Единственный друг, для которого я бы никогда не стала блеклым воспоминанием, был мертв уже несколько лет. Наставник и учитель, вложивший в меня душу и сердце, скоро откажется от меня, едва узнает, что я снова сбежала от трудностей — теперь уже окончательно и бесповоротно. Остается только моя книга, страсти вокруг которой будут кипеть еще долго, но я больше не чувствовала с ней никакой связи. Я бросила ее, отказалась, так же как когда-то от меня отказалась собственная мать — жестоко и просто, без объяснения причин, без желания исправить ошибку. Теперь я в точности повторила ее поступок — собственное детище, выпестованное и созданное с такой любовью, резко перестало что-то значить для меня. Колесо судьбы совершило полный оборот, снова вернув меня в ноль, в новую точку отсчета. И следующий виток жизни я встречала в совершенном спокойствии, с готовностью принять неизбежное.
С таким странным чувством тихого опустошения мы прожили еще один день. Я постепенно возвращалась к самой себе, такой, как была когда-то, до путешествия в столицу, находя в этом своеобразное успокоение и радость. Вот только Марк продолжал обеспокоено наблюдать за мной, словно не доверяя этому внезапно снизошедшему умиротворению. Ему самому трудно давалось вынужденное пассивное ожидание, к тому же он так до конца и не поверил в резкую перемену в моем поведении и суждениях.
Чтобы доказать свою искренность, я переключилась на простые домашние дела и активно проявляла заботу о нас двоих. Приготовив вкусный ужин и сидя напротив Марка, я красочно расписывала, как мы снова будем счастливы в городе нашего детства. Все возвращается на круги своя — вот и нам тоже пришло время вернуться. И пусть говорят, что в одну и ту же воду нельзя войти дважды, а мы все равно попробуем. Ведь вместе мы — сила и способны делать то, чего обычным людям не дано.
Несмотря на то, что это были именно те слова, которых он от меня давно ждал и хотел услышать, я видела, что напряжение не спешит отпускать его. Но я не торопила события, дав времени шанс сгладить нервотрепку последних дней. Пройдет еще несколько недель или месяцев, и Марк убедится в моей искренности. Я сама в нее уже почти поверила.
Первым шагом его доверия, а, может, нежелания меня волновать и расстраивать, стало то, что Марк больше не пытался слепо меня контролировать. Теперь, уходя на экзамены, он больше не прятал ключи и не запрещал мне подходить к компьютеру или включать телевизор, видя, что я не делаю никаких попыток сбежать или повлиять на ситуацию. Все равно от новостей трудно было укрыться. Но меня они уже не задевали — я чувствовала себя вне происходящего.
Я сразу дала понять, что не стоит таиться, читая по утрам ту самую ежедневную газету, которая учинила настоящее расследование по моей скандальной теме. Каждый день там выходили новые интервью с жертвами депрессивной книги, и все они пестрили различными признаниями, которые я читала, заглядывая Марку через плечо, тихо посмеивалась, в то время как он едва сдерживал ругательства.
Ожидаемо почувствовав себя в ореоле славы и искупавшись в волне всеобщего сочувствия, бывшие сторонники принципа «Живи быстро, умри молодым» мгновенно забыли о нем и теперь активно эксплуатировали свой трагический образ, демонстрируя покаянное жизнелюбие. Они наперебой рассказывали о том, как жалеют о своем выборе, просили прощения у родителей и почему-то школьных учителей, а одна из жертв поведала волнующую историю о том, как, находясь без сознания, увидела яркий свет и ангела с крыльями, лично приказавшего ей идти обратно и никогда не читать плохих книг, не слушать плохую музыку и не поддаваться на бесовские соблазны. Каждое интервью заканчивалось небольшим монологом на тему добра, призывами быть позитивнее и не верить всяким подлецам, которые только и хотят, что столкнуть неокрепшие души в геенну огненную.
И если Марка новый акт спектакля откровенно шокировал циничной наигранностью, то я, оставаясь спокойной, просто объясняла ему, каким образом на журналистской кухне готовятся все эти трогательные речи и признания.
