– Хелелик, Арифчик! – бросает матрос мне вслед.

Вернувшись, мы обнаруживаем, что отца нет. Скорее всего, он вышел на палубу, чтобы у нас было достаточно простора для удобного ночлега. Малой засыпает рядом с матерью на диване, а я на кресле у двери в обнимку со своим рюкзаком. На этом количество мебели ограничивается.

Утром нас будит звук открывающейся двери, за которой стоит отец. Ночь он провел на палубе и выглядит слегка потрепанным.

– Прибыли, – усталым голосом произносит он, обращаясь преимущественно к маме. За его спиной мелькают пассажиры, с тяжелеными на вид, баулами, спешащие покинуть паром. Отец снова выходит и возвращается спустя пять минут с большим пластмассовым подносом, на котором четыре Армуду стакана с дымящемся ароматным черным чаем с лимоном, несколько бутербродов с колбасой и лепешки. Мы вкусно завтракаем все вместе. Я замечаю, что мать уже не со злобой смотрит на отца. Думаю, она сменила гнев на милость, оценив поступок отца, когда он предоставил миниатюрную комнатку в наше полное распоряжение.

Да-а! Вкуснее колбасы ни до, ни после, я не ел. До сих пор ощущаю на языке его богатый вкус, но не будем отвлекаться. Мы поднялись на палубу, мгновенно ощутив соленый влажный воздух. Отец сказал, что мы в городе… В название я толком не вник, но запомнил, что оно значит «Белая гора». Единственный из нас, кто владел здешним языком, то есть, русским, была мама. Она не просто владела им, но являлась по профессии учительницей русского языка и литературы. Без колебаний мы пропустили ее вперед и пошли за ней. Что-то спросив у, провожающего пассажиров, администратора, она показала в каком направлении нам нужно двигаться. Сойдя с трапа, мы, будто, оказались на базаре. Куда не глянь, везде какие-то люди, толпы людей. Выражение: «Яблоку упасть негде», как нельзя кстати характеризует это место. Точно картина Репина «Приплыли».

К соленому воздуху моментально присоединились всевозможные не очень приятные запахи, в следствие чего, у нас у всех разболелась голова. Мне подумалось, что город сей ни капли не соответствует своему названию: он вовсе не белый и не владеет чистым воздухом, которым обычно так богаты горы. Прямо здесь, на пристани торговали всякой всячиной. Крики продавцов и ругань покупателей нешуточно действовали нам на нервы. Ароматы несвежей рыбы вперемешку с едким запахом ватер клозета, явно притаившегося где-то неподалеку, буквально будоражили. Люди вокруг выглядели совсем не так, как мы. Лица у них были чуть широкими и короткими, профиль сильно уплощенный, а глаза совсем узкие, словно миндаль. Я вспомнил актера с точно такими же глазами, фильмы которого мы с друзьями часто пересматривали и старались подражать его головокружительным трюкам. Если он из этого города, то ему не позавидуешь.

Когда мама пыталась спросить у незнакомцев дорогу, то одни в ответ всячески старались всучить свой товар нам прямо под нос, другие, наоборот, пытались у нас купить что-то, причем их интересовало преимущественно «золото», а иные и вовсе сами не знали куда держать путь. Отец, помимо своего багажа, нес на руках малого, а я, держа у носа левую руку с платком, правой крепко вцепился в руку матери, боясь отстать и потеряться. Думаю, здесь такое сплошь и рядом ежедневно происходит. И как только эти торговцы и все завсегдатаи пристани переносят этот «дурманящий букет»? Про себя я радовался, что наш конечный пункт – город со странным названием «Дед Яблок». Наверняка там пахнет яблоками, не то, что здесь. Этот вонючий город с красивым названием, мне совершенно не понравился. Несмотря даже на то, что, определенно, все его жители, я уверен, поголовно, владеют «Кунг-фу», как тот актер. Да уж! Что не говори, но мы с трудом вырвались из этого «кишащего муравейника».

II

.

