Рядом со стайкой плавающих гусей-гостей бултыхнулись несколько камней, запущенных с противоположного берега.

Лёнька с Семёном разом предупредительно пронзительно свистнули, нахмурившись на ту сторону.

Алка свистеть не умела. Она просто грозно погрозила хулиганам кулаком, заступаясь за братьев наших меньших.

В ответ на это снаряды полетели камнепадом уже в сторону заступников.

Сенька швырнул в отместку комок грязи. Но, не долетев и половины пути, он шлёпнулся в воду.

Обстрел всё усиливался и заставил троицу выскочить на сушу. Но и здесь, несмотря на приличное расстояние, снаряды доставали до берега. И со свистом проносились мимо пока.

Ленька, приглядевшись, догадался в чём дело:

– Из пращи палят, да ещё камнями!

Не мешкая, он выдернул ремень из джинсов и сложил его вдвое, хлопнув несколько раз для размягчения. Подобрав прилетевший голыш, он с прищуром вложил его в импровизированное орудие. И раскрутив над головой, ловко отправил его обратно на тот берег.

У Семёна штаны поддерживались на шнурке. И Алёнка для благородного дела отдала ему свою косынку.

А сама принялась собирать падавшую гальку и снабжать ею мальчишек, помогая отражать атаку.

Силы были явно неравные, ввиду численного превосходства противника. С той стороны обстрел вёлся намного интенсивнее, и некоторые снаряды пролетали совсем близко.

Бесстрашная Алка, в очередной раз нагнувшись за камушком – вдруг ойкнула, схватившись за поясницу. И резко присела на корточки, от боли сквасившись в гримасе. На раненой Алкиной ноге заметно наливался синюшностью огромный синячище.

Лёнька, загораясь местью, подобрал снаряд, попавший в Алёну. И посильнее раскрутив его, прицельно направил в самую гущу стана злорадствующих врагов.

Спустя секунду-другую на той стороне – та самая фигура, запустившая его сюда – схватилась вдруг за адекватное место и с воплями повалилась на землю. Нападавшая шайка сразу прекратила обстрел и кучкой собралась вокруг предводителя, катающегося от боли по траве.

Инцидент был исчерпан. Каждая из сторон поняла опасность грозного вооружения и чем оно грозило.

Алкин синяк был отомщён. И собратья подхватили раненую боевую подругу, повисшую на их руках, и понесли её подбитую вглубь тыла, к себе в лагерь в Лёнькин дом. …Не забыв попутно прихватить, нанизанный на пруток, скудный сегодняшний улов.

Алёнка держалась молодцом – совсем не хныкала, только изредка морщилась от боли. Путешествие на руках товарищей ей явно понравилось. Она уже не постанывала и не корчила болезненные гримасы, а весело посматривала благодарными глазами на «медбратьев-санитаров».

Друзья притащили подружку к Лёнькиному подворью. Но не донесли изрядно тяжёлый груз до хаты. Заметно подустав, они зарулили в ближайшее строение – в покосившуюся старую баньку. И взгромоздили Алку на полок.

– Больно? – участливо поинтересовался Лёнька, отдышавшись.

Алка с грустью осмотрела своё ранение. На видном месте красовалась внушительных размеров синюшная ссадина.

– Ага, – кивнула Алёна, притворно скуксившись.

– Полечить бы надо, – деловито заметил Семён.

– Лечите, – согласилась пациентка.

Семен закатил глаза в потолок. И подумав недолго, сорвался наружу. Через минуту он вернулся с огромным листом подорожника в руке. Чуток помешкав, он плюнул в пыльный лист и деловито пришлёпнул лекарство на больное место, предвещая выздоровление заговором:

– До свадьбы заживёт!

Алёнка сразу повеселела, благодарно выздоравливая.

– Спасибо, мальчики, вылечили.

А меж пацанами вдруг пробежала собака.

Шкода виновато вильнула хвостом, и понуро опустив серьёзную морду, подобострастно побрела к выходу.

…В проёме двери предбанника, подбоченясь, стояла нахмурившаяся бабка Марья.

– Вот вы где, негодники! Везде обыскалась. Вас только с собаками искать, – погладила она невольную предательницу. И, заметив Алкину рану, озадачилась подозрениями: – Что такое?!

