Ещё очень много интересного услышала Аматтея от Уту. Заночевали они в его хижине, а когда на утро Аматтея и Малик засобирались возвращаться в Аваль, Уту преподнёс лидийке несколько глиняных табличек.

– Что это? – спросила лидийская поэтесса через Малика старика.

– Это подарок тебе! – перевёл слова Уту юноша-араб. – Здесь записано, как боги-анунаки спустились на Землю, и где они теперь находятся. И пусть здесь всё излагается по-шумерски, но тебе весь текст переведут!

Аматтея была очень рада этому подарку и горячо поблагодарила старика. А ещё она оставила от себя пожертвование храму в виде золотого ожерелья и пообещала Уту, что будет хотя бы изредка навещать его.

***

Я уже упоминал, что Вавилонский визирь был необыкновенно хитрым и изворотливым типом и умел не хуже Накии манипулировать людьми. Он давно изучил зятя и знал все его слабые стороны, и этим теперь вовсю пользовался.

Заранее приготовившись к разговору, Набу-ката-цабат решил не ходить вокруг да около и сразу пояснил Шамашу, как задумал набрать два корпуса новых воинов и при этом не вызвать подозрений у Великого царя.

– Мы введём новые налоги, а после этого объявим о наборе стражников, – сказал Набу-ката-цабат.– И сошлёмся при этом на то, что в Вавилоне и в других городах выросло недовольство черни от вводимых нами налогов. То есть, мы, с одной стороны, пополним нашу казну, а с другой, наберём… да, наберём стражников, но их будут усиленно обучать воинскому делу. И вооружение для них мы подготовим в тайне на отдалённых складах. И когда нам это будет необходимо, то эти стражники быстро превратятся в настоящих воинов. В обученных, хорошо вооружённых и дисциплинированных!

– Постой, постой! – возразил Шамаш. – Но мы же этими действиями, я имею в виду введение новых налогов, можем настроить против себя всех вавилонян! А ведь сколько сил и времени я потратил на то, чтобы привлечь их на свою сторону! И всё будет коту под хвост?! Мне этого не надо!

– Не волнуйся по этому поводу! – возразил визирь. – Я и это предусмотрел, зятёк! Мы распустим слухи, что нас вынудили ввести новые налоги, так как Ниневия потребовала дополнительных поступлений в главную казну. То есть мы недовольство черни от введения новых налогов обратим не против себя, а против Ашшурбанапала!

– У-ух, ты! А я теперь всё, кажется, понял!

– Ну и прекрасно, что ты такой понятливый!

– Ловко это! – восхитился Шамаш хитрости визиря.

«Ох, хи-итё-ёр! Хи-итё-ёр!» – прокричал попугай Нергал, сидевший в клетке.

– Когда-нибудь я ему сверну башку! – сердито погрозил попугаю кулаком визирь и Нергал тут же испугано умолк.

– Теперь ты видишь, что я всё продумал. И повод появляется для набора рекрутов, и наша казна пополняется, и недовольство среди вавилонян в отношении засилья ассирийцев в Вавилонии становится ещё большим! Но нам, зятёк, в ближайшее время необходимо сделать и ещё кое-что.

И Набу-ката-цабат нервно застучал костяшками пальцев по подлокотнику кресла. Шамаш не вытерпел и переспросил:

– Ну, что ты тянешь?

Визирь не сразу отреагировал. Тогда Шамаш в нетерпении переспросил:

– Продолжай! Что молчишь?

– Хорошо. Но сначала убери с моих глаз свою глупую курицу!

«Я не курица! Я Нергал!»– возмутился попугай.

Шамаш распорядился унести клетку с Нергалом в другую залу. Когда это сделали, визирь продолжил:

– А теперь слушай! Мы уже перетянули на свою сторону губернатора Приморья, и Красавчик будет с нами, однако для нас по-прежнему остаётся угрозой Ур, а точнее заправляющий там великан Бел-ибни.

– Я знаю его. Я помню этого халдея ещё по Ниневии, когда он был обычным гвардейцем. Он опытный вояка.

– Вот именно!

– Его тоже надо обязательно переманить на нашу сторону.

– Э-э-э, не-ет! К сожалению, тут у нас ничего не получится. Придётся в отношении Бел-ибни действовать иначе.

– Подскажи тогда, как?

– Я и здесь всё продумал,– ответил визирь.

***

Бел-ибни с утра до ночи занимался делами своей довольно-таки обширной провинции, лежавшей между Вавилонией и Приморьем, и с востока граничившей с несколькими халдейскими княжествами, и только иногда он позволял себе немного расслабиться. Эти редкие дни отдыха он посвящал семье либо охоте.

