Или вот еще: тогда мы собрались со всеми остальными Галлагерами на очередном вечере кино, «чтобы сблизится», как говорит Фиона (по ее мнению мы все проводим мало времени вместе). Помнишь тот вечер? Я прекрасно помню его.

Мы смотрели комедию «Евротур», когда я, не задумываясь, положил руку тебе на плечо. Я практически мог почувствовать, как ты моментально напрягся, но ничего не сказал. Повернувшись к тебе, я даже в темноте комнаты увидел, как твои щеки порозовели. Это было так, блядь, мило, что я, почти мечтательно вздохнув, уставился на тебя с идиотской улыбкой. Ты же мельком взглянул на меня и тут же опустил голову, покраснев еще больше, но так ничего и не сказав.

О, еще помню, как я сказал о том, что у тебя маленькие ладошки. Не знаю почему, но ты так смутился, когда я прижал её к своей, чтобы сравнить их.

— Нет, ну серьезно, просто крошечные, — я схватил тогда твою руку и прижал их к своим губам, отчего твои глаза распахнулись и ты тут же выдернул её.

— … Иди ты. Это просто у тебя лапы, как у великана, придурок, — и спрятался у себя в комнате. Прячься сколько хочешь, я все равно буду считать это чертовски милым, как и твои крошки-ладошки.

Но пожалуй, одна их самых милых вещей в тебе — твоя улыбка. Я просто обожаю её, обожаю видеть тебя таким, Мик. И когда ты в очередной раз улыбаешься, то я, не думая, шепчу: — Такой милый, — и сейчас ты смотришь на меня с этим непонимающим выражением лица, которое я обожаю не меньше.

— Что ты сказал? — тихо спрашиваешь ты, и я, улыбаясь, обхватываю твое лицо.

— Я сказал, что ты милый, — почти по слогам повторяю я тебе и, не давая ничего сказать или отвернуться — не давая сделать ничего — целую в губы, сильно прижимая тебя к себе… и когда я отрываюсь от тебя, то снова мягко улыбаюсь, смотря на розовые от смущения щечки.

— Чертовски милый.

И как бы тебе было не по себе от этого, Микки, просто знай — я люблю, когда ты краснеешь из-за меня. Я люблю, когда ты пытаешься просто спрятаться от меня, когда я говорю тебе о том, что мне нравится твой голос или что с тобой у меня самый лучший секс. Я люблю твои невинные глаза, что смотрят на меня с чистым непониманием, когда говорю тебе о том, какой ты умный или смешной, или какой ты на самом деле чудесный. Я всегда буду обожать то, как ты пытаешься не обращать внимания на мои прикосновения — что иногда и правда бывают такими смущающими — но на самом деле ты всегда чуть ли не дрожишь из-за них. Я люблю даже то, как ты скрываешь свое истинное смущение под грубостью и сарказмом, когда я говорю тебе о том, какой ты сексуальный или как мне нравятся твои бедра — знаю, что странно, но так и есть.

Я безумно люблю тебя за это, Микки — за всё это — так что я просто не могу не назвать это очередной причиной.

========== legs ==========

У меня будто выработалась привычка, когда мы начали всё это с тобой — я каждый раз касался твоих ног, гладил их и, блядь, я знаю, как это было странно для тебя. Я прижимался к тебе сильнее, чем это требовалось; я сжимал твои бедра гораздо чаще, чем мне вообще позволялось. Один раз ты даже не стал молчать об этом… ты вообще тогда не стеснялся говорить о том, что тебе не нравится.

— Да ты заебал, Галлагер! — ты оттолкнул меня прямо во время того, как я пытался войти в тебя.

— Что? — тяжело дыша, спросил я, нетерпеливо трогая тебя за бедра снова.

— Хватит делать так! — ты сбросил мои ладони со своих бедер и повернулся ко мне лицом, буквально вынуждая меня начать пялиться. — Эй! — ты защелкал пальцами у моих глаз, отчего я вновь очнулся.

— Да как? Что я делаю?! — я неловко коснулся твоей талии, спускаясь ниже, и ты снова шлепнул меня по руке.

— Это!.. — ты кивнул на мою ладонь. — Еще раз сделаешь вот так, — ты больно провел рукой по моему плечу, — получишь, ясно? Я тебе не ебучая кошка, чтобы меня наглаживать, бля, — ты толкнул меня к стене, из-за чего я плюхнулся задницей на свои же пятки, а после ты сам сел на мои бедра, рукой нащупывая мой до боли твердый член и самостоятельно насаживаясь на него, выбивая из меня жалкий стон.