У мальчишек слов для оправдания не нашлось, одни слюни. Одним словом – не уберегли.

И нахмурившаяся бабушка, подобрав валяющийся в углу берёзовый веник, с грозным видом протиснулась в узкую дверь предбанника!.. Заслонив своим тучным телом единственный путь для отступления.

Лёнька с Сенькой быстренько шмыгнули под полок – в самый дальний уголок, от греха подальше. Оставив обездвиженную Алёнку – в одиночестве отдуваться в сложившейся обстановке.

И Алка сумбурно залепетала, спасая друзей, но ни словом ни обмолвившись о «войне» с «врагами»:

– Бабуль, меня ушибли сильно. Мальчишки донесли, и полечили!

Не разобравшись кто кого ушиб, бабка Марья сделала какие-то свои выводы. И замахала веником, протиснув руку в узкий лаз под полком, пытаясь зацепить притаившихся лекарей. Между делом приговаривая:

– Ах вы окаянные!.. Управы на вас нету, бездельники!.. Я вот родителям пожалуюсь, будете знать!

Её попытки не увенчались успехом. И вскоре она бросила свою бесполезную грозную затею и своё устрашающее орудие возмездия.

Не добившись какого-либо наглядного результата в наказуемой воспитательной работе, бабка Марья подхватила подбитую Алёнку в подмышку и направилась восвояси, причитая мимоходом:

– Моя маленькая! Что они с тобой сделали, изверги! Пойдём, Алёнушка, внученька моя ненаглядная. Не связывайся больше с ними, с фулюганами.

Прихрамывающая Алёнка походя оправдывала своих друзей:

– Они не хулиганы, бабушка. Они наоборот…

Оглянувшись, она помахала пацанам на прощание ручкой из-под бабушкиного крылышка.

– Чуть не влетело нам, причём за зря, – поёжился Лёнька.

– …И авторитет у бабки Марьи потеряли, – посетовал Сенька.

И ответно отсалютовали ей руками, провожая её бесстрастными взглядами исподлобья.

***

Отец приехал не один. Вместе с ним, на этот раз выбрались за город дальние родственники, со своим сынком домоседом-эрудитом толстым Борькой.

Лёнька мало его знал. Борька-«профессор» был по братской линии «седьмой водой на киселе». И в суматохе городской жизни они встречались очень редко, хотя и были одногодками-ровесниками.

Собрат Борис был несоразмерно упитанным, очень избалованным очкариком-ботаником и прослыл среди родни маменькиным сынком. Тем не менее, учился он в какой-то продвинутой школе и считался вундеркиндом.

Мамаша его – тётя Тома – не могла нарадоваться на своё образованное чадо, и чуть ли ни пылинки сдувала со своего любимого сынули.

И вот, по строгому повелению его отца – дяди Феди – он должен был пройти экзекуцию в спартанских условиях неизвестной деревенской жизни, на попечении старожилов брательников.

Для самого Борюсика это показалось интересным, хотя до этого он никогда не посещал свою прародительскую вотчину и знал уклад деревенской жизни только по картинкам. Он до конца пока не осознавал – куда он попал и зачем безропотно согласился на эту авантюру.

Но была одна веская причина, заставившая его покинуть насиженные городские места.

Как-то по весне его отец по работе заглянул в инкубатор одной из птицефабрик. Там в это время проводили выбраковку цыплят, нещадно поливая «бесперспективных» холодною водою. И какой-то мокрый желторотый заморыш прибился к его ногам и жалобно запищал, взывая о помощи. Дядя Федя внял его писклявым мольбам и спас его от неминуемой погибели, засунув за пазуху.

С тех пор курёнок жил у них в квартире. И подрос он совсем немного, из жёлтого цыплячьего комочка – в белого петушка размером с голубя, со скрипучим не звонким голосом. Несмотря на свою неполноценность в росте и весе, он был довольно сообразителен и общителен со своими хозяевами. И не зная общения со своими пернатыми собратьями, он необыкновенно сильно приручился к людским рукам.

Борька всё это время заботливо и скрупулёзно ухаживал за ним. И считал себя теперь – искушённым фермером. Поразмыслив, он здраво рассудил, что свежий воздух и общение с себеподобными на лоне природы – пойдут «Цыпе» только на пользу.