***

Кап. Кап. Кап.

Желз тяжело дышал, пот стекал по вискам, по щекам, по лбу, скапливался на носу и бровях и тонкими ручейками капал на брезент. Громко. Слишком громко. Если бы он не кричал, а слушал… Впрочем, Бобби никогда не слушал. Руки и ноги упирались в стены, Желз спиной и затылком касался потолка, скрытый за серым материалом. Когда, наконец, зазвонили колокола, уставший и измученный Желз без опаски рухнул прямо на брезент под собой. Тот легко оторвался от стен, и Желз больно ударился щиколоткой о тумбу, локтями о жесткий край кровати.

Быстро вскочил, смотал брезент в рулон и запихал в трубу для опорожнения. После чего разобрал посреди ударов колоколов шаги и скользнул под кровать. Сердце бухало в груди. Не от страха. Азарт, как же Желз соскучился по азарту. По коридору промчался некто в черных сапогах с серебряной пряжкой. Вчера, возвращаясь в камеру, Желз внимательно разглядел обувь ведущих его надзирателей. Сапоги принадлежали Бобби.

Ох, Бобби… Бобби…

– Куда он делся? ― услышал Желз удаляющийся голос Бобби и вылез из-под кровати. ― Ты видел, как он выходил из камеры? Отвечай! Живо!

Желз вытащил из нижнего ящика тумбы титановую чашку, полную чая, выудил из чашки опусный тростник и сунул в рот. Морщась, разжевал и проглотил, потом выплеснул позеленевший чай в трубу, перевернул чашку и, приложив силу, отцепил ободок от дна.

Все приготовления окончены. Пора.

Бобби яростно колотил дубинкой сжавшегося в комок заключенного, выбивая из него правду, которую тот и не знал, когда Желз бесшумно проскользнул у него за спиной и побежал босиком вдоль одиночных камер с преступниками, ловя на себе взгляды, ненавистные и восхищенные. Он опасался, что пробежка аукнется ему, но зря. Несмотря на то, что он мчался к свободе, а они сидели взаперти, никто, никто из заключенных не проронил ни звука.

К счастью для Желза в подготовку капитанов Нординской империи входило изучение главных тюрем. Герцинге была самой отвратительной из них, и именно поэтому Желз хорошо ее запомнил. На случаи побегов в Герцинге предусматривался до неприличного простой порядок действий. Девяти этажная тюрьма с тремя высоченными башнями для начальства состояла из четырех корпусов, ее по периметру окружала стена, ограждающая Герцинге от болот. Перебраться через стену по верху не представлялось возможным: поверхность покрывали слизью. Единственным, пусть и очень сомнительным, способом сбежать были ворота ― северные и южные. А раз выбраться за пределы тюрьмы можно лишь по земле, то в случае побега надзиратели и охрана, за редким исключением, собирались внизу, у ворот и перед выходами.

Желзу это было только на руку. Добравшись до лестницы, он понесся вверх, перепрыгивая через четыре ступени за раз.

Седьмой этаж. Восьмой. Девятый.

Дверь на крышу была заперта. Желз попытался вынести ее бедром ― бесполезно.

Что ж, юность моя шальная, подсоби.

Он зацепил один край стального ободка за железный выступ поручней, взялся крепко за другой и резко дернул. Ободок с хлопком лопнул в месте небрежной припайки. Желз видел, как ободки изготавливают, и не сомневался, что шов не выдержит достаточной нагрузки. Теперь у Желза есть тонкий длинный слой стали ― не лучшая отмычка, но сойдет. Вздохнув, Желз присел на колено, лицом к замочной скважине, и принялся за работу.

Вскоре Желз, пригнувшись, крался по колючеватой плоской кровле, аккуратно поглядывая через парапеты на заполонивших землю людей. Солнце резало привыкшие к темноте глаза. Ветерок трепал края теснившейся в подмышках рубахи. Переступив через водосток, Желз хмыкнул. Впереди ― трос восходящей прямой соединял угол крыши с балконом башни.

Ох, метров пятьдесят лезть. Когда меня заметят…

Желз не стал колебаться, на руках между пальцами уже появились розоватые перепонки. Опусный тростник начал действовать. У Желза мало времени. Слишком мало. Он отошел к центру крыши, разбежался и, оттолкнувшись от парапета, прыгнул. Липкие руки вцепились в толстый трос. Желз закинул ноги, перекрестив, и полез так быстро, как только мог.