И все это время, пока ты бесстыже скакал на мне, я старался не касаться твоих коленей и бедер, что там приятно терлись и шлепались о мою собственную кожу.

И так происходило каждый раз — я боялся коснуться тебя, но ведь не зря я прокачивал наши отношения? Так что со временем ты разрешал мне делать с тобой практически всё.

Помню, как ты жил у меня, как только я вернулся из армии. То есть, как только я ушел в самоволку, но да пусть.

В один вечер мы были совершенно одни в гостиной, пока все остальные спали наверху. Ты пошел за пивом и когда ты вернулся, то поставил две бутылки на стол. Когда же ты развернулся ко мне, то тут же чуть усмехнулся, заметив, что я пялюсь на твою самую лучшую часть тела — глаза сами туда падают, когда ты поворачиваешься ко мне спиной.

— Извращенец, — бросил ты, убирая волосы со своего лица и уже почти садясь рядом, пока я не схватил тебя за бедра и не посадил на себя, ухмыляясь.

— Тебе же нравится это, — я сладко поцеловал тебя в губы, начиная водить руками по твоим ногам.

— Может быть… немного, — ты улыбнулся и попытался встать, чего я, конечно же, не дал тебе сделать, вместо этого снова целуя тебя, но грубее, чем моментом раньше. Все зашло так далеко, что я повалил тебя на спину, заставив коленями упереться в мои бока.

— И вам доброй ночи, ребят, — мы так увлеклись, что не услышали Липа, что спустился на кухню и теперь стоял и тупо пялился на нас — на то, как мы резко отлетели друг от друга, а ты начал неловко садится, подтягиваясь наверх по этому самому дивану.

— Уйди, Лип, — этот козел лишь усмехнулся, поглядел на тебя и снова ушел наверх со стаканом воды.

— … Так, на чём мы остановились? — через некоторое время пробормотал я, кладя руку тебе на коленку. В этот раз нас никто не побеспокоил.

Тогда было хорошо, и я никогда не забуду одну вещь, что произошла в то время.

— … Это не значит, что я буду носить платьица или что-то типа того.

— Никто и не просит, епт… Хотя ножки у тебя действительно ничего.

— … Вот же хуйло.

Но сейчас не хуже… я бы сказал, что сейчас лучшее время, потому что я могу говорить тебе о том, что и как я люблю в тебе в любой момент, когда только захочу.

Ты крутился на кухне сегодня вечером, наливая себе сока, стоя при этом в одном нижнем белье (тебе бы почаще так по дому ходить, кстати). Я же застыл позади тебя, сложив руки на груди.

Потом ты пошел к холодильнику и склонился, убирая упаковку сока обратно, и тогда я, не обдумывая, выпалил: — У тебя просто ахуенные ноги, Микки, — я, не стесняясь, начал разглядывать их. — Я серьезно, очень красивые, — я улыбнулся тебе, когда увидел легкий румянец на твоих щеках.

— … Вот же хуйло, — приподняв брови, выдал ты и, схватив стакан, ушел в спальню. Да уж, со временем ничего не меняется.

Ни изменится и то, что я буду тащится от твоих ног, что ты раздвигаешь для меня и то, что я вечно буду хватать тебя за эти самые бедра во время секса и скользить по ним руками. Я всегда буду обожать видеть тебя в одних боксерах, чтобы оценить их и признать, что твои ножки как всегда великолепны. Я буду любить то, как ты каждый раз смущаешься, когда я буду делать хоть что-то из этого.

И я знаю, что все это звучит глупо, но какая разница, если это правда? Микки, я лишь хочу сказать, что у тебя правда-правда красивые ноги, и чем это — не причина?.. Да, черт возьми, я люблю тебя за твои, сука, совершенные ножки, и ты не смеешь, блядь, осудить меня за это, Милкович!

========== walking ==========

Еще я безумно люблю гулять с тобой. Да, мы изначально не та парочка, которая прогуливается за ручку по аллеям в парке, но я не против и того, что есть у нас… Нет, не так.

То, что есть у нас — лучше, чем вся эта избитая херня.

И плевать, что мы редко делаем это, ведь каждая такая прогулка незабываема. Буквально каждая. Например, когда мы просто ходим по округе в тишине или когда мы маемся херней в какой-нибудь заброшке… Да это и неважно, куда мы пойдем, ведь суть совершенно в другом.