IGNIS

1890 год. Нагасаки. Беспробудная ночная гладь. В роли фонового сопровождения пейзажа выступает неугомонный стрекозий хорал со своим бессмертным шлягером, ласкавшим слух наших прародителей еще в земле вечной жизни «Tokoyo no Kuni», находящейся глубоко под морем. Дорогу освещают фонарные столбы, время от времени гаснущие и снова подающие признаки жизни. Даже взмахи эксцентричной представительницы чешуекрылых, совершившей посадку на одном из фонарей, не нарушили всю эту идиллию. Кода свет погас и, спустя несколько мгновений, снова включился, издав при этом неприятный трескучий звук, обладательница крыльев, необычного красно-фиолетового окраса с причудливыми изогнутыми узорами, испуганно отпрянула от того места, где сидела и, позабыв взмахивать крылышками, угодила прямо на лобовое стекло небольшого темного фургона, который мчался по шоссе с головокружительной скоростью, будто за ним гналась разъяренная банда отъявленных негодяев. Водитель, нервным движением левой руки, нажал на кнопку включения дворников, тем самым оборвав жизнь грациозной обладательницы необычных птеронов, так любившей ночную тишину и свет, который излучают фонарные столбы – эти секьюрити, охраняющие покой, известного почти во всех уголках земли, хорала.

В салоне фургона, в котором мы все больше отдалялись от нашей родной двухэтажной матии, сожженной кем-то дотла пару недель назад вместе с магазинчиком, когда мы отсутствовали, приглушенно звучал легкий джаз. Нам наскоро пришлось соорудить временную минку из подручных средств, благо помогли соседи, чем смогли, но сделанного оказалось недостаточно. С первыми же дождями у нас начинался потоп, и мы были вынуждены просить причала у добрых соседей. Долго так продолжаться не могло, поэтому родители, предварительно обвиняя друг друга во всех несчастьях, постигших нашу семью за последние несколько недель, приказали нам с моим трехлетним отото по имени Кеиджи собирать вещички. Так мы решили пуститься в путь в поисках хорошей обители. Что касается поджигателя, то его так и не нашли, хоть отец несколько дней к ряду, собрав небольшой отряд из коллег рыбаков, прочесывали всю округу.

Нашим шофером стал человек с не японским именем Дэву-сан. Внешность незнакомца не позволяла отнести его к определенной национальной принадлежности, а его нихонго не содержал ни малейшего акцента. Если не наблюдать за ним, то создалось бы впечатление, что перед вами настоящий нихондзин. Мой чичи, то есть, папа сообщил нам по секрету, что нанял его неподалеку от порта, когда тот, стоя у самоходного омнибуса, которого ему еще никогда не приходилось видеть ни на работах в стиле нихонго Сюнкё Ямамото, ни на живописи ёга Фудзисима Такеджи. Гайкокудзин подзывал прохожих подвозить их куда скажут за умеренную плату и на такой головокружительной скорости, которой никто до сей поры не испытывал. Только вот его энтузиастическое приглашение имело обратный эффект. Прохожие чурались чужака и со страхом обходили, невиданную доселе, железную коробку на колесах с круглыми стеклянными глазами. Мой чичи, следивший за ним из укрытия, единственный, кто решился подойти к нему с его диковиной.

– Коннитива! – поздоровался он, поклонившись, и назвал свое имя. Чужак поклонился в ответ, представившись, и отец продолжил, – Коре-ва нан десу ка? – спросил он, но, подумав, что чужестранец вряд ли понимает кокуго, принялся жестами объяснять, что желает знать о штуковине, стоящей рядом.

– Коре-ва курумадесу (это автомобиль), – к удивлению, чичи, ответил тот без малейшего акцента.

– Со дэсу нээ! (вот оно как) – с удивлением, растягивая слова в задумчивости, вымолвил отец, и разговор продолжился на нашем языке без малейших затруднений.

– Перед вами настоящее чудо инженерной мысли, – с восхищением говорил удивительный незнакомец. – Данный автомобиль с бензиновым двигателем – результат гения Шинейтаро Иошида из Хиросимы. Он назвал свое творение «Такири» (гремящий), но я его зову просто «фургоном». Могу немного похвастаться, надеясь не показаться вам нескромным, что мне удалось привнести некоторые усовершенствования в его сборку, – при этих словах, он смущенно улыбнулся собеседнику и слегка поклонился. Чичи серьезно кивнул в ответ. – В частности, – рассказывал чужак дальше, – я заменил корпус на более устойчивый и салон на более вместительный, а также добавил немного мощности двигателю. Теперь безопаснее и проворнее моего фургона во всей Японии не сыскать! – с гордостью сказал он.