«Фермер»-Борька гордо, под пристальными завидущими взглядами ребят – прохаживался по сельской улице с Цыпой на плече. …Пока неосмотрительно ни поравнялся со стайкой гусей, щиплющих рядом мелкую травку.

Самоуверенность его вмиг пропала. И, морщась от болезненного щипка, он опасливо запрыгнул на ближайшую дежурную скамейку, стоящую возле забора. Но хныкать он не стал, стойко пережив укус-конфуз. И терпеливо потирая укушенную щиколотку, обескуражено посматривал на повеселевших собратьев, наблюдавших за новым потенциальным «клиентом» поодаль.

Неожиданно посреди улицы раздалось негромкое нежное мычание.

И Борька, забыв о боли – кубарем перевалился через забор, вместе с подлетевшим от неожиданности Цыпой. И, опасливо оглядываясь, бросился к маменьке, со страхом показывая на улицу.

– Мамочка бык!

…По улице, помахивая хвостом, мирно брела мелковатая тёлка…

Его мамаша взглянула на объект устрашения и умиленно просвятила напугавшееся чадо:

– Это не бык, сынуля, это тёлочка. И рожки у неё совсем ещё не подросли. Она ещё маленькая и не бодается. Иди лучше с мальчиками познакомься. Они тебе всё расскажут и покажут.

Борька насупился и поплёлся вглубь двора. Досада от очередного конфуза не давала ему покоя. И, скрывая раздражение, он решил реабилитироваться на курицах. Возникшая спасительная мысль придала ему уверенности, и он снова заважничал, возомнив себя докой в куриных вопросах.

Степенно прошагав мимо хихикающих собратьев, он мимоходом деловито осведомился:

– Где тут у вас курятник? – и интригующе проследовал в указанном направлении, разговаривая со своим нахохлившимся кочетом: – Пойдём, Цыпа, я тебя с друзьями познакомлю. Будешь жить в стайке, на природе, как настоящий боевой петух! Может, и подрастёшь ещё немножко.

Цыпа недовольно что-то квохтал ему в ухо. Нервно перебирая худыми лапками, он настороженно озирался по сторонам, предчувствуя недоброе. И опасливо косился с заплечного высока – на крупного краснопёрого соплеменника.

Борька по безрассудству слишком резко открыл дверку стайки, всполошив несушек внезапностью.

Потревоженные куры, хлопая крыльями и поднимая тучи разноцветных пёрышек – залетали взад-вперёд вверх-вниз, беспокойно закудахтав.

Невзирая на переполох, Боря всё же спустил упиравшегося Цыпу на пол, к новоявленным подружкам.

Но привередливые клуши – недовольно заквохтали, пытаясь клювом достать неприглядного мелковатого бесцветно-белобокого замухрышку-петушка.

И Цыпа, испугавшись – быстро ретировался по руке хозяина. Он забрался ещё выше своего привычного места, вцепившись когтями в темноволосую шевелюру на Борискиной наивной башке.

Настала Борькина очередь расплачиваться за необдуманную выходку.

Краснопёрый сзади с разбега клюнул хозяина конкурента, посягнувшего на чужую собственность.

И Борька с воплями кинулся бежать, сбросив с себя всю напускную напыщенную спесь…

Краснопёрый вдогонку не раз ещё пускал в ход своё грозное оружие – острый клюв и когтистые шпоры, в атакующем полёте пытаясь достать – и своего белобокого собрата-наездника. …Пока гости-новички, обомлевшие от такого «радушного» приёма, с позором не скрылись в дверном проёме хаты.

Кочет-забияка ещё долго задиристо бился в яростном порыве о захлопнутую дверь. Ну, наконец, угомонился. И грозно проорав во всё горло победное: «Кукареку!», удовлетворённый, чинно зашагал в курятник успокаивать свой разволновавшийся гарем.

Пристыженный Борис, почёсывая обклёванные ссадины, насупившись обескуражено уселся за накрытый уже стол. Все его зоологические познания рассыпались мифом о суровую правду жизни.

Понурый Цыпа, нервно мигая, разместился рядышком, на спинке софы. И с нервной дрожью поглядывал округлившимся глазом за окно во двор на Краснопёрого.

***

Застолье затянулось. На улице уже давно стемнело.

Громогласно, протяжно и несвязно взрослые проорали по традиции и для души – пару-тройку дежурных песен. И один за другим, ничком и рядком – повалились спать в комнате. Оставив деткам в распоряжение – душную столовую-горницу.

