– Я бы так не сказал. Мир в зазеркалье… Было бы странно, если бы это действительно было так. Сама подумай: у этого мира есть свои зеркала и свои зазеркалья…

– Это значит, что и у них тоже были бы миры, – подхватила Офелия, выпрямляясь на кровати. – Это невозможно, данные зеркала неприступны для обратного побега, только для попадания сюда.

Торн выгнул бровь, его шрам растянулся на лбу. Офелия поймала на себе взгляд, в котором ясно читался вопрос: “Ты догадалась?”, но так и не могла ответить ему. Она что-то упускала, но этого не упускал Торн. Помня все, в данный момент ему лучше удавалось собрать все головоломки в один большой ответ – тот, который был нужен им двоим уже более трех лет.

– Именно поэтому это не может быть миром в отражении зазеркалья. Если это и вправду мир позади того, что позади, то второе позади это и есть Изнанка. Оттуда вся инверсия. Граница миров, но не Recto и Verso, так как Verso и есть эта граница. Изнанка не могла быть иным миром.

– Мы сейчас в ином мире, а Изнанка является границей. Лицевая Сторона и Новая Сторона, – догадалась Офелия. – Значит, чтобы выбраться в Recto, нам нужно преодолеть путь в два зеркала.

Тут-то она и заметила, что что-то не так. Торн помрачнел как никогда раньше после слова “зеркало”. Он вновь поднял холодные глаза на отражение.

– Твоей компенсацией стали руки чтицы. Моей – способность проходить сквозь зеркала.

Теперь Офелии все стало ясно: Торн просто не мог к ней вернуться. Его компенсацией за существование в этом мире было семейное свойство, и эта потеря отдавалась в нем куда ярче, чем если бы он утратил когти. Да, они, без сомнения, приносили куда меньшую пользу, чем оба свойства Офелии.

Но она обещала себе уйти не одна. И она не уйдет.

– Что произошло в Изнанке? – Офелия посмотрела на Торна. – Ты сам сказал во время нашего последнего разговора, что жуткий собственник. Что случилось?

Торн знал, что она заметит. Эта проекция Виктории у него на руках в Изнанке все еще сидела в голове и не отпускала ночами, когда его буквально запирали в четырех стенах наедине с собой. Это искупление, данное ему там, – тогда он позволил себе наконец отпустить Офелию и дать ей по правде собственный выбор. Следствием ее решения оказалась она сама, сидящая рядом с ним, заинтересованно глядевшая на лицо и шрамы. Он даже представить себе не мог, каким целительным свойством обладало осознание того, какой же выбор она сделала. Та единственная, что ждала его даже в другом мире, что ждала его всегда, теперь сидит в семидесяти трех сантиметрах от его лица. До искусственного рассвета восемнадцать минут сорок две секунды.

– Я не знаю, как это объяснить даже самому себе, но похоже, Викторию из Изнанки вытащил я.

Офелия вспомнила, как радовалась Беренильда, когда крестница сказала свое первое слово. Если бы не Торн, этого бы не случилось. Если бы Секундина не толкнула его в клетку, этого бы не случилось.

Если бы три года назад они бы не поженились, ничего бы не было.

– И после этого ты перестал быть жутким собственником?

Торн впервые улыбнулся – иронично! Эта улыбка оставалась на его лице какие-то доли секунды, прежде чем Северная маска вновь окутала лицо, но Офелия это запомнила. Запомнила и будет помнить, что Торн умеет улыбаться!

– Я увидел свою соперницу в лицо. И понял, насколько был глуп. – Он повернулся к ней, и Офелия ожидала услышать скрип ножного аппарата, но забыла, что его больше нет. Теперь Торн смотрел на нее с упреком к самому себе и мольбой о прощении. – И как был требователен к тебе.

Офелия не могла избавить его от чувства вины, так как это было одним из того, с чем каждый из нас должен справиться в одиночку. Она приставила к его большой ладони свой маленький обрубок руки. Снова он такой большой, а она такая маленькая.

– Когда я прошла сквозь зеркало в магазине, не стало моего прошлого и будущего. Я шла с желанием одного: найти тебя. И теперь уходить без тебя не собираюсь.

