— Я ведь не могу вечно быть рядом, да, Йен? — ты поморщился, а затем вдруг усмехнулся, когда я промолчал. Ты обошел меня, явно желая уйти в комнату, когда продолжил кричать: — Я, блядь, никогда не держал тебя и сейчас не собираюсь! Тебе плевать, так какого хера мне должно быть не похуй?! — и ты так и сделал — ушел в комнату, а я был более чем уверен, что ты ушел не спать… потому что точно знал, как такая херь может влиять на нас обоих.
Но утром ты все равно просишь у меня прощения: — … Я повел себя, как мудак. Не должен был говорить такое тебе… Прости, — твои глаза опухшие и красные, и полные этого сожаления, так что я никогда не могу… Я никогда, черт возьми, не могу злиться на тебя.
— Иди сюда, — и я сам притягиваю тебя к себе, прижимая к груди сильно-сильно, а ты лишь неловко кладешь руки мне на плечи.
И я молчу о том, как ты, бывает, не сдерживаешься, ломая нос какому-нибудь уебку, который вдруг захочет сказать что-то о тебе… о нас. И о ссорах с Мэнди, ваших криках и сжатых от злости кулаках тоже думать не хочется.
Но думаю, тебе самому не нравится это: срываться, когда ты даже не хочешь этого. Это происходит будто само по себе, как по щелчку пальца. Но я хочу любить тебя даже за это, потому что я единственный, кто может справится с этим. Я единственный… я хочу думать, что я единственный, кто действительно сможет помочь тебе, Мик. И я смогу. Почему?.. Ты ведь и сам это знаешь.
========== sadness ==========
У каждого ведь бывает такое, и ты — не исключение. Можешь же ты хоть раз расстроится? Можешь ведь ты хоть иногда быть не таким как всегда?
И это не проблема для меня, если ты теряешь контроль над самим собой… я понимаю тебя, как никто другой. Так что это никогда не будет проблемой для нас. Все потому что я и имел это ввиду — я люблю тебя любого, так что это совсем не проблема, правда? Это не должно быть проблемой… если даже, по большей части, я— причина такого состояния.
И в то время, как я влюбляюсь в тебя еще сильнее из-за того, что ты всегда, блядь, остаешься рядом… в это самое же время я ненавижу себя за каждое слово, которым я смог сделать тебе больно. В какой-то момент я даже пытался снова покончить с нами, но я знал, что этим сделаю хуже нам обоим. Мы ведь проходили через это, правда же? И чем всё обернулось? Ничем хорошим.
Просто мне больно думать о том, что я делаю с тобой, Микки. Мне больно думать, что я… что я уродую тебя, а ты лишь молча соглашаешься с этим, будто ты просто… не знаю, обречен быть со мной и терпеть всё моё дерьмо. Как там было: «если любишь — отпусти», да? Ну в том то и дело, что я не могу. Я, блядь, пытался, уж поверь. Но лишь одна мысль о том, что рядом с тобой будет кто-то другой убивает меня. Поэтому следующая моя мысль: так поступают лишь слабаки. Ну, а разве это не так? Если это твое, то ты и не должен отпускать даже на ебучее мгновение.
Тогда почему я так много думал об этом? Почему вообще даже думал о том, чтобы отпустить тебя?! Может, я слабак или просто идиот, но в какие-то моменты мне казалось, что так будет лучше для тебя. Ты больше не услышишь ни одного плохого слова о себе и к тебе бы обращались так, как ты заслуживаешь.
Я думаю об этом, потому что мне так жаль тебя… да, тебе не показалось: мне жаль тебя. Видеть тебя таким невыносимо. Невыносимо видеть, как твои губы дрожат, а руки обвивают собственное тело, будто пытаясь отгородится от чего-то… от меня. Я ненавижу тот взгляд, каким ты смотришь на меня… не знаю, возможно, так же очередные влюбленные смотрят на тех, кто сделал их слабыми, и эти люди, пользуясь этим, буквально… уничтожают тех, кто готов на все, ради них.
Но я люблю тебя, и это другого рода пытка для нас обоих. Я никогда не хотел, чтобы тебе было больно, но иногда мой поврежденный разум дает о себе знать, и единственный, кто страдает от всего этого — ты.
— Йен, впусти меня, — ты тогда стучался в дверь нашей спальни целый час, боясь, что я… знаешь, могу сделать себе что-нибудь.