В то утро Бел-ибни решил с градоначальником Ура Киккией отправиться к ближайшему болоту, чтобы в его камышовых зарослях поохотиться. Киккия пообещал Бел-ибни, что его люди пригонят к этому болоту семью диких свиней. Старшая сестра Ашшурбанапала, супруга Бел-ибни, тоже захотела принять участие в этой охоте. Бел-ибни не отказал Шерруа-этеррит в её просьбе.

Рано утром, ещё на заре, охотники встали. Они взяли снаряжение, проверили луки и стрелы, а также на всякий случай припасли копья, так как дикие свиньи – не безобидные зверюшки – и бывают очень опасными, и, сев в колесницы, отправились к месту охоты. Их сопровождали с два десятка воинов, которые вели за поводья запасных коней, так как уже вскоре колесницы пришлось оставить. На них нельзя было добраться до места загона.

Вскоре охотникам пришлось продвигаться уже пешком. Они начали настороженно прислушиваться, ожидая в любую минуту появления зверей. Шерруа-этеррит увязалась с Бел-ибни, а Киккия шёл в паре со своим сыном.

Халдей-великан первым услышал посторонний шум и замер. Он поднял руку, подавая знак супруге, чтобы та тоже остановилась и не шумела. Нельзя было вспугнуть двигавшихся прямо на них диких зверей.

Загонщики били в трещотки и обтянутые бычьей кожей барабаны, раздувая щёки, извлекали пронзительные звуки из дудок и как можно громче кричали, а напуганные дикие свиньи, сломя голову, неслись в сторону болота, ломая камышовые заросли и тревожно похрюкивая.

Бел-ибни отложил копьё, вытащил из колчана стрелу и, натянув лук, прошептал стоявшей поблизости от него Шерруа-этеррит:

– Покрепче держи копьё и не высовывайся, чтобы не оказаться на их пути. Они могут убить от страха. Будь осторожной и находись постоянно за мной.

Шум всё время нарастал, и уже чувствовалось, что дикие свиньи находились где-то рядом. Сердце Шерруа-этеррит учащённо забилось. Она впервые участвовала в такой опасной охоте, но рядом был её великан, и старшую сестру Великого царя это несколько успокаивало. Уж если взрослые разъярённые львицы ничего не сумели сделать с безоружным Бел-ибни, то дикие свиньи, тем более, являлись для него лёгкой добычей, и он с ними справится без труда.

Вот из зарослей камыша появилась первая свинья. Это оказался огромный самец. У него была перекошенная морда. Бел-ибни тут же выпустил в него стрелу, и зверь, жалобно хрюкнув, завалился на бок. Тут же, совсем рядом, появилась ещё одна клыкастая особь. И её Бел-ибни ловко уложил на землю. Он так перестрелял уже четырёх зверей. Остальная стая свернула в сторону, и послышался визг детёнышей. Они все мчались уже на Киккию и его сына.

Великан подошёл к самой большой свинье, убитой первой. Это был матёрый кабанище, ему, наверное, было года четыре, и он, по всей видимости, являлся вожаком. Он ещё не испустил до конца дух, и его маленькие чёрные глазки, налившиеся кровью, злобно сверлили Бел-ибни.

Губернатор Ура вытащил из-за пояса кинжал и наклонился, собираясь добить кабана, и тут послышался свист. Сразу несколько стрел вонзились в грудь Шерруа-этеррит, и она тяжело осела. Бел-ибни едва успел её подхватить.

– А-а-а! – сорвался на крик великан. – Кто, кто-о-о это сделал?!

– Не знаю, – прошептала побелевшими губами супруга великана. – Я услышала подозрительный шорох, повернулась и увидела их… Их было двое. Они прицелились в тебя, любимый… А я… я тут же метнула в них копьё. По-моему, я кого-то из них сумела ранить. И спасла тебя… Они оба выстрелили, и я тебя прикрыла…

Великан Бел-ибни, мужественный воин, впервые в своей жизни навзрыд заплакал.

Бел-ибни осторожно извлёк из Шерруа-этеррит стрелы, затем разорвал на себе льняную рубаху и перевязал раны супруги, чтобы хоть как-то остановить хлеставшую из неё кровь. Затем он на руках отнёс её до колесницы и что есть мочи помчался в Ур. Он не знал, довезёт ли её живой до города. Во дворец наместника тут же вызвали всех врачей, какие нашлись под рукой. Три дня они предпринимали героические усилия, чтобы спасти от смерти старшую сестру Ашшурбанапала и супругу наместника Ура, и только на четвёртый день на консилиуме они сделали заключение, что Шерруа-этеррит выживет, но она уже до конца своих дней будет прикована к постели.