Подхалим Борька во время концерта подвывал тактично отдельные куплеты. И сполна компенсировал свой подхалимаж, притулившись рядом с мамкой на застеленные чистенькие простыни. И тоже вскоре засопел, причмокивая губами и пуская слюни в сладком сне на мягкую подушку.

Обездоленные хозяева-старожилы – Лёнька с Сенькой – забрались на полок русской печки. И тоже улеглись, смыкая веки от впечатлений минувшего дня.

…Лёньке приснился страшно здоровенный кабан. Он угрожающе рычал и хрюкал. Всё громче и громче, приближаясь всё ближе и ближе…

Как не хотелось просыпаться, но опасность пересилила сон и заставила проснуться от страха.

На удивление – рыканье со сновидением не пропало. И Лёнька, не понимая, уставился на лежащего рядом Семёна.

Семён бодрствовал и, по-видимому, давненько. Он отсвечивал падающий лунный свет, таращась в темноту своими осоловелыми глазами.

– Слышишь, или мне кажется? – спросил у него спросонья Лёнька.

– Слышу, слышу… – недовольно объяснил Сенька, – храпит кто-то.

Храпение постепенно стихало. И Лёнька, сомкнув веки, попытался снова заснуть…

Но очередное громкое и внезапное: «Хр-р-р!» опять разбудило его, заставив подскочить от испуга.

Семен тоже привстал и раздражённо позавидовал:

– Тебе повезло ещё, успел подрыхнуть немного. А я почти с самого начала эту музыку слушаю, и никак задремать не могу.

– А мне жутики снились. Зверюга-скотина-свинтус! – оправдался Лёнька, чтобы он не слишком уж расстраивался.

– Я тоже успел посмотреть немного… Мне наша местная колдунья привиделась, бабка Ядвига. Тоже свиньёй обернулась, рычит, хрюкает. И давай гоняться за мной. Еле ноги унёс. Пытаюсь удрать от неё, а ноги будто на месте топотятся. Хорошо проснулся, а так бы догнала, – рассказал свой вещий сон Сенька.

– Давай позырим кто храпит, – предложил Лёнька.

– Пойдём позыркаем, – с готовностью согласился Сенька, заранее предполагая: – Наверняка, это Борька.

Они ползком подкрались к спящим. Храп как назло прекратился, и невозможно было определить источник его происхождения.

Первым на пути лазутчиков оказался Боря.

Семён нащупал в темноте его лицо и зажал ему нос, перекрыв кислород.

Борька перестал вдруг дышать, даже не пытаясь задействовать для своего спасения рот.

Семён подержал его немного на кислородном голодании и разочарованно отпустил нюхательный орган.

Бориска часто задышал, жадно хватая носом спасительный воздух, но – беззвучно.

– Не он, – деловито прошептал Сенька, теряя интерес к подопытному.

Дальше он решил продолжить эксперимент на Борькиной маме. Но не успел – беспокойный претендент вдруг резко обнаружил сам себя: «Хыр-р-р… …Рых-х-х…», заставив ребят от неожиданности подпрыгнуть на месте.

– Дядя Федя! – смекнул Лёнька, рассматривая грузную фигуру под вздыбившимся одеялом.

Они осторожно подкрались к объекту. И принялись экспериментальным путём устранять шумную причину их бессонницы.

…Что они только ни делали. Щекотали его нос пером. Пытались засунуть туда соломинку. Тихо подсвистывали ему в ответ. И даже откровенно сжимали подрагивающие губы. Но всё безрезультатно… Храпун только громко чихал, не просыпаясь и не прекращая своё беспокойное зловредство…

Наконец Семён резонно предложил единственный разумный выход:

– Айда ко мне на сеновал?

– Пошли, – обречённо согласился Лёнька.

Они огородами пробрались к Семёновской усадьбе. И бесшумно забрались по лестнице на хлев под навес крыши.

Бухнувшись в мягкую перину из душистого сена, лежащего здесь под крышей повсюду, они могли наконец-то насладиться обретённой тишиной и покоем.

Пахло сеном и гумном. Снизу доносились шорохи притихших домашних животных. Где-то среди них шумно вздыхала Доходяга, воруя сенной воздух своими большущими ноздрями. Но эта музыка – скорей убаюкивала, чем раздражала.