Высоты он никогда не боялся, но сейчас то и дело поглядывал вниз.

Их много, очень много. Почти у каждого арбалет. Стоит им поднять головы, прищуриться самую малость, противостояв солнцу, и… Я не переживу дождя из стрел.

Ладони саднили, в ушах стучало. Желзу не впервой было лезть вверх ногами, на тренировках в академии он и не такое вытворял. Тяжко давалось лишь дыхание. Воздух с каждой секундой становился все более сухим и обжигающим, и как бы часто Желз не вдыхал, не мог им насытиться.

Терпи. Терпи.

Задыхающийся Желз ухватился за парапет балкона башни, когда от черного каменного столба слева отскочила стрела.

– Наверху! ― закричали с земли. ― Он в башне!

Желз перевалился через парапет и, сопя, пополз к медной чаше с грязной дождевой водой. Окунув в чашу голову, он блаженно задышал, угощая появившиеся под скулами жабры. Тот священник, Виден-Воден, знал только об основных особенностях опустного тростника, который в народе еще называют «болотным дурманом». Что и неудивительно, ведь всего несколько лет назад нординские военные ученые экспериментами выявили еще одно скрытое свойство, оно появлялось в результате взаимодействия смоченного тростника с сахаром. Свойство это позволяло принявшим тростник существам на время мутировать, обрасти перепонками и жабрами.

Желз разорвал на себе рубаху и стянул штаны, оголив жилистое тело в шрамах. Почувствовал, как свободно затрепетали на ветру перепончатые крылья, выросшие по бокам и соединявшие руки с туловищем от подмышки до щиколотки, и вытащил голову из чаши.

Внизу, по винтовой лестнице, стучали сапоги.

Бегут.

Он скользнул из балкона в помещение с закругленными стенами, в центре стояла ржавая лестница, выходившая на крышу. Желз быстро полез по ней, собирая ладонями пыль. Узкий оцинкованный лючок был открыт. Оказавшись на плоской крыше с тонкими, в один кирпич, ограждениями, Желз спешно закрыл люк на засов и встал, вцепившись в длиннющий из черной стали символ Герцинге ― треугольник с округленными внутрь сторонами. К верхнему углу крепится крест, к правому ― кандалы, у левого, чуть поодаль, нарушая симметрию, вращается, как флюгер, череп.

Преступления не постоянны, постоянны вера и наказание.

В люк забарабанили.

– Не глупи, Дикорь, открывай! ― прогремел голос. ― Лучше жить, даже в таком месте, но жить, чем подохнуть!

– На сегодня назначен день моей казни, ― сипло ответил Желз. Он вновь почувствовал, как предательски не хватает воздуха, но решил потерпеть, заинтригованный ― придумает ли человек, что сказать теперь.

Молчание. А потом тихое, но грубое: «Несите таран».

Я бы тоже не нашел, что сказать.

Желз поджал губы. Впереди стояли трехэтажные рабочие казармы, за ними тянулись прогулочные поляны и уличные изоляторы, а дальше стена, поблескивающая на солнце из-за вечной слизи. Сердце бухало в груди. Желз на секунду замер, напряг все тело, стиснул зубы, затем разбежался, насколько позволила ширина крыши и некоторая неуклюжесть движений, и ласточкой махнул с башни, расправив перепончатые крылья.

Ветер ослепил его, от скорости заложило уши. Он брошенным копьем летел по нисходящей вниз, потом немного отвел руки назад, и его резко понесло почти параллельно земле. Желз пронесся в нескольких метрах над крышей казармы, за миг преодолел пустые поляны для выгула заключенных, щурясь, разглядел столпившихся у ворот людей в черном, но те тут же исчезли за стеной. Теперь под Желзом тянулись болота.

Он летел все дальше и дальше, все сильнее и сильнее приближаясь к трясинам. Он не знал, как приземлиться. Не знал, как увернуться, если вдруг что появится на пути. Не знал, что делать дальше. Он просто летел. И отчего-то вспоминал те строки, которые прочел на двери в приемную Эриха Видена-Водена.

Храм Четырех Углов помогает сбившемся с пути душам достойно отправиться на ту сторону.