Деревня «Куры» находилась вдали от больших городов и асфальтированных автомобильных трасс. В окружении дремучих лесов, топких болот, чистых озерков и мелких речушек.

Каждый год на летние каникулы родители забрасывали сюда десант из городских детей к своим деревенским родственникам. В относительную глушь вдали от цивилизации, где даже телефоны не работали – для поправки здоровья и общего развития своих чад.

Не избежал такой участи ещё с малолетства и Лёнька. Наряду с некоторыми другими прикомандированными, он с раннего детства посещал эти места. Но тогда он жил здесь под родительским присмотром. А сейчас был брошен в самостоятельную жизнь, на произвол судьбы в экстремальных условиях неблагоустроенного наследственного родового поместья.

Отец взял у соседей десяток кур с петухом. И наказал Лёньке их воспитывать. Чтобы тот не очень уж расслаблялся и радовался обретённой свободе в самостоятельной жизни.

Двоюродный брат Сенька, в отличии от другой многочисленной родственной братии, проживал постоянно в деревне, со своими родителями по соседству.

Хозяйство у Сенькиных родителей было небогатое, но основательное, с многочисленным домашним скотом. В числе двух коров, десятка овец, изрядным количеством кур и уток, семейством гусей. А также одноглазой лошадкой, по имени «Доходяга». Глаза она лишилась от бича ещё у прежних хозяев, потому что злые люди любят иногда понапрасну махать кнутом, понукая добрую скотинку.

«Доходягу» Сенькина семья неимоверными усилиями отвоевала у колхоза в частную собственность, спасая её от списания в расход «по причине одноглазости». Она, в благодарность за это, как могла, посильно помогала вести домашнее сельское хозяйство. Несмотря на свою инвалидность, Доходяга была коняга статная, грациозная и даже по-своему красивая. И притом ещё, очень доброго нрава.

Лёнька ещё по весне подружился с ней. И подкармливал её изредка, то огрызком яблока или морковки, то хлебной краюшкой или кусочком рафинированного сахара.

Она принимала всё с заметной благодарностью. При встрече она непременно кивала ему губастой головой и трясла длинноволосой рыжей гривой. И, обнажая белые крупные зубы в своеобразной улыбке, неизменно приветствовала его негромким ржанием.

Семён был младше Лёньки на год. Но этой разницы не ощущалось по причине его умудрённости житейским опытом деревенской жизни. Да и по комплекции он был, хотя и ниже ростом, но гораздо шире в плечах и мускулатуре, по сравнению со своим долговязым городским собратом. Так что вдвоём им было не скучно. И, вне школьной жизни они чувствовали себя ровесниками.

Лёнька понимал, что он находится «под колпаком». Все ближайшие дома были заселены различной дальности родственниками, под бдительным оком которых он незримо находился почти круглосуточно. И кур отец навязал ему не случайно, наверняка по их совету: «Будет, чем заняться и для хозяйства прибыльно. Опять же, и пропитание. Какое никакое, но своё – подножное и экологически диетически чистое».

Но радость предвкушаемой свободы самостоятельной жизни затмила заранее все напрасные назидания.

Да и с курами особых хлопот не было. По совету Сеньки, умудрённого опытом сельской жизни – Лёнька выпилил небольшую брешь в стайке, прибил в ней округлые палки-насесты на разной высоте, и расставил тазики и плошки для питья во дворе, там где стекала с крыши дождевая вода. Всего и делов-то! И каждый цельный божий день, и ночь тоже – это сладкое слово Свобода!!! Гуляй – не хочу! Козырно!.. Здоровско!.. Ништяк!

Молодой большой краснопёрый кочет ревниво оберегал свой куриный гарем от назойливых старых соседских петухов. И быстро навёл порядок в округе и в своём разноцветном семействе.

Кормились куры на подножном корму, коего было предостаточно в обширном деревенском дворе. Семён принёс им маленьких гладеньких камушков-голышей, чтобы они их склевали и лучше переваривали грубую пищу, перетирая зёрнышки сорняков своеобразными жерновами в своих зобах. Чтобы неслись они только крутыми яйцами, по своей вкусноте и крутизне – круче самых крутых – раскрученных инкубаторских городских, со штампиками или разрисованных, хоть белых, хоть красных, сырых или сваренных, хоть всмятку, хоть вкрутую.

