— Блядь, да что?! — да именно так, ебучий взрыв.

— Ну она же тупая! Все в этом фильме такие тупые, разве нет?!

— Я не знаю. Я, сука, даже не смотрю это!

— … Чё ты такой злой всё время?! Задолбал сидеть в своем тупорылом ноуте!

— Да ты можешь просто молча смотреть?!

И на этом всё.

Мы не разговариваем, но и не разбегаемся по разным углам. Тебе, кажется, вообще было плевать на то, что мы устроили минуту назад — просто сидел и все также занимался своей грёбаной работой… В то время, как я злился и пытался не долбануть тебя чем-нибудь, потому что такой ты меня бесишь просто пиздец как.

Но вот, что действительно странно: после того, как ты откладываешь свой ноутбук и идешь на кухню, спрашивая меня, хочу ли я еще кофе, то я отвечаю «да», глядя на тебя так, будто ты сейчас попросил ебучее прощения за свою грубость. А после этого ты смотришь на меня точно также, будто я попросил у тебя прощения в ответ.

И этот вечер становится по-своему идеальным: мы досматриваем этот ужастик вместе, все время ругая героев фильма; пьем кофе, который только у тебя и получается настолько вкусным, а когда в конце идут титры, то мы уже целуемся, лапая друг друга на диване — там, где в итоге и засыпаем.

Или вот еще случай, все также связанный с этим диваном… в какой-то степени, ведь в итоге нам пришлось спать там опять. Почему? Потому что — цитирую — я криворукое, озабоченное, рыжее чудовище… но, Мик, я не специально разлил вино на кровати. Черт, мне тоже хотелось этого. В твоем исполнении это было горячо… то, как ты, знаешь, слизывал его с меня. Короче, я вообще не виноват, что я такой неуклюжий — такое происходит лишь когда я с тобой, а мы всегда вместе.

Зато я прекрасно помню, как ты злился… то есть, притворялся, что злишься, конечно же. Потому что, черт, как можно злиться на меня? Хотя ладно, может, немножко я тогда и взбесил, но бля, мы меняли простыни и одеяла в два часа ночи — кого бы не разозлило такое? Вот именно. Кто бы угодно начал угрожать милашке, вроде меня, что вырвет ему руки.

Но это не помешало тебе рассмеяться, когда я выдал что-то вроде: «Вино пиздец жалко», а потом обнять меня и назвать придурком. Тогда я улыбнулся и обнял тебя в ответ. Мы пошли спать на диван, а эта глупая улыбка все никак не слезала с моего лица и единственное, о чем я мог думать тогда, это то… это то, что я не хочу, чтобы это когда-либо заканчивалось.

Но это когда-то заканчивалось — давно, но мы оба слишком хорошо помним все это. Тогда мы расстались на полтора года и только тогда, когда я вновь увидел тебя… блядь, я только тогда и понял, как сильно ты был нужен мне.

И именно такие ссоры я ненавижу. Я ненавижу их так сильно, а все потому что иногда мне казалось, что это не просто ссора… мне казалось — в какой-то миг мне действительно казалось, что это прощание. И в этом был виноват только я.

И эти ссоры, размолвки, прощания — называй, как хочешь — становятся сложнее, когда я не контролирую это; не контролирую то, что будет дальше. У меня нет права вернуть то, что между нами и нет права разрушить это, потому что это и не мне решать. Да, это моя вина, но не мне решать…

Черт, скажу честно: я думал, что это проще… ну, знаешь, когда тебе делают больно, ведь тогда все решаешь ты. Решаешь то, что будет дальше, отчего тебе, возможно, не будет так больно, ведь это твой выбор. Как оказалось, это нихуя не так. Я сделал так однажды — принял решение за двоих и что из этого вышло? Нихуя хорошего, вот что. Я пострадал, как и ты.

Тогда я и понял, что особой разницы нет. Тебя предали — тебе больно; ты предал — тебя сжирает чувство вины и, да, блядь, тебе всё ещё пиздецки больно.

Предал… Блядь, ненавижу это слово. Слишком напоминает мне меня. Боже, сколько ссор у нас было из-за этого? Сколько раз ты уходил, а я боялся, что этот раз будет последним? Сколько раз я просил прощения? Сколько раз умолял тебя? Я сам не знаю, детка, я сбился со счета.

Зато я очень хорошо запомнил последний раз. Последний, который и останется последним… твою же, блядь, Мик, я обещаю тебе это. Знал бы ты, как сильно я ненавижу это все… то есть, измены. Я ненавижу это дерьмо больше, чем ты сам, Микки. И я также сильно ненавижу вспоминать тот вечер.

