с Евом — Микки, это одна из милейший вещей, что я мог когда-либо видеть. Хотя… ладно, это немного странно, что я считаю это — милым.

— Ну же, мелкий засранец, — мальчик сидел у тебя на коленях, пока ты пытался накормить его морковным пюре. — Открой свой чертов рот, ты, мартышка, — и Евгений просто засмеялся, глядя на твое недовольное лицо. — О, ты еще и смеешься надо мной? Хорошо, гаденыш, — ты посадил его на стул и кое-как вложил ложечку в его крошечную ладонь. — Ешь. Посмотрим, как ты справишься без меня, — Ев тогда начал копаться ложкой в этом пюре, а через секунду произошло то, из-за чего ты буквально завизжал — парнишка заляпал твою белую рубашку, кинув в тебя ложку с её содержимым, и рассмеялся так, что в ушах зазвенело.

— Ах ты!.. Йен! — твой крик оказался пронзительнее. — Проследи за этим маленьким монстром. В кого он, блядь, такой упрямый, — ворчал ты, пока шел к ванной комнате.

— Ну даже не знаю, Мик, — я улыбнулся, глядя на тебя, а ты на секунду ответил мне той же улыбкой, которая после сменилась средним пальцем.

— Твой папа просто прелесть, правда? — думаю, Ев тогда согласился со мной, когда поддержал меня своим задорным смехом.

И если даже такое я могу посчитать милым, то подумай, что ты делаешь со мной, когда я пытаюсь будить тебя ранним утром.

Например вчера ты заснул на мне, так что первым делом я улыбнулся, когда увидел перед собой твою мордашку, которой ты уткнулся мне в грудь.

— Мик, — ты лишь нахмурился и уткнулся лицом в мою шею. — Эй, — я мягко рассмеялся, дотрагиваясь до твоих темных волос, а ты начал сползать вниз по кровати, лишь бы уйти от прикосновений.

— Отстань, — пробормотал ты, еще даже не проснувшись.

— Давай, Микки, нужно вставать, — я начал стягивать с тебя одеяло, и ты простонал от отчаяния. В итоге я все равно забрал это чертово одеяло и ушел в ванную, чтобы умыться.

Когда я вернулся, то увидел, как ты замотался в простыню, вдобавок еще и использовал мою подушку для своих объятий, что принадлежали мне. Но выдирать подушку из твоих цепких пальцев не лучшее, что мне приходилось делать. Видеть тебя таким до умиления беспомощным — слишком для меня… иногда.

— Ну же, засоня, вставай! — и я сделал то, что ты ненавидишь всем своим сердцем — я начал щекотать тебя… Но это помогло.

— Ладно, ладно, ладно! Хватит! Йен, бля! — ты начал брыкаться, постепенно сползая с кровати и выпутываясь из простыней.

Итак, мы добились того, что уже через минут десять ты стоял и лениво чистил свои зубы, прикрыв глаза, а я вовсю готовил завтрак на кухне, куда ты вскоре и заявился.

— Ну как, проснулся? — со смешком спросил я, глядя на твое сонное личико (самая, черт возьми милая вещь на свете). Ты мне вообще-то сильно таким нравишься, потому что не можешь даже ответить мне, а тем более не можешь послать меня.

Правда, сейчас же ты просто надул губы и посмотрел на меня, выглядя слишком несчастным для семи утра.

— Всё настолько плохо? — со вздохом я подошел ближе, чтобы крепко-крепко обнять тебя — как же сильно я обожаю это. Промолчав, ты даже не стал сопротивляться, а просто глубоко вздохнул, облокачиваясь на меня.

Простояли мы так минут пять, пока я не понял, что что-то не так.

— Микки? — я чуть ослабил хватку, тут же чувствуя, как ты начинаешь сползать с меня. — Микки! — я только хотел сказать тебе что-то о том, что ты готов заснуть где и когда угодно, но тут зазвонил мой телефон. Это был Лип.

— Эй, чувак, — Лип звучал чуть нервно. — Звоню сказать, что встретиться не получиться — Фиона не успевает на поезд, до Дебби хер дозвонишься, а ведь мы предупреждали их. Разве так, сука, сложно выбраться на час к своей семье? — Липа уже заносило, я точно мог понять это — он любит выпустить пар, рассказывая о том, как его всё и все заебали.

— Так, значит, в следующие выходные, так? — спросил я, прерывая его на середине предложения.

— Ага. Пиздец, да? Какую неделю мы уже планируем это, а Фиона…

— Да, это точно, — я просто должен был заткнуть его, иначе это кончилось бы нескоро. — Хорошо, позвоню еще вечером. Надеюсь, в следующий раз все получится.