И была теперь, пожалуй единственной заботой хозяина – выуживать со всех укромных закоулков отложенные курами яйца. А неприятностью – каждый день просыпаться рано утром на заре от не отключаемого «будильника» – «Кукареку»…

***

С утра Сенька вышел на улицу с коркой хлеба, намазанного свежим мёдом. И имел неосторожность пройтись с ней мимо дома деда Кузьмы, где за плетнём огорода располагалась небольшая пасека из десятка ульев.

Заметив, что кто-то уплетает мёд за обе щёки, дружная пчелиная семья атаковала незадачливого проходимца, пожирающего плоды их повседневного труда.

Семён сначала как мог, отбивался от крылатого войска. Но несколько болезненных укусов в незащищённые одеждой места и постоянное нарастание численности раздражённых пчёл – повергли его ретироваться с поля боя. Так и не дойдя до Лёнькиного дома, он с воплями и ругательствами, отмахиваясь руками, бегом скрылся за воротами своей усадьбы.

Сенькина фигура замелькала в окне собрата Лёньки только ближе к полудню. В руках у него, вместо привычного деревенского пирожного – хлебной краюхи густо сдобренной деревенской сметаной и посыпанной сахаром – красовался огурец огромных размеров. Он откусывал его непривычно осторожно. Было видно, что это даётся ему с заметным трудом.

Только выскочив из дома и с разбегу перемахнув через ограду, Лёнька понял в чём дело.

Семеновская физиономия напоминала одутловатую тыкву с двумя узкими щёлками глаз и неимоверно толстой верхней губой на фоне сплошной опухоли от многочисленных укусов пчелиного роя.

Без смеха на него смотреть было невозможно.

Семён тоже попытался улыбнуться. Но болезные ощущения от покусов быстро вернули его лицу серьёзное выражение. Сквозь зубы он в сердцах пробормотал, объясняясь:

– Да пчёлы покусали, будь они не ладны. Злые, как я сегодня.

Он осторожно откусил тёмно-зелёный остаток огурца, и тут же выплюнул несладкий огрызок. Но не забыл предложить Лёньке оставшийся объедок:

– Будешь?

– Нет, – отказался благодарный Лёнька, скривившись.

– Горький… – согласился Сенька, и зашвырнул невкусный огурец в стайку гусей.

Крупный вожак гусиного семейства не смог простить такого пренебрежения в свой адрес. И распластав крылья, со змеиным шипением ринулся к Сенькиной босой ноге с задранной штаниной.

Сенька спиной почуял опасность гусиного щипка. Даже не оборачиваясь, он невозмутимо вытянул руку с двумя растопыренными пальцами в сторону разбежавшегося гусака. И, искоса бросив взгляд на притормозившую птицу, со знанием дела приказал:

– Стоять! Назад! – и самодовольно заключил: – Ты ещё мне на нервы будешь капать.

Гусак и правда остепенился. Он шипел и щёлкал клювом у самых кончиков раздвоенных пальцев, оглядываясь для поддержки атаки на своих пернатых соплеменников. Но жёлтые гусята, сгруппировавшись внутри стайки, поочерёдно щипали брошенный огрызок огурца. Он им понравился. И вожак, громко гогоча и хлопая крыльями, вернулся к успокоившимся сородичам.

– Что делать будем? – спросил Лёнька, привыкнув к уморительной Сенькиной физиономии.

– Будем помогать, кому делать нефиг! – интригующе сморозил Сенька, обрисовав незадачу в подробностях: – Мамка велела помочь деду Кузе картошку окучить. Как ты не против? Вдвоём как-то веселее… – и потрогав опухшую щёку, он промямлил себе под нос, добавив ясности: – За мёд рассчитаться надо.

Усадьба деда Кузьмы располагалась напротив, наискось, аккурат перед Семёновским домом. До неё было рукой подать.

У ворот помощников встретила, с весёлым повизгиванием – серая собачонка-лаечка.

Семён ласково потрепал её пушистую шерсть на загривке.