Блядские таблетки. Мне иногда кажется, что я никогда не подберу правильную дозировку, а если и так, то они все равно дадут сбой. И больше всего я боюсь не этого, а того, как ты будешь страдать из-за всей этой хуйни.
Но разница была в том, что тогда я уже начал приходить в себя, и я понимал, блядь, что говорю.
— Уходи! — тогда я не выдержал и, вскочив с кровати, ударил кулаком по двери.
— … Йен, ну же. Я лишь хочу…
— Помочь?! — лучше бы я просто молча слушал, сидя у двери на другой стороне, но я сделал, как сделал: открыл дверь и начал говорить то, о чем мне даже и думать не стоило бы.
— Ты не можешь помочь мне, ясно?! Ты никогда не мог помочь мне! И ты не помогаешь и не сможешь, ты поймешь это?! Ты всегда все перекручиваешь, мне вообще не нужна помощь, ладно?! Лучше бы себе помог, — я видел, как ты вздрогнул тогда, а еще ты как обычно нахмурился и стал неотрывно глядеть на меня, распахнув рот… да уж, не каждый день твой биполярный парень говорит тебе такое.
— Да господи, о чем ты вообще? — ты нахмурился еще больше, когда я тупо рассмеялся.
— Ты ведешь себя так, лишь потому что расстроен, потому что твоя чокнутая мамаша «возомнила себя птицей»… Снова! Тебе херово и ты переводишь стрелки на меня, будто я единственный здесь, кто башкой тронулся!.. Просто, блядь, посмотри на себя — это просто смешно. Твоя мама умерла, а ты думаешь о том, как бы помочь мне, когда ты — единственный, кому сейчас здесь не помешала бы эта ебучая помощь. Так что можешь пойти с ней нахуй, мне это не нужно, — ты опустил голову, чтобы я не смотрел на тебя… ты ненавидишь, когда кто-то видит тебя таким слабым.
— Очнись уже, Микки! Ты не лучше меня. Это всё — ты. Всегда, блядь, ты, но даже…
— Вы че расшумелись? — голос Мэнди будто разбудил меня и когда я перевел глаза на тебя, то ты неотрывно глядел на меня, будто… не веря, что я — Йен — смог использовать твои слабости против тебя же самого.
— Ничего, — но я бы не смог тогда извиниться. Ты бы и не слушал.
— Эй, что с тобой? — приглушенный голос Мэнди донесся из-за двери, и я продолжил слушать. — Ты что, расстроен чем-то? — её насмешливый голос был здесь просто неуместен, так что я злился и на нее тоже.
— Да пошла ты, — дальше был хлопок дверью.
— Микки! — тогда уже настала очередь просить тебя открыть дверь, но ты так и пробыл в спальне своей мамы… ну и Терри, до самого вечера.
И только тем же вечером я смог сказать тебе…
— Прости меня. Я наговорил хуйни, Мик, — ты встал, как вкопанный посреди кухни со стаканом воды в руке, но собрался в ту же самую секунду.
— … Тебе не за что извиняться, все в порядке, — эти слова стали так привычны… ты всегда говоришь это, когда я лажаю. Но это не значит, что это правильно. Я реально облажался, и это неправильно, что ты так легко относишься к этому, лишь потому что у меня есть вечное оправдание всему — моя болезнь.
— Я… Нет, Микки. Я наговорил тебе всякой…
— Успокойся, ладно? Забудем и всё, сказал же.
Ты сделал большой глоток из своего стакана, когда я начал подходить к тебе. Ты тут же начал прятать лицо, смотря себе под ноги — как я и говорил — ты ненавидишь, когда кто-то видит тебя вот таким. А я уверен, что если бы заставил тебя посмотреть на меня, то увидел бы красные глаза и опухшие веки, влажное лицо и красные, искусанные губы.
Но я не стал делать этого. Лишь обнял тебя, надеясь, что ты не оттолкнешь меня. Ты не оттолкнул, но и в ответ меня ты обнимать не стал. Я не знаю, сколько прошло времени, но точно помню, как целовал тебя в макушку и шепотом просил прощения.
И если ты даже простил меня за тот случай, то я себя — нет. Я не должен был говорить об этом вот так… ты потерял близкого человека — это не то, о чем можно пиздануть, чтобы намеренно сделать больно. Тем более я не должен был говорить тебе такого. Я ужасно поступил.
Ведь я помню тебя, когда это случилось. Ты был сломлен, потому что она бросила тебя, как и всегда, когда боялась, а я… а я не был рядом, когда ты узнал об этом. Я был в баре, на подработке и вернулся лишь поздно вечером.