— Нет, ну они же сами почти все пишут, авторы этих статей. На интервью они, конечно, выезжают, но обычно это происходит так — они общаются, смотрят, что за человек, какие фотки можно сделать, какой образ ему придумать. Как подать, чтобы читателей зацепило, понимаешь? А потом говорят — вот такие вопросы мы вам зададим. А вы ответите так-то и так-то. Доверьтесь нам. Мы все напишем так, что ваша история станет сенсацией. И вам все посочувствуют. Или полюбят и поймут. Ну и потом отсылается текст чисто на формальное согласование, герои редко, когда возражают. Если это не капризные звезды, конечно. А так каждый человек хочет засветиться хоть по телеку, хоть в газете. Главное, чтобы фотки были красивые и признания душещипательные. Вот про ангела, я уверена — это типично журналистская выдумка. Но девочка, увидев интервью с собой на всю полосу, очень скоро поверит, что это она сама все сказала, мало того, что так и было на самом деле. А почему бы и нет Марк? Так же красиво и трогательно смотрится, ради искусства не жаль немного и приукрасить! — и я громко рассмеялась, потешаясь над тем, что раньше меня искренне огорчало.
Марк долго смотрел на меня взглядом, в глубине которого поблескивали диковатые искорки, после чего, тряхнув головой, произнес:
— Вот теперь я точно верю, что ты хочешь завязать со всем этим. Любой адекватный человек рано или поздно захочет. А те, кто остаются и дальше так живут… Для них у меня нет оправданий. Это не люди. Их нужно уничтожать, планомерно, как заразу. Вспомни те комментарии, у тебя в блоге — их писали больные невротики. Вот что происходит, когда журналистский вирус попадает в мозг к человеку и разрушает его. Жесткая цензура — минимальное, что можно противопоставить репортерской анархии. В идеале нужна уголовная ответственность и смертная казнь как высшая мера. По-другому остановить эту эпидемию невозможно. Только истреблять и изолировать тех, кто ее распространяет.
А к концу недели, когда мы оба практически свыклись с разгулом страстей в прессе, нашу тему затронуло даже одно из популярных ток-шоу выходного дня. Так я, наконец, увидела тех самых несчастных детей, которых едва не сгубила.
Румяные и зардевшиеся от всеобщего внимания, без следов особой изможденности, они наперебой рассказывали о том, как коварный мир загнал их в ловушку жестокими мультфильмами, агрессивными сериалами и бесчеловечными книгами. Для демонстрации падения нравов было даже зачитано несколько абзацев из моего романа, и пораженные гости студии активно всплескивая руками, демонстрировали на камеру возмущенно-негодующие лица. Апофеозом публичного покаяния стало громкое признание одной из жертв, почувствовавшей в себе после прочтения книги позывы к гомосексуальности, но вовремя излечившейся от этих мыслей после встречи с ангелом во время клинической смерти.
Приглашенные психологи скорбно подтверждали «девиантное поведение» и «юношеский импринтинг», в то время как простые представители зала предлагали сделать почти то же самое, что и комментаторы моего блога, только в более мягких выражениях (режиссеры тщательно следили за ненормативной лексикой в эфире во избежание проблем с нацсоветом по вопросам телевидения и радио)
Юркий корреспондент, раскрутивший тему, тоже засветился на передаче с громкими заявлениями о том, что автор скандальной книги-убийцы удалил все свои записи из интернета, а, значит, прячется от суда общественности, сгорая от стыда. И что его пример должен быть всем наукой, а вместо сочинения всяких новомодно-эпатажных гадостей лучше бы писали о дружбе, доброте и семейных ценностях.
Для пущего назидания операторская камера тут же показала крупным планом уголок с немногочисленными представителями богемы, приглашенных на шоу в качестве живого воплощения растлевающего зла и бесовских сил. Их покаянно-унылые лица только подтверждали, что роль, отведенную им, они приняли покорно и скорбят вместе со всеми.
— Что за черт… Алеша! Это же твои знакомые! — подал голос Марк впервые за все время просмотра шоу, за которым он наблюдал в тяжелом молчании и с чувством плохо скрытой досады. — Вот этот, этот и эта. Я же знаю их. Я их не раз видел рядом с тобой.