Ты только пришел с работы, когда я решил сходить за сигаретами, оставив свой мобильник валяться на диване.

У нас тогда всё только-только пришло в равновесие. И именно тогда какому-то уебку — господи, мне даже его имя сейчас не вспомнить — пришло в голову написать мне и спросить о том, не хочу ли я развлечься с ним снова… Да, да, хорошо, там были написаны еще некоторые детали о моем члене и… и я не хочу вспоминать это сейчас.

Суть в том, что ты увидел это тупое сообщение. И когда я вернулся, ты был в спальне, уже собирал вещи. Я помню твое лицо, когда я только вошел в комнату: оно было таким же, как в тот день и, мать твою, я пиздецки испугался того, что это повторится опять.

— Ты чего делаешь? — телефон, который полетел в меня, стал подсказкой, что ответ на этот вопрос там же. — Вот блядь, — тихо прошептал я… это был как очередной кошмар и мне так хотелось прекратить его.

— Да уж, — ты фыркнул и продолжил швырять свои вещи в сумку.

— Эй, ну подожди! Просто посмотри на меня, ладно? — никакой реакции. — Хорошо, тогда просто выслушай!

Ты повернулся ко мне, раскрыв рот, явно желая сказать, какое я мудло, — Какой же ты… Хотя, нет, знаешь… иди нахуй, Галлагер! Не собираюсь я слушать очередную хуйню.

— Микки! Бля-ять, — паника — не мой лучший друг, поэтому я с бешеными глазами начал разбирать твою сумку, складывая все твои вещи обратно в шкаф. — Твою же, Микки, я даже не знаю этого… как там его?!

— Ну записан он у тебя, как какой-то Энди… Йен! — ты вырвал из моих рук очередную футболку, которую я вновь взял и спрятал в ящик.

— Мик, я честно бы не сделал того, что он там понаписал, — я хватал тебя за руки и прижимал к себе, так сильно боясь отпустить тебя.

— Очевидно потому что уже это сделал, раз парнишка хочет повтора. А теперь свали с дороги.

— Микки, блядь! Давай мы…

— Нет!.. Просто нет, ладно? Я сейчас на тебя смотреть даже не могу, мне просто хочется ебнуть тебя чем-нибудь.

— Мик…

— Я сказал отойди.

И ты ушел тогда, не поверив ни единому слову. И я не виню, я заслужил того, что ты мне больше не доверял.

Я предал тебя. И ни один раз. Я позволил себе говорить другим то, что предназначалось лишь для тебя. Я позволял любить себя и уверял этих других в том, что я тоже люблю.

И мне жаль. Мне так чертовски жаль за все это, Микки! Ты ведь знаешь это? Черт, конечно ты знаешь.

Поэтому я и люблю тебя.

Я люблю тебя, потому что только ты готов прощать меня и принимать таким, какой я есть. Боже, я просто так чертовски сильно люблю тебя за это, Микки.

========== smile ==========

Я всегда любил твою улыбку, Мик. И больше всего в ней я любил то, что я её причина.

Когда мы только начали… до сих пор не знаю, как это назвать… встречаться? Ладно, пусть. Так вот, когда мы только начали встречаться, то кроме твоей любви ко мне я еще и добивался твоей улыбки, которая, казалось, вообще не появлялась на твоем лице.

Я рассказывал тебе самую смешную чепуху, что только мог вспомнить, пока мы работали в Kash&Grab… да-да, гребаные анекдоты.

— Ладно, а как тебе это: в офисе врача раздается телефонный звонок, — я сам фыркнул от смеха, когда посмотрел на тебя, но ты все также с каменным лицом глядел в ответ и слушал. — Мужчина заявляет, что его маленький сын только что проглотил авторучку. «Я немедленно выезжаю» — сказал доктор, — «но что вы делаете тем временем?»… «Пользуюсь карандашом!», — я с таким выражением лица уставился на тебя, помнишь? Боже, столько надежды было в моих глазах, Милкович! А ты просто поднял одну бровь и посмотрел — опять! — как на придурка.

— Ну? Ничего? Ты вообще человек, а? Кто угодно бы засмеялся, но конечно же, не ты, — я все ворчал, пока шел к полке с томатным соусом, когда вдруг запнулся и упал, уронив все апельсины, что лежали позади меня, взвизгнув, как настоящая телка.