Торн вновь отвел взгляд, на сей раз безмерно печальный. Так смотрят люди на то, как их мечту воплотил в жизнь кто-то другой.

– Я перестал быть проходящим сквозь зеркала. Я не могу покинуть этот мир. Такова моя компенсация.

– Возможно, в будущем ты не пройдешь ни через одно зеркало, но сейчас мы обязаны пройти через два. Вместе.

– Сама знаешь, не получится.

И вдруг Офелию посетила безумная мысль.

– Получится, если внушить тебе, что ты не перестал быть проходящим сквозь зеркала.

Торн резко насупил брови, его морщины на лбу стали видны близоруким глазам Офелии.

– Насколько я знаю, сильные лунатики способны и не на такое, – продолжила она.

– Мы не знаем всех их свойств.

– Так, может, пора наконец узнать? Сколько времени до рассвета?

Торн перевел взгляд на часы и открыл крышку. Спустя каких-то пару секунд он вновь посмотрел на Офелию.

– Четырнадцать минут.

Офелия расстроилась, услышав столь маленькое число. Ей почему-то казалось, что с того момента, как они покинут эту комнату, она еще долго не сможет побыть с Торном наедине, а сейчас Офелии хотелось этого как никогда в жизни. Они вернутся в их мир, где им тут же заинтересуется Беренильда, тетушка Розелина, а там и все остальные, вся ее семья.

Торн заметил нахлынувшее на Офелию уныние почти сразу же, будто бы заранее знал, что оно придет. Объяснений не потребовалось, Офелия подсела ближе и уткнулась носом в мундир Торна, ощущая его руку на своей спине. От этих прикосновений ее пробила мелкая дрожь. Торну были приятны касания всего одного человека во всей вселенной, как по сути и Офелии. Она не могла вспомнить, к кому бы еще могла прильнуть, когда на душе становится тяжко.

Торн мало понимал эмоции, не был эмпатом. Да даже проницательность в этом плане – не его сильная сторона. И тем не менее, только Торн мог, не задавая лишних вопросов, уберечь ее от напастей окружающего мира, закрыв собой подобно защитной мантии.

– Нужно выходить, – отпрянула Офелия и шарф тут же надел на нее очки.

– Время еще есть.

Торн больше не смотрел в зеркало, наглухо застегивая мундир, словно отрекаясь от всего, что произошло в этой комнате ночью. Офелия знала, что тут все же нужно соблюдать такт, тем более ему как архивисту, но эти действия она нашла крайне неприятными ей. Однако в этом был Торн.

Четырнадцать минут пролетели словно одна секунда, Офелия даже моргнуть не успела, как Торн встал и подошел к двери. Не было никакого скрипа, лишь стальное равновесие, даже на сантиметр не нарушающееся.

Ранее коридоров крыла персонала она не видела, но оно мало отличалось от гостевого, лишь рассредоточеными тут гвардейцами. Они сопровождали Торна вежливыми, но крайне рассерженными взглядами, даже не зная, насколько Торн находит это недостойным своего внимания. Офелия заметила и тот вход в сад, откуда пришла. Зверинец уже наполнился маленькими детьми, с интересом рассматривающими каждое животное, но больше всего их сошлось у клетки с волком Рю, что бесследно исчез. Они строили теории и догадки о том, куда он мог деться, некоторые выводили Офелию на добрый смех.

В тронном зале уже собрались все, с кем она проделала это длинный путь. Путь, который просто обязан завершиться их появлением в том магазине зеркал.

– Вижу, Офелии единственной удалось вытащить господина Генри из его покоев, – ехидно сказала Зола, улыбаясь им двоим. – Рады вас наконец увидеть.

Руки Золы были перепачканы машинным маслом, оставившее свой след и на футболке. Золотые волосы собраны в небрежный хвост, а на скуле багровел синяк – видимо, в секторе действительно была авария.

Офелия все еще не могла принять таких королев, в истории их внешний вид был любым, кроме подобного. Как у нее в голове не укладывалось, что женщина может сделать предложение мужчине, так и не укладывалась королева в штанах и масле.

– Я думаю, нам с гостями необходимо поговорить наедине, – попросила она, обводя всех присутствующих взглядом, в том числе и своих друзей.